Наверняка Пэйон тоже недоумевает по этому поводу, ведь это он указал мне на ее достоинства – ловкость, находчивость… Это он отзывался о ней, как о лучшей шпионке в его отряде. И нет, я не злорадствую! До событий сегодняшнего дня, я бы совершенно точно не упустила возможности пошутить над этим, но теперь мою медовую спесь сгрызла совесть, оставив самую невкусную горькую тревогу.
И совесть, и тревога настаивают на том, чтобы я сказала:
– Я признаюсь в содеянном, как только мы вернёмся в парс.
Пэйон останавливается.
– Ты пережила серьезное потрясение. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя, я понимаю, – он глядит на меня вполоборота и поясняет негромко, но отчеканивая каждое слово, чтобы до меня быстрее дошло: – Увы, его нет, потому что мы уже пересекли границу парсов. Впредь ты должна обдумывать каждое действие, которые собираешься совершить. Не ступать лишнего шага. Не заводить разговоры без надобности…
– Пэйон, мы, кажется, торопились? – Я кладу руку на его лопатку и легонько подталкиваю вперед. Затем осторожно поддразниваю: – Может быть, не будем останавливаться и заводить разговоры без надобности?
– В лазарет. Мы торопились в лазарет при казарме, да. – Он трогается с места, но идет медленно. – Только, под «мы» я подразумеваю себя и Тита. Ты с нами не идешь.
– То есть… Что?! – возмущённо вскрикиваю я, а потом чуть не ударяю себя по губам: Пэн стонет жалобно и протяжно. – А мне что прикажешь делать?! – продолжаю я, но полушёпотом.
– Тит! – зовет Пэйон. Парень с белыми волосами, торчащими из-под черного капюшона, оказывается рядом сию секунду. – Отнеси Пэн и возвращайся через десять минут.
– Не оставляй меня, – умоляет Пэн. Наверное, она боится умереть в одиночестве, без Пэйона. Без человека, который заменил родителей и стал самым значимым в ее короткой жизни. Но Пэйон перекладывает ее тело из своих рук в руки Тита, и они уходят.
Мы продолжаем путь не торопясь. Тогда Пэйон произносит в свойственной статусу командира, но не для него самого манере:
– Отправляйся домой. Потомишься в горячей ванной, приоденешься в какое-нибудь прелестное платьишко, предпочтительно не красное. Затем дождешься приглашения на собрание Совета и примешь его с очаровательной улыбкой на лице, – последними словами он демонстрирует ту невозмутимость, которую должна изобразить я, когда мама доставит это самое приглашение.
Обычно она не предстает передо мной торжественно, не произносит длинную тираду о том, что мое присутствие в качестве наследницы главы Совета, удостоит всех собравшихся великой чести и тому подобное. Какой вздор! Её приглашение ограничится позывным с первого этажа, пока она глупо копается в одежде, чтобы на официальном мероприятии выглядеть надлежащим для своего статуса образом.
Я не сомневаюсь, что предводительница Алиса созовет заседателей Совета братства, чтобы обсудить произошедшее. В число множества вопросов, требующих неотложного обсуждения, входит тот, от которого зависит жизнь Пэн. Как ей помочь? Что делать с остальными жертвами поножовщины, которым уже ничем не поможешь? Их смерти требуют веского оправдания.
Что делать со шпионским штабом, который наверняка найдут, когда будут осматривать место происшествия – то есть, трактир? В связи с этим, придется оправдывать трактирщика, нашего союзника. Кто этим займется? Очевидно, Пэйон, но помимо этого заседателям Совета нужно придумать справедливое наказание для него и меня.
– Не думаю, что члены Совета осудят мой внешний вид, если узнают, что я помогала в лазарете и примчалась на собрание прямиком оттуда.
– Неужели ты думаешь, что у них нет других причин осуждать твой внешний вид? – вспыхивает Пэйон. – Или ты думаешь, будто я отправляю тебя домой, чтобы ты выглядела хорошенькой, пока я объясняюсь и докладываю обо всем произошедшем?
