– Отрицание – большее, на что я мог рассчитывать. Между тем у меня таилась надежда, что ты проявишь хоть каплю понимания, ежели не ради себя, то во имя сестры.
Не могу пошевелиться. Блэквуд не притронулся ко мне даже кончиком пальца, но ощущение, будто меня сковали цепями, не отпускает ни на мгновение.
– Тебе потребно время, дабы все уяснить, но когда ты будешь взвешивать все за и против, помни, что благо сестры впредь в твоих руках. Полагаю, будет излишним упоминать, что все услышанное не подлежит оглашению.
Взгляд Блэквуда просачивается через мое плечо. Стук металла о керамику за спиной – одобрительный знак, велящий уступить мне дорогу. Двое охранников открывают дверь, и я уже мчусь по бесчисленным коридорам. Каким-то образом мне удается найти комнату, в которой я очнулась и запереться внутри. Воздух опускается на грудь каменной глыбой, когда я захлопываю дверь. Пульс на шее отдается с такой силой, будто вены хотят прорваться сквозь кожу. Боже, куда я попала? Во что меня втянули? Сажусь на кровать и тут же подпрыгиваю, услышав знакомый голосок.
– Все в порядке?
Мирилин, черт бы ее побрал. Когда она научится не появляться из ниоткуда.
– Что ты здесь делаешь?
– Старейшина просил передать тебе это.
Только сейчас замечаю на прикроватном пуфе одежду.
– Как прошел ужин?
– А ты как думаешь?
– Думаю, ты в замешательстве.
– Старейшина вампирской секты сообщил, что они уже сто лет борются с какими-то кровожадными тварями, а я, как последний представитель редкой группы крови, должна им помочь. «В замешательстве» – это мягко сказано.
– Понимаю, это сложно понять.
– Правда? А я что-то сомневаюсь.
Чувствую, что могу вспыхнуть, как спичка, облитая керосином, с минуты на минуту.
– Я хочу помочь тебе понять, что на самом деле…
– Да как ты не понимаешь? Меня уже тошнит от ваших объяснений! Я не хочу ничего знать ни о тебе, ни об этой кучке помешанных сектантов.
Она отодвигается, но не уходит. Словно ждет чего-то. Что? Чего она от меня хочет?!
– Все не так, как кажется. Мы лишь…
– Вы убили его… Вы убили дядю.
– Конечно, нет! Он был одним из нас.
– Откуда мне знать?
– Сильвер, я клянусь, мы здесь ни при чем.
Сначала разговоры о кровавых инъекциях, а после я должна поверить, что такие люди не способны на убийство? Они все делают специально, хотят меня запутать, чтоб я потерялась и вообще ничего не понимала. Им просто нравится мучить людей.
– Это сделали моровы. Это они выследили твоего дядю и, возможно, сейчас выслеживают тебя.
– Нет никаких моровов! Вы это выдумали, чтоб сбить меня с толку, заманить сюда и…
– Ты все видела. Как ты можешь отрицать?
– Я… – голова лихорадочно качается из стороны в сторону, словно на шее нет костей, – не знаю, что видела. Откуда мне знать, что это по-настоящему? Может, вы мне что-то подсыпали!
Теплые девичьи ладони ложатся мне на плечи. Она говорит спокойно, как доктор психически нездоровому пациенту, который в любой момент может выпрыгнуть из окна.
– Твоя сестра пыталась тебя убить. У тебя рана на лодыжке.
Прослеживаю за ее взглядом, упирающимся в багровое пятно на моей ноге.
– Это все было реально. И ты это знаешь, но боишься признаться.
– Почему я должна тебе верить? Я знаю тебя пару часов.
Ободряющая улыбка тает, как снежинка на раскрытой ладони. Мирилин резко опускает руки и отступает.
– Думала, ты проявишь больше терпеливости, но ты даже не пытаешься. Без тебя нам не выжить.
– А что, если я не хочу понимать? Будете держать меня здесь, пока я не состарюсь?
– Что? Нет! Здесь ты не пленница, хоть и не можешь вернуться домой. Просто это опасно. Ты должна понять: все, что мы делаем, – это ради тебя.
– Я не хочу торчать здесь! Я хочу домой!
Мой крик окончательно выматывает ее.
– Тебе лучше отдохнуть.
Прежде чем успеваю открыть рот, дверь уже стучит о дверной короб. Господи, почему это происходит со мной? Неужели я недостаточно пережила? Последний месяц был напичкан событиями больше, чем весь прошедший год. Только два вечера назад я была дома. Все было нормально. Как так получилось, что картина благополучия выцвела, облупилась и осыпалась на землю кусочками былой радости всего за один день?
