Из страны, где солнца свет
Льётся с неба жгуч и ярок
Я привёз тебе в подарок
Пару звонких кастаньет[11 - Максимилиан Волошин, Кастаньеты, 1901;].
Видишь солнце? Слышишь щёлканье кастаньет? Нет? Слушай, а что же ты говоришь, что умеешь писать стихи? Как можно писать их, не слыша их музыки, не чувствуя их? Странно.
А про Россию как ты пишешь? Ты послушай свои произведения. Почитай их себе вслух. Или жену попроси. И сравнивай.
Россия, ты большая
И будь всегда большой,
Себе не разрешая
Мельчать ни в чём душой[12 - Евгений Евтушенко;].
***
Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?
Была ли ты? есть? или нет?
Омут… стремнина… головокруженье…
Бездна… безумие… бред…[13 - Максимилиан Волошин, Неопалимая купина, 1919;]
***
Умом – Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить[14 - Фёдор Тютчев, 1866;].
***
Русь, опоясана полями
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна[15 - Александр Блок, Русь, 24 сентября 1906;]…
Мучаешься? Нет? Значит, тебя уже ничего не может тронуть. А, ты мучаешься? Вот так-то. Выбрось за борт непосильный груз! И увидишь, как легко побежит дальше твой корабль. А пока ты больше похож на баржу, которую каждая волна грозит захлестнуть мутной волной неумелой критики…
Плывёт по Океану красная тетрадь. Или нет. Она медленной тонет, и пучеглазые рыбы с удивлением смотрят на незнакомого зверя. Дай бог, чтобы это никогда не вернулось. Без этого легче жить. Любить. Творить. Чёрт возьми. Опять? Чтобы не встретиться с неприятным человеком, достаточно перейти на другую сторону. А как быть со своими мыслями? Неужели это конец? В памяти всплывают стихи. Из утонувшей тетради. И новые… Уйти от этого нельзя.
И вновь берез очарованье
Стоит рябина вся в огне
Вновь, словно призрак ожидания
Горит свеча в твоем окне…
***
Нам надо на кого-нибудь молиться
Привыкли быть рабами у царей
И из-за этого не раз пришлось умыться
Багрово-красной кровушкой своей…
13—14 января 1987 г., Индийский океан, 68? ю. ш., НПС «Фиолент»
Вечер, которого не могло не быть
Все поднялись и пошли вниз танцевать. Эрик остался один в номере, помахав им напоследок рукой. Сейчас он тоже придёт, только выпьет немного.
Дверь захлопнулась и сразу стало совсем тихо. Дым от сигарет уходил на улицу через приоткрытую балконную дверь, а вместо него в комнату вливался густой морозный воздух, от которого проходило возбуждение и мысли становились лёгкие и ясные. Как хорошо отдыхать зимой в доме, со всех сторон окружённым лесом. Лес завален глубоким чистым снегом, который морозно хрустит под лыжами, а иногда шумно обваливается с ветвей от собственной тяжести.
В комнате тишина. Только снизу приглушённо доносится музыка. На столе остались стаканы, несколько конфет и тарелка с нарезанным лимоном. Эрик взял с пола начатую бутылку и плеснул в свой стакан примерно на два пальца бесцветной жидкости. Подумал немного, посмотрел на этикетку бутылки и поставил её обратно. Он поднялся и, отдёрнув в сторону лёгкую штору, вышел на балкон. Звёзды висели прямо над деревьями – яркие и холодные. Внизу скрипнул снег. На дорожке под деревьями стояли двое и целовались. Эрик глубоко вдохнул ночной воздух, и взяв с перил горсть снега, вернулся в комнату. Снег лежал в стакане и не таял. Эрик размельчил его ложечкой и туже же выдавил немного лимона. Он представил, какой приятный, чуть кисловатый и очень холодный будет этот глоток. Решив немного оттянут его, Эрик поставил стакан на стол, взял ломтик лимона, разрезал его до половины и прикрепил на край стакана. Чтобы был рядом. Потом прошёлся по комнате. Номер был двухместный, но небольшой и очень уютный. Низкие, широкие кровати, стол, два кресла и настольная лампа на тумбочке возле кровати. Одна из ушедших девушек накинула на лампу лёгкий красно-синий платок, и она светилась мягким вечерним светом.