Пламенный гнев передается мне:
– Я сделаю это сама! В твоей проклятой накидке или в каком-нибудь прелестном платьишке – без разницы!
– Позволь узнать, с чего ты начнешь свой доклад? С того, что приходила ко мне в штаб в течение последних двух месяцев? Оттуда ты и попала в город, так ведь? – его нелепая улыбочка превращается в злобный оскал. – Только не забудь упомянуть, что это я предложил тебе тренироваться со шпионами и быть твоим сопровождающим в городе! Ты ведь так хочешь, чтобы я остался безработным! И я говорю не только о должности главы шпионского отряда, – поясняет Пэйон. – Совет не прощает необдуманных решений, Изис. Меня скинут с места за круглым столом!
– С чего бы кому-нибудь откуда-нибудь тебя скидывать? Все те решения, которые могли привести к этому принял не ты, а я.
– С чего бы… – повторяет он. – Изис, я уже назвал тебе две главные причины, по которым это случится. Плевать на все остальное! Это всего лишь дополнение к выговору, который вынесет глава Совета.
– Дополнение?! То есть, по-твоему, смерть трех городских стражей, потеря союзника и ранение твоей подчиненной ничего не значат?
– Не значат, – отрезает Пэйон. – Для меня – нет. Для Совета – тоже нет, если они услышат убедительное оправдание произошедшему в городе. И оно у меня есть.
– Неужели? Почему-то я была уверена, что этому не найти оправданий, – я устремляю укоризненный взор на Пэйона. – Недооценивать тебя – было опрометчиво. У тебя же всегда есть…
– Не всегда, – перебивает он. – Впервые я не знаю, как оправдать самого себя. Вот почему я собираюсь выдать чужие проступки за свои. Понимаешь, Изис, так будет лучше для нас обоих.
«Во-первых, я не вполне понимаю, когда это я стала для Пэйона „чужой“ и меня это злит. Во-вторых, что злит еще сильнее, – что останется мне, если Пэйон собирается присвоить все мои проступки?»
– А я?
– А ты открывай глаза пошире, глубоко вздыхай, а если кто-то начнет задавать вопросы, отвечай на них собственными же вопросами. – Здесь я понимаю, о каких разговорах предостерегал Пэйон. Он хочет, чтобы я выглядела, как воплощение невинности и сдержанно молчала, пока он будет брать вину за мои проступки.
«Пэйон хочет, чтобы я солгала, ведь иначе, как ложь, это назвать нельзя», – заключив об этом, я выпрыскиваю все свое недовольство. – «Неужели он, и вправду, думает, будто я могу изображать невинность и молчать, когда речь идет о том, что целиком и полностью моя вина?»
– Прежде чем я услышу, как ты перечишь мне… – Признаться, я уже собралась. – …или нахамишь, или, что самое худшее, станешь поучать меня кодексу чести, я заранее, извиняюсь.
«Что ж, это… Это стоит того, чтобы хотя бы выслушать его до конца».
– Ты знаешь, как я этого не люблю, но я правда извиняюсь перед тобой. Я не хотел задеть ни твоего достоинства, ни чести.
– Я подумаю о том, чтобы принять твои извинения позже. – Вообще-то мне не за что его прощать, потому что ни мое достоинство, ни честь не задеты: я не собираюсь лгать.
– Позже?! – пылает Пэйон. – Когда признаешься во всем содеянном?! Тогда это будет не признание, а предательство. А если ты предашь меня, Изис, то я буду вынужден забрать свои извинения обратно.
– Я полагаю, это меньшее из того, что случится позже?
– Это верное предположение.
Я складываю руки на груди.
– Это угроза?
– Это убедительная просьба. Я прошу тебя солгать. Прозвучит странно, но это будет честно.
Никогда не слышала ничего страннее. Это вызывает во мне улыбку, которую Пэйон не увидит за маской.
– Честно?! Тебе ли говорить о том, что честно?!
– Может быть не мне, зато я хорошо разбираюсь во лжи. И знаю, что порой она несет за собой благо.
– «Благо» чему? Или, вернее спросить, кому?