А может, они правы и трещина на полотне образовалась уже давно, только я этого не замечала? Нет. Они играют с моими чувствами. Они ненормальные. Как еще можно назвать людей, возомнивших себя вампирами? Или чем-то вроде них. Поверить в существование расы людей, которым ради выживания требуются инъекции крови? Ладно. Опускаюсь на кровать. Допустим, подобная каста существует. Закрыв глаза, заложив уши и заклеив рот, я могу убедить себя, что это так. Но поверить в то, что мама и дядя мне чужие, не говоря уже о редкой группе крови, – это слишком. Они бы не стали мне лгать. Как вообще можно врать о таком? Дело ведь не мелкая ложь, вроде травки с приятелями. Речь идет о жизни человека, моей жизни! Нет, они не стали бы мне лгать, а папа не смог бы скрывать правду о маме. Я ни за что в это не поверю, только, если кто-то из родных собственнолично мне об этом не расскажет. Даже если эти люди тысячу раз спасут мою жизнь, им нельзя доверять, никому из них.
Здесь оставаться опасно, но безопасно ли возвращаться домой? Что, если Эми так и не вернулась? Или еще хуже – вернулась. Если все это было лишь галлюцинацией (кто знает, что эти психи могли вколоть мне), и Эми сейчас в порядке. Должно быть, она в панике, обзвонила всех соседей. Наверное, они уже ищут меня. Как мне это объяснить? Понятия не имею, но точно знаю одно – здесь оставаться нельзя.
– Вам что-нибудь нужно?
Не успеваю открыть дверь, как перед ней вырастает двухметровая фигура стражника.
– Хотела убедиться, что я не одна.
– Вам не о чем волноваться.
Ни на секунду не оставляют меня без присмотра. Можно подумать, я какой-нибудь преступник. Кто вообще так обращается с гостями? Отмеряю шагами комнату, подхожу к кровати, секретеру, к окну. Возле здания не меньше троих караульных. Еще пара на подъездной площадке и двое у ворот. С такой охраной мне вряд ли удастся проскользнуть дальше входной двери. А что, если все же получится? Куда бежать? В ближайший город? Искать телефон, просить о помощи прохожих? Господи, что угодно, лишь бы не оставаться здесь! Н пока стража начеку, у меня нет шансов. Единственный способ – дождаться темноты.
****
Часы на тумбе отмеряют двенадцать. Выглядываю в окно – охраны нет, свет на территории погас. Только два фонаря возле центральных ворот. Отлично. Переодеваюсь в свою одежду, платье, оставленное мне в ванной, складываю на кровати. Не хочу, чтоб что-нибудь напоминало об этом месте. Осторожно приоткрываю дверь и выглядываю в щелочку. Никого. Можно идти. Ночью единственными источниками освещения являются настенные канделябры, испускающие бледное сияние, в котором едва проглядываются окружающие предметы. Наверное, это для того, чтобы некоторые любопытные особи, вроде меня, меньше рыскали по ночному зданию.
Коридор, холл, лестница, второй этаж. Прохожу мимо дверей-близнецов, наугад дергаю позолоченные ручки. Заперто. Наконец в конце прохода замок одной поддается, и ржаво-красное полотно со скрипом проваливается в темноту. В лицо ударяет вечерняя прохлада. В свете единственного окна проглядывается сгорбленный силуэт угловой кушетки, у ножек притаился низенький кофейный столик. Большой книжный шкаф, громоздкий комод, аккуратная литая жардиньерка (правда без цветов), пара серебряных подсвечников, переливающихся в свете неполной луны и старинное бюро с множеством резных ящичков. Похоже на кабинет. Открываю окно и выглядываю на улицу. Внизу дымным облаком проступает силуэт стражников. Черт. Похоже, дом круглосуточно охраняется. И как мне отсюда выбраться?
– Решила подышать свежим воздухом?
У меня чуть сердце не останавливается. Уже представляю разгневанное лицо Блэквуда, но нет. Это всего лишь парень с пепельными волосами.
– Как ты меня нашел?
– Вообще-то это моя комната. Так что это ты меня нашла.
В приоткрытой двери слева проглядываются смутные очертания кровати. Только сейчас замечаю полкис множеством книг над секретером, комод со стопкой одежды, расческа, журналы, духи. Как я могла этого не заметить? Хотя в потемках комната действительно выглядела нежилой.
– Расслабься. Я никому не расскажу, но при одном условии. Если ты выйдешь со мной прогуляться.
– Куда?
– Поверь, здесь есть на что посмотреть. Ты ведь целый день сидела взаперти. Не пора ли освежиться?
Подышать свежим воздухом? Ну что ж, так и быть. Этот парень – единственный, кто вызывает у меня если не доверие, то хотя бы не неприязнь. Он мог бы уже давно сдать мен, пожелай он этого. И он прав. Я не выходила за пределы стен этого мрачного здания уже… Да, в общем-то, никогда. Любопытно увидеть, что снаружи.
– Идет.