Эрик взял стакан и посмотрел сквозь него на свет лампы. Красиво. И слегка пахнет лимоном. Больше не стоило ждать. Он выпил и поставил стакан на стол. Всегда бы так жить. Вмеру работы. Вмеру спорта. Вмеру танцев. Всего понемногу. Хорошо… Почему люди не могут жить вмеру и всегда во всём стараются хватить через край – в любви, во вражде, в спиртном, в деньгах и карьере – во всём. А о жизни забывают – какая это замечательная и короткая штука. Живут начерно, надеясь потом переписать всю жизнь, сделать её полной памятных событий и надёжных друзей. Копят деньги, ссорятся, мечтают о славе, и всё ради этой будущей жизни, которая вот-вот сама собой настанет – всё ради неё. А потом вдруг…
Странно, подумал Эрик, не могло же так быстро подействовать. Но потом сообразил, что перед этим пил ещё. Жизнь, пожалуй, в самом деле только одна, но в ней есть немало хороших вещей. Например, сегодняшний вечер. И ещё многое другое. Надо только уметь это видеть. А пока ему везёт. Он уже многое нашёл, и наверняка впереди будет что-то ещё. Только бы не оставила его способность видеть хорошее там, где другие ничего не видят. Некоторые хорошие писатели смогли кое-что увидеть и написать об этом. Если много работать и не жалеть отбрасывать неудачное, то может быть тоже удастся сделать что-нибудь стоящее. Но это потом. Завтра. На сегодня работа закончена.
Эрик надел куртку и захлопнув дверь, спустился на первый этаж, где в небольшом тёмном холле по вечерам собиралось и танцевало отдыхающее студенчество. Днём в середине стоял теннисный стол, на котором играли по очереди двумя плохими ракетками, а в ожидании своей партии курили, пили из бутылок пиво и болтали, сидя в красных кожаных креслах. Сейчас сложенный стол стоял за колонной у окна. Среди вспышек разноцветных ламп и дыма сигарет быстро и ритмично двигались фигуры танцующих. Вдоль стены он прошёл в тот угол, где в креслах сидели его знакомые. Ему помахали, приглашая в круг. Он кивнул и стянув куртку, бросил её на пустое кресло.
В это время быстрая музыка закончилась и сразу, без перерыва заиграло что-то медленное. Наверное, итальянцы. Эрик повернулся и сразу увидел её. Она стояла возле колонны и улыбалась ему. Конечно ему, разве можно здесь ошибиться, а он смотрел сквозь сигаретный дым и ничего кроме неё уже не видел. Боже мой, неужели это она! Какое знакомое лицо. Где он мог видеть её? Во сне? Или здесь, на танцах. Нет, не может быть. Кто-то потянул её за руку танцевать, но она спрятала руку за спину и не отрываясь смотрела на него. Прямо в глаза. И улыбалась.
Они танцевали и смотрели друг на друга, разговаривали и улыбались. О чём они разговаривали? Разве теперь вспомнишь. Наверное о том, о чём обычно разговаривают в таких случаях. Обо всём и ни о чём. А может о другом – ведь они так долго не виделись. Всю жизнь. Эрик вспомнил, что действительно, именно её видел иногда во сне, но не удивился. Он не сомневался, что всё так и будет. Или почти так. Только раньше он сам не сознавался себе в этом. Что будет – то и будет. А сейчас всё это вспомнилось и вышло наружу, и от этого стало легко и немного смешно. Он улыбался и смотрел на неё.
Когда Эрик подошёл, она без приглашения положила руки ему на плечи, и в танце он прижал её к себе крепко-крепко, будто уже никогда не хотел отпускать. У неё были мягкие каштановые волосы и пахло от неё зимней свежестью и каким-то лёгким парфюмом. А может быть цветами. И глаза…
– Где же ты была раньше?
– Я ждала тебя.
– А я тебя искал. Как тебя зовут?
– Яна.
Музыка играла очень долго и очень медленно. Танцующие разошлись, а оставшиеся сидели в креслах и курили. Только несколько пар танцевали, прижавшись друг к другу.
Подумать только. Странно. Как может быть иногда хорошо. Яна положила голову ему на плечо и её волосы приятно щекотали шею, а он смотрел на неё, чувствовал её мягкий свитер и то, что было под ним. И танцевала она мягко, подчиняясь партнёру, доверяя ему. Это была девушка из сказки. А потом опять замелькали разноцветные вспышки и из динамиков рванулся резкий рок-н-ролл. Она не умела его танцевать, но получалось у неё здорово. Гибкость и врождённое изящество, а может быть и регулярные занятия танцами делали её замечательно красивой в танце. Смотреть на неё было даже приятнее, чем танцевать самому. Потом откуда-то появилась подруга – она, оказывается, отдыхала здесь с подругой, но быстро всё поняв, опять куда-то исчезла, оставив их вдвоём.
Несколько раз их пытались затянуть в общий круг, но скоро в холле сделалось очень душно и накурено. А на улице была ночь, снег и луна. Эрик вдруг вспомнил про луну и ему захотелось посмотреть на неё и показать её Яне.
– Послушай, у тебя есть лыжи?
– Есть.
– Пошли покатаемся при луне. Зима, луна и мы с тобой.
– Пойдём! Как здорово!
– Я жду внизу через десять минут. Только подругу не приглашай с собой.
– У неё сломаны лыжи.
– Наверное, это хорошо.
