Дарья Коробкова "Снег и пепел"

– Жаль.

Мара рассеянным взглядом в окно смотрит, проплывающие на небе облака ночные и темень непроглядная, дальше носа не увидишь. Не холодно и не пусто, одиноко и горько, наверное, быть живой и мертвой. Когда время тянется слишком быстро, когда сознание и чувство бытья уплывает как песок морской не вольно можно стать апатичной.

– Что кости нагадали?

– Перемены и смерти, – она перебирает белые, накрахмаленные косточки бобра и зайца. – В общем все как обычно.

– Как обычно.

Жизнь сотканное полотно Живы где бы эта старуха сейчас не была, миллионы нитей прошлого и будущего сплетаются в полотно цветастое, яркое, покрытое рисунками разнообразными и живучими. Ничто так не отрезвляет, позволяя заглянуть на мир с другой более глубинной, архаичной стороны. Позволяя увидеть насколько заботы простые тривиальны и насколько всплеск жизни всего лишь взрыв звезды в космосе, поглощённой червоточиной.

Рядом лежало блюдце серебряное с яблоком наливным, красивым. Яга тронула пальцем яблоко, покатится заставив и продолжила перебирать косточки.

– Покажи мне городок, покажи мне шум дорог, яблоко дорогое.

Морена переключилась тоже, решив временно притупить беспокойство за Кощея. В военном полку князя выступая, должен он вернутся на землю родную и должны они отправятся в путешествие по местам величиям древних шумеров и аккадских царей. Новый князь сменивший старого отличный полководец и Мара уверена, что все вернутся живыми. Не зря того князя кличут в народе Вещим.

Яблоко закрутилось по блюдцу, медленно проступала картина одетых в доспехи громоздкие и на конях воинов, что гордо шествовали по главной дороге Новгорода. Замыкал процессию князь Олег, гордо вздернутый подбородок, густая борода и волосы и горящие умом глаза. Яга хмыкнула, ноготками черными царапая поверхность костей, а сама смотрит на блюдце.

– Э какой князек, – с холодным уважением произнесла она. – Хороший.

Мара кивнула головой, думая, что не зря волхвы и жрицы прозвали его вещим. На лицо помеченный Перуном, сын неба и гор, никому дорогу не уступивший и врагов в огне праведном сжегший.

Время протекает медленным стуком копыт и запахом дождя. Пески, много песков повсюду. Бесконечное начало и не конечное продолжение, тут начинается самая выживаемая жизнь и заканчиваются, умирая самые халатные идиоты, посмевшие пересечь Красную Пустыню.

– Да иди ты!

Мара растерянно слушала роптание служанки, которая говорила что-то про «великих господинов» и «пьянство». Хладные полы царственных хором (она с трудом силилась запомнить новые имена некоторых вещей в чужих краях) обдувались южными ветрами из открытых окон и это как никогда лучше успокаивало нервы. Она чувствовала, как кипит жгучая сила морозов.

– Веди меня!

Служанка поклонилась и быстро пошла, петляя между коридорами и комнатами знатными, Морена поспевала за ней.

Они не болеют, боги или чем бы они не были, никогда не болеют. Но это не значит, что им не может быть плохо. Нет неуязвимых. Сама она сталкивалась только с тем что прилетало при драках и охотах. Мара могла бы многое рассказать о том, как отсечь конечность нечисти из Черной Пади или как покалечить охотников, не убивая.

Только похоже Гильгамеш, Сет и Кощей умудрились открыть для нее новые грани возможностей. Эти трое умудрились украсть курительную траву у жрецов из храма Осириса. Ну ладно Сет, но эти двое че полезли!

Мара иногда терялась в тонких душевных нитях жизни и взаимоотношений, не зная, как поступать. Но с этим всегда готов был подсказать Кощей.

Что делать с обалдевшим мужем и его друзьями она не знала.

Затолкать Гильгамеша и Кощея на циновки получилось, не с первого раза правда, но не без помощи служанки Ифе, поминутно припоминающей всю Эннеаду богов. Поблагодарив несчастную, Морена устала осела на лавочку деревянную, спиной прислонившись к холодной стене. Чуток отдыха после тяжелого дня, перемещения на такое далекое расстояние и парочка кружек финикового пива (что на её вкус было отвратительнее чем брага) и спать.