– Мне.
Наш с Пэйоном первоначальный план предусматривал только то, что он будет отчитываться о моих подвигах. Не о проступках. Но я провалилась. Я погрязла в неприятностях вместе с тем, кто протянул мне руку помощи. Этой рукой Пэйон распахнул двери в шпионский штаб, а оттуда повел меня в город. Теперь мы оба тонем, но у Пэйона есть новый план, согласно которому, мы оба должны спастись.
Я спасусь, если буду молчать о том, что была в городе. Лгать, удивляясь тому, что уже не удивительно, и задавать вопросы, на которые знаю ответы. А он… Он хочет присвоить все мои проступки и взять за них ответственность. Не потому что он порядочный руководитель или мой друг, а потому, что он знает, как оправдывать убийство городской стражи, потеря очередного союзника и ранения подчиненной. То, что Пэйон привел меня в штаб, оттуда же вывел в город и не уследил за тем, как я учиняю все вышеперечисленное, оправдать никак нельзя.
Я не стану загромождать его тяготами ответственности. Одно мое слово может сделать его ношу такой непосильной, что она утянет его на дно, так что я промолчу. К тому же Пэйон не избежит наказания. Но оно будет и вполовину не таким суровым, каким могло бы быть, если я заткну рот. Вскоре его наказние будет отбыто, а что касается меня… Я не планировала избегать приговора, поэтому вынесу его себе сама.
Чувство вины уже ненасытно жрет меня изнутри. Тревога скребется по моему сердцу. Я нервно стачиваю ногти о предплечья, пока решаюсь сказать:
– Предупреждаю, что нет на свете худшего лжеца, чем я. Зато я лучше всех умею сдержанно молчать. – Я занимаюсь этим на каждом собрание Совета. – И прелестных платьишек у меня довольно много, и – надо же – нет ни одного красного!
– Ты мой маленький рыцаришка! Я не забуду подвига, который ты совершила для меня!
Мы продолжаем путь. Очень скоро я узнаю формы деревьев, не разукрашенных осенью. Они ни красного, ни желтого и ни оранжевого оттенка, а нежнейшего розового, схожего с лепестками бутонов, которые раскрываются с приближением весны.
Поговаривают, что в них живут крохотные создания, питающиеся цветочным нектаром, сшивающие себе одежду из лепестков. Настоящее чудо! Однако сколько бы времени я не проводила в саду в самом сердце парса, сколько бы не наблюдала за таинством пробуждения природы в весеннюю пору, но никогда не встречалась с этими необыкновенными существами.
Нынче прохладный осенний ветерок бережно закрывает те самые бутоны и подхватывает опадающие листья чудесных деревьев. Он разносит по округе благоухание, с которым не сравнится ни пушистый мягкий пион, ни магнолия, ни даже бархатная роза.
– Я отвлеку стражу, которая стоит на входе, чтобы ты проскользнула незамеченной. Тит тебя проводит. Ныряйте в тени, – советует Пэйон. – Ты сольешься с ними, если не станешь снимать накидку.
– Я, наверное, лучше обойду дома и пролезу в окно своей комнаты…
Пэйон делает такое лицо, будто только что я сказала какую-то несусветную глупость. Или упустила что-то очевидное… я так и не поняла. Но я совершенно точно уверена, что мне недоступно знание, которым обладают подчиненные Пэйона или те, чье существование представляет собой государственную тайну. Я не знаю, как растворяться во мраке. Для меня это не что-то очевидное.
Пэйон уходит. Вскоре я замечаю белокурого парнишку, сидящего на фасаде ближайшего дома. Он приглашает меня последовать следом, махнув арбалетом.
Как только я ступаю на дорожку знакомой улицы, Тит прыгает с фасада и растворяется в вечерних тенях. Я решаю попробовать повторить за ним, делаю шаг… эм-м, не думаю, что что-нибудь изменилось: плащ немного не поспевает за мной, а капюшон цепляется за розовые кусты. Проходя средь розовых листьев, я задираю голову и тут же встречаюсь с парочкой тусклых звезд, чья улыбка мерцает в каком-то недобром свете. Прячусь от них и, возможно, от мамы под карнизами крыш.