Она помахала ему и быстро пошла по тёмному коридору к лестнице на второй этаж. Только несколько ламп подсвечивали коридор, они были почему-то возле пола, и от этого её силуэт заметно выделялся на фоне светлых стен. Так могут ходить только очень красивые девушки, которые чуть-чуть стесняются своей красоты. От лестницы она снова махнула ему рукой. Боже мой, неужели это в самом деле она. Откуда? Не может быть. А вдруг она больше не появится. Нет, этого как раз и не может быть, а всё остальное – может.
Свитер и ботинки ещё не высохли после целого дня, проведённого на горе, но в шкафу нашёлся сухой свитер и носки, а не досохшие ботики досохнут на морозе. Эрик быстро оделся и взял лыжи. Лыжи были старые и сильно стёртые. Смола с них давно сошла, а просмолить опять было лень – должны же они когда-нибудь сломаться! Кроме того, не смолёные их было приятнее держать в руках – чувствовалась шероховатость скользящей поверхности, на которой проступали более плотные волокна. И ещё они напоминали те обкатанные волнами куски дерева, которые валялись на берегу далёкого северного моря. Он собирал их и жёг в печи, они давали ровный жар. Эрик улыбнулся – именно тогда он прочитал ту книгу об Океане и понял, что у него всё должно быть хорошо.
Он быстро спускался по лестнице и держал в руке связанные за концы лыжи. Навстречу поднимался Толстяк. Эрик остановился на площадке, чтобы пропустить его, но тот, кажется, не спешил. Он тоже остановился и посмотрел на Эрика так, будто прикидывал – куда бы его укусить.
– Послушай, что я хочу тебе сказать. Мы вместе пили, но это ничего не значит. Не подходи больше к этой девчонке.
Эрик внимательнее посмотрел на Толстяка и почувствовал, что продолжает держать лыжи на весу.
– Извини, не понял.
– Что ж тут непонятного. Найдутся люди – растолкуют. Это подруга моего друга. Он ненадолго уехал, но попросил присмотреть за ней.
– Тебя попросил?
– Меня.
– Присматривай. Только издали. Ты знаешь, я почему-то очень огорчаюсь, когда мне дают советы.
– Когда он вернётся, ты можешь огорчиться ещё больше.
– Нам не дано заглянуть в будущее. Никому не дано знать, что оно скрывает. Извини, меня ждут.
– Кто?
Эрик хотел пройти, но Толстяк загородил ему дорогу. Бывают же такие идиоты. Эрик оттолкнул его и быстро спустился в холл. Прошло уже больше десяти минут, но Яны там не было. Сзади загудела лестница – Толстяк сбегал по ней, на ходу снимая очки.
– Одень очки и сходи выпей. Воды из-под крана.
Но вместо того, чтобы последовать этому вполне разумному совету, Толстяк схватил Эрика за ворот куртки и рванул на себя. Это был странный приём. Ему не следовало этого делать. В руках у Эрика были лыжи и бросать их было жалко. Мало кто знает, что на них можно не только кататься. Он ударил Толстяка лыжами справа налево по руке, быстро прислонил их к стене и слегка оттолкнув противника, провёл тройной удар, которому его когда-то давно в поезде Ташкент-Москва учил сержант-десантник, возвращавшийся из Афгана. Он помнил и другие удары, показанные и отработанные за несколько дней в поезде, но старался ими не пользоваться. Хотя, всегда в таких случаях действовал неосознанно, автоматически отрабатывая полученные навыки. Сознание в драке несколько отставало от действия.
Он даже этот удар постарался провести не до конца, хотя помнил слова десантника, что в драке хороши все приёмы, главное – устоять на ногах и уцелеть. Хотя, похоже, это был не тот случай. Толстяк согнулся и присел – на мир ему смотреть больше не хотелось. Ничего удивительного. Думать надо о последствиях, когда пристаёшь к малознакомому человеку. Эрик усадил его в кресло.
– Ладно, не грусти – ты сделал всё, что мог. На тебе вины нет. Со всеми претензиями пусть обращаются ко мне. По почте.
Вообще-то, за такое могли и выгнать отсюда, но в холле никого не было, значит дело дальше не должно пойти. А где же эта девчонка? А, вот и она.
Яна спустилась в вестибюль, одетая в куртку и лыжные брюки. Каштановые волосы выбивались из-под вязаной шапочки, а на щеках были ямочки, и Эрику захотелось её поцеловать. Прямо сейчас. Он взял у неё лыжи и они вышли на тёмное крыльцо. Свободной рукой он притянул её к себе.
– Ты прелесть.
– Пойдём.
– Ты – прелесть, – сказал Эрик и поцеловал её сначала в волосы, потом в шею, в глаза и в яркие, слегка приоткрытые губы. Яна не сопротивлялась, только замерла и закрыла глаза, будто прислушиваясь к новым ощущениям.
Позже Эрик иногда спрашивал у неё, как получилось, что такая красивая девушка не умела целоваться. Она прижималась к нему и улыбалась.