С коридоров раздался какой-то шум, и Морена встрепенулась. Оглянувшись на храпящих за милую душу Гильгамеша и Кощея, она встала проверить. По заверениям Сета данный храм был воздвигнут в его честь, и гости сюда редко захаживали, парочка служанок-жриц и все.

– Ты чего? – спросила Морена. – Иди проспись.

Сет сидел за столом, на нем стояли чаша с вином и пиала с фруктами. Но то ли он совсем не понимал, что происходит, то ли травка была забористая. В любом случае Мара была против всех этих игрищ с галлюциногенными травами, грибами и прочим, считая осквернением внутренностей.

Сет какой-то растерянный, растирая плечи, а когда посмотрел на неё мутным взглядом, будто не очень понял, что сказали. Морена знала от Гильгамеша о смачном скандале на весь Та-Кемет с убийством Осириса и предательства жены Сета.

Может из-за этого? Вполне возможно.

– Идем.

Сет покорно пошел за Мореной, даже не задавая вопросов. В большой комнате (великие боги, кто вообще запоминает эти странно сложенные слова, уж точно не она?!) Морена легла на третью циновку и вытянула руки. Закрыла глаза и сосредоточилась на морозе оседающим на стылых руках трупов и вихре ледяном.

Температуру в комнате удалось снизить до прохладного бриза. Стало легче дышать. Морена открыла глаза, расслабилась и резко охнула, когда с одной стороны к ней забрался верный волк Клык, а с другой – Сет. Она выкатила глаза в растерянности на него, не зная, как вежливо его согнать с себя. Не то чтобы Кощей ругался на неё, понял бы что это случайность. Но и чужой подушкой для слез она не собиралась быть.

Когда в полу-наркотическом бреду он прошептал:

– Нефтида.

Морена сдалась, пожалев Сета. Накрываясь легким шелковым одеялом, она думала лишь о том, как глупо, а с другой стороны правильно выглядела.

– Прости, Неф, – шепчет он в бреду сна, положив руку ей на живот, а голову положив на грудь. – Прости, прости.

Она медленно вздохнула, чувствуя, как гулко бьется сердце в груди. Мара едва не подскочила от неожиданности его объятий, понимая, что из-за травяного бреда он перепутал ее.

– Все в порядке, Сети, – Морена ласково шепчет, кладет ладонь на макушку головы его и гладит огненно-красные волосы. – Спи, мой воин.

На следующее утро едва солнце взошло на горизонт, окропив мир своим сиянием в пустые своды старого храма ворвались двое богов звонко говорившим о чем-то. Амон и Ярило только приехали из Калькутты, загоревшие, румяные и в новых одеждах. Мара не спрашивает про остальных из пантеона, плевать.

Перун давно уже застрял в горах Тибета, постигая неведомо что для его родственников. Никто не верил в праведные намерения Перуна.

Купала и Дажьбог пробравшись во дворец очередного китайского императора, притворились наместниками местных округов. Какими ветрами их туда понесло, никто не знал.

***

Морена кружится в танце, ведомая Кощеем. Она смеется громко и заливисто над его шутками. Морозное дыхание щекочет его лицо, когда она накланяется ближе.

– Хо? мэйии.

Он хмыкает, заправляет прядь белых волос за уши. Косточки в её волосах перестукиваются, венок из гортензий шелестит. Сладковатый запах окутывает его, снег хрустит между пальцами, он терялся в чувствах и ощущениях.

Музыка медленно играла, идея провести бал в Нави оказалась интересной идеей. Куча духов, нечисти, покойников и низших существа, разодетые в причудливые костюмы из шерсти, листьев и рваных ошметков ткани. Тихий гомон голосов перекликался со смехом Ярило, Гильгамеша и Кары.

Стылые ветра Нави дуют из открытых окон комнаты, пахло дождем и тленом.

***

Он приходит к ней позже, овеянный смертями, забрызганный тленом и разложением. Дикий Зверь, одержавший победу над слабыми. Принц мертвого королевства с привкусом гортензий.