Лабиринт узких закоулков, линия бесконечных коридоров, извивающихся подобно змеиному хвосту выводит нас к тонкой ажурной двери, открывающей путь в сад. Стоит только переступить порог, как у меня перехватывает дыхание. Изящные мраморные скульптуры, декоративные фонтаны, вьющиеся кустарники, благоухающие клумбы. Вечнозеленые изгороди, сливающиеся в непрерывный лабиринт, который уводит нас все дальше от посторонних глаз, все ближе к неизвестности. В жизни не видела подобной красоты. И повсюду белые цветы. На стенах, садовых арках, у подножия статуй. Белый снег и такие же чистые цветы, словно набросок мелом, на который еще не успели нанести краску. Похоже на чайные розы, но ведь сейчас зима, не так ли?
– Это камелии, – словно услышав мои мысли, отвечает парень. – Дивные цветы. Расцветают в разгар зимы. Никакие морозы не в силах придушить их цветение.
Мысль о бегстве все сильнее колет в спину. Теперь, когда я снаружи, мне ничего не стоит убежать, только куда. Этот розарий кажется бесконечным.
– Я не знаю твоего имени.
– Прости, как грубо с моей стороны. Я привык, что все здесь знают друг друга. Меня зовут Уильям, можно просто Уилл.
– Сильвер.
– Я знаю.
Пара секунд, и он уже мчит к очередному изгибу садовой изгороди.
– Сюда!
Следую за ним и поражаюсь размахам лабиринта. Кажется, кустарники раскинулись на добрые десятки километров. Стены в два раза выше меня. Отсюда точно не убежать. Поворачиваю за угол и нахожу Уилла возле женской статуи с вытянутым кувшином в руках.
– Ты не похож на сумасшедшего.
– Сочту за комплимент.
– Извини, просто… ты вроде нормальный парень. Как ты здесь оказался?
– Это долгая история.
– Мы вроде не спешим.
Уильям отвечает не сразу, очевидно, думает, стоит ли делиться со мной столь сокровенной информацией.
– Эти люди не такие плохие, как тебе кажется. Они приняли меня к себе, дали еду, одежду, сделали частью поместья Вильдмор. Поверь, это дорогого стоит.
– Может, они не все такие замечательные, как ты думаешь. Кстати, разве это место не носит фамилию ле Блана?
Он осекается и поджимает губу, словно взболтнул лишнего.
– Да… я просто… перепутал название.
Места, в котором, судя по всему, прожил не один год? Не думаю. Что ты скрываешь от меня, Уилл?
– Почему-то мне так не кажется. Ты сказал довольно уверенно.
– Упрямая до мозга костей, – уголки его губ растягиваются в улыбке, на щеке образуется милая ямочка. – Как Николас и говорил. Я думал, он несерьезно. Теперь понимаю, он говорил в буквальном смысле.
При упоминании этого имени внутри все леденеет, а мысли, словно капли росы, стекаются в одну точку, сосредотачиваясь на более важном: дядя.
– Ты его знал?
– По-твоему, кто привез меня сюда? – он обходит каменную фигуру и шагает дальше. – Это были суровые времена. Вторая мировая, послевоенная нищета, вспышка холеры… Страна трещала по швам, а люди выживали как могли.
– Стой, – перебиваю. – Мировая война? Ты ведь не можешь этого помнить. Сколько тогда тебе лет?
– Чуть больше, чем кажется, – усмешка краешком рта, и он продолжает: – Мой дом был разрушен во время бомбардировки в тысяча девятьсот сорок четвертом. Я жил на мостовой, без денег, еды и надежды на светлое будущее. Я был на грани, когда в один пасмурный день ко мне не подошел мужчина. Он сказал, что обеспечит меня питанием и крышей над головой в обмен на доверие, – он делает паузу, словно мысленно возвращаясь в тот момент. – Я согласился. Думал, он отвезет меня в приют, а это в любом случае лучше, чем умирать в сточной канаве. Но он привез меня сюда, к таким же людям, как и я. Людям, которые понимают меня потому, что сами столкнулись с подобной проблемой. Людям, которые знают, каково жить на улице, без куска хлеба и единого шанса отыскать спасение до того, как случится очередной приступ. Людям, которые, как и я, вынуждены были собирать кровь погибших, рискуя умереть либо от инфекции, либо от холеры. Он дал мне намного больше, чем просто жилье. Он подарил мне семью.
С трудом перевожу затаенное дыхание. Мысль о дяде будоражит затягивающуюся рану, но это не та боль, которая заставляет тебя лить слезы, выкручивая наизнанку. Это приятная боль. Боль воспоминаний.
– Старейшина не желает тебе зла. Он хочет уберечь всех от опасности.
– Посылая меня в отрезанные от цивилизации земли, кишащие какими-то тварями?
– С чего ты взяла? – он мотает головой. – С момента возведения стены прошел по меньшей мере век. В по нашим предположениям моровы, оставшиеся там, уже давно должны были вымереть.
– Правда?