Ее почти никогда не бывает дома. Она пропадает на работе с самого утра, а видимся мы только вечером, и даже тогда она занята прочтением учебников из нашей домашней библиотеки. Еще она любит считать созвездия, сидя на крыше, что весьма некстати в моем положении.
Дохожу до невысоких, наполовину съеденных вечнозелёным плющом стен, выложенных из белого камня руками моего отца. Прислушиваюсь: тишина.
Не знаю, можно ли вскарабкаться по плющу на второй этаж. Кажется, что более надежным способом оказаться наверху будет подняться по выступающим камням. По крайней мере, так мне кажется, ведь до сих пор мне не приходилось проникать в собственную комнату, подобно какому-нибудь воришке.
Проходит несколько минут в попытках удержать тело в воздухе. Я царапаю руки, оббиваю живот о камни, но все же цепляюсь за оконную раму. Запрокидываю ногу, чтобы забраться внутрь, и сама не замечаю, как уже стою в середине полуосвещенной комнаты…
…А потом становится темно. И очень больно в затылке.
Глава 5
– Изис… – тонкий голос срывается от беспокойства. Его обладательница хлопает меня по щекам.
Еще несколько безнадежных попыток привести меня в чувство, и я приоткрываю глаза. Прямо передо мной она в окружение огненно-рыжих кудрявых волос. Шторки непослушной челки спадают, щекотя мой нос.
В ее глазах лазурное Иллифейское море.
– Айла, я и не замечала, как ты тренируешься в рукопашном бою. Ну и сильный же у тебя удар… – замечаю я не без доли сарказма, ведь любой редкий синячок на ее коже проявляется вовсе не от драк, а максимум от нечаянного столкновения, например, с платяным шкафом. Руки ее, если и изувечены царапинами, то только от вышивания, но не порезов стальным клинком. Хрупкая и изысканная Айла получила больше мозолей от игры на музыкальных инструментах, чем от сражений на мечах.
На самом деле Айла не практикуется в рукопашном бою. Однако ей и правду удалось свалить меня без сознания. Или, скорее, добить.
– Прости… – протягивает Айла. – Я испугалась! Разумеется! Ведь не каждый день в комнату твоей подруги пробирается безликое существо, поглощающее тени!
– А ты-то как оказалась здесь? – Я поднимаюсь на локти. Боль в затылке тянет назад, но я не поддаюсь. Подбираю ноги и устраиваюсь на холодном полу в сидячем положении.
– Вот уж точно не через окно. Ифэ сказала, что ты проводишь время с Пэйоном, и я могу подождать твоего возвращения здесь: я вошла с ее позволения.
Услышав имя матери, мне хочется подпрыгнуть, но силы на исходе. Я превозмогаю постыдную слабость и выдавливаю:
– Где она?
– Ушла, пока ты лежала в обмороке.
– Ушла после того, как увидела, как я лежу в обмороке? – уточняю я, заведомо страшась ее ответа.
Взгляд лазурно-бирюзовых глаз мрачнеет так же, как море перед надвигающейся бурей.
– Я, по-твоему, похожа на дуру?
Пусть натура девушки ощущается, как перышко, изящно плывущее по дуновению ветра, но приземлившись, оно обращается в неведомую тяжесть, потрясающую землю непредсказуемостью характера.
– Э-э… Нет, – я быстро моргаю.
– Или на психичку, которая тотчас ринется за помощью по поводу и без? Я могу постоять за себя. Видишь, пришлось помять об потенциального неприятеля свою любимую книгу. Затем мне захотелось взглянуть ему в лицо. И можешь не сомневаться, был бы на твоем месте кто-нибудь другой, я бы размазала его по полу.
Я гляжу на ее нелепое средство самообороны. Старая книга раскрылась на случайной странице и бесхозно валяется рядом с ножкой кровати. Судя по озабоченному взгляду Айлы, она еле сдерживается, чтобы не подползти к книге и не пролистать страницы: убедиться в ее целостности. Но что-то не дает этого сделать.