Она ложиться на кровать, он нависает над ней, живое воплощение смерти и вечного тлена ждущих всех не упокоенных душ. Древняя славянская притча о его погибели сама вертится в уме, ей хотелось закричать в ответ, что это ложь. Он воплощение самой смерти и вечных мук. В его глазах – вечная пустота и чужие жизни со смертями. В его волосах запутался прах. Он рычит по-звериному, жестко и требовательно.

Морена выгибается навстречу Кощею, подставляясь под мужа. Когда он отрывается на миг, она шепчет морозным дыханием в его приоткрытые губы:

– Миэнэ тапталлаах саллаат.

Морозный вихрь вокруг тихо вторит её словам. Она слышит ритмичный звук варгана вперемешку с барабанами, чувствуя, как в венах забурлила кровь. Глубоко в Сибири шаманы поют жертвенные песни в честь давно забытых предков.

Тени клубились за его спиной, продолжением его тела, то опускаясь, а потом вздымаясь. Она чувствовала запах ссохшихся костей и пепла на руках, прикасаясь к нему. Навь ласково касалось её, оборачивая в кокон из темноты и мертвых духов. Морена слышала быстрый звук варгана и цоканья лошадиных копыт.

Она чувствовала, как истинная форма внутри него бьется о лживую человеческую оболочку, желая слиться с зимними ветрами и вечным тленом смерти. Пытливые глаза Морены улавливают каждую смену эмоций на его лице.

Холод тянется к костям, говорил Ярило. Теперь она понимает насколько буквальным было его утверждение.

Тихий шепот теней вторит её голосу:

– Сэгэртэйим обото.

Её голос обещает голодную и холодную смерть в таежных степях. Её голос – это хруст обглоданных волчьих костей и первого ранения на охоте.

Кощей знает её разной.

– Миэнэ диэлээх хотун.

Морена задыхается, чувствуя его древнюю силу, что клубится под костями, невидимым дыханием смерти в затылок. Ей кажется, что костяная пыль в воздухе – это сила её мужа, которая пропитала все вокруг.

Только с ним она позволяла себе разговаривать на одном из языков народа севера. И то не часто, только в минуты слабости. Среди маленьких балаганов и выкрашенных в древние узоры урасов, она провела все свое детство.

982 год нашей эры.

Правь серая.

В Прави все звуки глохнут моментом осыпаясь пеплом и сухими ветками. Жизнь в ней затихает, останавливается будто погружаясь в вечный зимний сон. Только Мара не использовала свои силы на обители богов, а Перун ничего сделать не может, лишь ворчит и призывает молнии, опаляющие колосья пшеницы смертных.

Да только никому от этого ни горячо, ни больно. Разрушение Прави никто не почувствует. Правь как загнанная олениха в петле времени, подстреленная охотниками перемен.

Все имеет конечность бытья.

У них не рождаются дети. А если да, то это редкое явление сродни сказкам о высоких хищных существах, что в былые времена населяли землю. Они не были подобны греческим богам в жадном порыве любви топя города в крови и войне. Только потому что кто-то не поделил яблоко, а Елена Троянская оказалась красивее чем Афродита.

И когда Нефтида рассказала про Анубиса, Сета и вскользь упомянув семейные распри, что остались в прошлом, Мара решила наведаться к ней. Ей наскучила война и походы нового князя на восточные страны с целью налаживания конфликтов. Весь пантеон смеялся, когда узнали, как князь обхитрил людей восседающих и живущих на мощных лошадях. Или как унизил он князя из золотой страны всех городов, отказавшись становится верным рабом их государства и работать полководцем.

– Я сын Солнца и Земли, Перуна и Матери Сырой Земли. Я не раб, я равный им.

Мара скучающее катала пальцами яблоко по серебряному блюдцу, наблюдая за гордо вздернутым подбородком князя, горящим взглядом и боевой стойки. Уверенность и сила. Перун бахвалился, что его он наделил силой недюжинной. Весь пантеон смеялся и лишь поддерживал главу. Но Морена видела крепость духа и стержень стойкой личности.

– Я к Нефтиде, – бросает она, сидя за столиком и заплетая косу цветочную из волос.

Бросив яблоко в блюдце, решила отвлечься от созерцания событий, происходящих за многие километры от нее. Может новый князь и хороший человек, но как говорили многие упыри тамошних земель где Владимир правит «крестить нас будут, душенька Мореночка». Есть люди, которые воздействуют на князя, да и тот сам горазд стал думать об этом.

Что ж это было ожидаемо думает она, вплетая гортензии в косу волос.

– Я с тобой, – бросает Кощей.

***

Стрибог спешно собирается, натягивая сапоги тяжелые и облачаясь в теплую тунику из мехов. Он не смотрит туда, игнорирует мерзость момента и мечтает, мечтает по скорей удрать покуда пятки сверкают. Его просят только доложить, больше ничего не требуют.

На воздухе свежем оказавшись, вдыхает полной грудью горный озон дождей и наслаждается. Горы Тибета прекрасны, горы Тибета великолепны и достойны стихов кратких, хлестких. Да только он не умеет писать, лишь воздыхать по чему-то эфемерному и воздушно как поцелуй женщины.

Стрибог стучит пяткой ноги о другую ногу, крылышки белесые на сандалах затрепетали, активируясь. В небо взмыв тотчас, он, не раздумывая без карт и чутья силы, полетел в сторону Афин проведать Гермеса и Елену. В сердце ломило от тоски и скуки по задорной, яркой и боевой женщине Спарты.

А они лежат на кровати роскошной, прижатые двое и придавленные запахом свежести древесных почек и жимолости. Лада сладостно потягивается, одетая в шелка белые и с распущенными рыжими волосами. Перун млеет от удовольствия, ладони в кудрявую рыжину запускает и довольный вздох слышит.

– Ты не поедешь домой? – вопрошает она, прижимаясь к его холодной груди и вдыхая запах дождя и наэлектризованного воздуха после молнии. – Это же был простой доклад для верховного бога?

– Не поеду.

Перун обнимает ее, притягивает к себе и целует ласково, по нежному чудно в макушку головы, а сам думает, что красивее неё нет никакого. Никакая Афродита прекрасная, выйдя не из пены, а хоть из пучины морского гада, не сравнится все равно.

Он прятал, зарывая слухи и сплетни внутри себя. Прятал, зарывая вспышки гнева и жалости в земле сырого болота. Прятал, прятал все недостатки и грязные порезов шрам правды так глубоко, что сам запутался во лжи собственной.

Право верховного бога отобрал насильно, пронзив молнией названную сестру Ярило. Отобрал, сжег все и остался один, упиваясь властью и господством над ними и смертными. Но руки дрожать стали все чаще, хмельная брага попадать в рот все чаще, а сила неистовствовала, беснуясь и не подчиняясь ему. Ему! Ему, хозяину, богу этой силы! Какой позор и скорбь до его седины.

(Если она вообще у него будет с такой-то жизнью)

Цепкий, дерганный и злой так его охарактеризовал Сварог, придя в одну из ночей и постучавшись в их «пещеру-дом» на одной из гор Тибета. О как он был зол, каким он резким и мечущимся зверем стал. Метал молнии, сжигал мебель деревянную, а изо рта капала пена как у зверя хищного.

Да вы только посмотрите на него, восклицает и издевается над ним!

Мол Лада с ним поскольку он глава пантеона, сильный и мощный бог их земель, а когда придет время, то расстанется не успеет Перун и глазом моргнуть. Какой вздор!

– Скажи.

– М? – она приоткрывает один глаз и нежным взглядом на него взирается, что кажется сердце щемить начнет скоро.

Да только не впал он в такие дебри болота любви, воспевая и восхваляя ее красоту на уровни поэтом и писателей. О как велико его восхищения тонкого изящества форм, изысканно сложенным черт лица и бледноватой кожи мрамора. Хоть порывайся вперед и покрывай поцелуями все участки кожи, шепча слова сладкой радости жизни.

– Кто я для тебя?

– Мой. И только мой.

Она приподнимается, руки в грудь его упирает и смотрит исступленно в глаза чужие. Рыжие волосы морским каскадом по плечам спустились, а пахнет то как чудно! Персиками и сливами.

***

Громогласный, сухой и резкий матерный крик Яги разносится на всю мастерскую, когда она врывается в каменные помещения гончарной мастерской где сидит Сварог. Он быстро, резко подошла и кинула на заляпанный глиной для лепки стол, мешок с драгоценными камнями.