– «Дорес и Сента», – говорит она, проследив за моим взглядом. – Между прочим, очень трогательная история любви.
Поправляя прядь, выбившуюся из растрепанной прически, Айла оставляет мазок ярко-красного цвета на почти прозрачной коже. Ее руки и рукава пышного платья, переливающимся бирюзовым перламутром, испачкались в крови, пока она копалась в моем окровавленном обмундировании и снимала маску.
Вот почему она не позволяет себе притрагиваться к книге.
Даже не верится… Неужели все это время ее утонченная и донельзя брезгливая натура мирилась с этим омерзительном окружением? Мне кажется, в иных обстоятельствах, Айла бы ни за что не прикоснулась к скверне даже кончиком мизинца. Но в настоящий момент ей было необходимо удовлетворить любопытство и выяснить, кого она чуть не убила.
– Кажется, кое-кто пострадал серьезнее, чем стопка бумаги в красивом переплете. – Айла подбирается ко мне поближе по полу. – Откуда у тебя эти уродливые тряпки и почему они пропитаны кровью? Ты… ранена?
– Нет… нет, – я говорю медленно, а голове тем временем проносятся сотни оправданий, за одно из которых я должна уцепиться. – Не беспокойся, я в порядке.
– О, ну, раз ты в порядке, то я совершенно спокойна! И у меня вовсе нет никаких причин, чтобы потрепать себе нервы!
Вероятно, за то время, что я лежала без сознания, в ее голове накопилась целая кладезь вопросов обо всем происходящем. И при всей ее поразительной догадливости, они так и остались без ответов. Но ненадолго. Присутствие Айлы на собраниях Совета обязательно столько же, сколько и мое, так что уже совсем скоро она услышит рапорт Пэйона. Пэйон выдаст ту правду, которая оправдает его и оставит меня невиновной, но Айла ни за что в нее не поверит. Выслушав подробности о кровавой резне, произошедшей сегодняшним вечером, она обязательно догадается о том, что я по крайней мере была там, раз предстала перед ней побитая и уставшая в окровавленных «уродливых тряпках».
Обманывать Айлу – бсполезное занятие. Тем более, что я всегда безоговорочно доверяла ей любые секреты. Какой бы пытливой не была Айла, сколько разговоров без надобности она бы не заводила, но подруга никогда не выдавала меня.
Наша дружба началась тогда, когда отцы работали бок о бок на благо жителей парса, а мы с Айлой были их маленькими хвостиками.
Я преследовала папу везде, где бы он не находился, а он всегда оглядывался назад с доброй улыбкой на лице. Эта улыбка, – поощрение моей увлеченности его работой, – приводила меня в восторг не меньше, чем сама работа. Но было кое-что, что замещало мой восторг настороженностью. Я обнаружила, что у меня тоже есть хвост.
Айле никогда не были интересны стратегии, дипломатия и власть. Ей была интересна я. А мне было некуда от этого деться.
Она добивалась моего расположения разными способами, но чаще всего навязывала свою компанию. С истечением времени я к этому привыкла. Так же, как и она, я ждала наших встреч с огромным нетерпением. Я даже скучала по ее пытливому темпераменту ночами. А на утро каждого последующего дня бежала впереди папы, чтобы поскорее обняться с подругой, а затем шпионить за родителями. Или шуметь, увлекаясь детскими играми. Умиротворенно учиться чтению на берегу моря. Я терпела то, как иголки тычутся в кожу, пока Айла шила на мне новые платья, а потом с удовольствием носила их. Слушала ее нетерпеливые скучающие вздохи, пока тренировалась обращаться с мечом, а потом спешила с ней в сад – внимать трелям птиц и птичьему голоску Айлы, напевающему мои самые любимые песенки.
Вместе с Айлой проходили мои самые беззаботные дни. Детство.
Спустя девять лет наши дни уже не такие беззаботные. Но есть кое-что, что длилось всегда и скреплено навечно – наши дружеские узы, завязанные в тугим узелом доверия.
