Джун: «Получается так».
Мнебезсахара: «У меня нет слов…»
Джун: «И не надо. Где Дух Господень, там свобода!»
Мнебезсахара: «Что ещё за фигня?»
Джун: «Стояло под ссылкой, и мне это нравится, Алекс!»
Мнебезсахара: «Зверь меня побери! А я-то мечтал о тихом «семейном» празднике…. Послушай меня, этот твой «Разрушающий» тебе не друг! Он провокатор!»
Джун: «Откуда ты знаешь?»
Мнебезсахара: «Эти мысли опасны!»
Джун: «Не опасней нашей действительности».
«Безумству храбрых поём мы славу?[1] Чушь! Бред! Всё, что, лёжа в могиле услышит храбрец – лишь циничное: «Жаль дурака. Мог бы ещё пожить!» – написал он со злости. Подумав, он выделил текст, удалил и вновь напечатал: Мнебезсахара: «Знаешь, а ты действительно изменилась».
Джун: «И что?»
Мнебезсахара: «А то, что послеобрядная, осторожная Джун, мне нравилась больше. Всё, мне пора. Уничтожь переписку».
Третий этаж считался местом запретным, местом для избранных, местом игрищ оранжевой троицы: Клиффорда, Билла и молодого трансгендера по имени Лулу – «бабы с яйцами» – так обозначил бухгалтера Алекс, искренне не понимая, зачем хорошенькой женщине дополнительный орган. Никто из служащих ниже туда не ходил – на третий этаж вызывали.
Редкие прочие, кому довелось увидеть запретное место, со вздохом, рассказывали, что этаж «мандаринов» или оранжевых боссов был тем местом, о котором иные сотрудники могли лишь мечтать.
Неудачливый Генри, так глупо низвергнутый из любовников Филина до прежнего жёлтого говнюка, на следующий день после пьянки у шефа, с самодовольством рассказывал, как был поражён наличием унитаза из золота в отделанной дубом уборной. «Там можно жить, ни о чём не печалясь. Там есть всё, даже маленький ресторан, представляете, ресторан для троих. И я там ужинал с Клиффом!» На вопрос о меню, он, состроив глупую рожу, долго качал головой и, затем, со вздохом ответил, что то, что он ел там, в столовке на первом вряд ли когда подадут.
На площадке третьего этажа, Алекса встретил уборщик; в фиолетовой униформе, лет на семь постарше его, высокий, худой парень мыл пол и был чем-то очень довольным.
– Счастье бьёт через край, а, Казимеж? – спросил его Алекс.
– Здравствуй, Алекс, – с улыбкой ответил уборщик. – День сегодня хороший. Температура на улице плюс восемнадцать, что является нормой для начала апреля в Свободных Землях. Благодаря защитному куполу температура воздуха не превышает установленных значений: от плюс десяти до плюс пятнадцати зимой и от плюс двадцати до плюс двадцати пяти летом, поэтому, день сегодня хороший.
– Шеф у себя?
– Метабола – поворот, перемена, переход. В древнегреческой гармонике – перемена в звуковысотной структуре, как правило, приводящая к перемене этоса музыки. Метабола была известна уже Аристоксену. Последователь Аристоксена Клеонид различает метаболу в четырёх смыслах: по роду, по «системе», по тону, по мелопее…
Алекс был не в духе и способность уборщика запоминать и цитировать (пусть невпопад) прочитанные им тексты, в данный момент, вызвала в нём раздражение.
– Слушай, я всё понимаю, тебе положено быть вежливым дураком, но может быть хватит говорить цитатами из Общественной Зверопедии. Сказал бы просто: не знаю или там… пошёл в жопу Алекс. Не нужно метабол. Ты меня понял?
Фиолетовый был безнадёжен.
– День сегодня хороший, – произнёс он с улыбкой.
Алекс махнул рукой и отправился к шефу.
Клиффорд был раздражён; под самое утро ему приснилась дохлая крыса, а карты за завтраком только усилили страх.
«Это – знак и знак не хороший, – улыбаясь в тридцать два своих новеньких зуба, думал оранжевый YY. – Туз пик – измена, разрыв отношений. Король пик – соперник, враг. Шестёрка червей – дорога…» – Клифф проглотил свой вздох, и на: «Доброе утро господин оранжевый директор», ответил почти приветливо:
– Алекс 26ЖД-Д6-Я9, стабильный жёлтый с потенциалом оранжевого, – с сегодняшнего дня – субъект Y снова в моём кабинете, – лысый, обрюзгший, в женской, розовой кофточке и оранжевых шортах, Филин старался казаться довольным, – не так, как Казимеж – иначе. – Как тебе мой подарок? – он задал вопрос, не снимая улыбки и ног со стола.
– Спасибо. Очень понравился.
Филин ложь оценил.
– Молодец. Хорошо врёшь, – произнёс он с усмешкой.
Алекс тут же зарделся.
– Как время летит, – продолжил юродствовать шеф. – Только вчера ты стоял здесь и ссался от страха, а сегодня, смотрите-ка, уже полноправный субъект, хотя, ссышься всё так же.
– Ну, я…
– Ссышься, ссышься и правильно делаешь. Если субъект не боится, значит он или сошёл с ума или замыслил неладное…
Алекс покрылся испариной. «Он знает», – безнадёжная мысль появилась во взгляде. Алекс потупил глаза. Клиффорд, если и знал, то умело скрывал своё знание. Он был само добродушие.
– Два дня назад, я, вдруг, понял, что всё это время тебя недооценивал и решил исправить ошибку. В Доме Развития вы изучали Статусный Кодекс.
Алекс кивнул.
– Что написано в статье 13.13?
– Каждый субъект, при определённых обстоятельствах, может изменить свой статус как в лучшую сторону, так и в худшую.
– Правильно, жёлтый.
– И что это значит?
– Что определённые обстоятельства наступили. Ты ведь на доктора учишься?
– Исключительно в нерабочее время.
– Как успехи?
– Вроде, не плохо…
– Вроде?
– Прошёл пятый курс на отлично.
– Хорошо. С этого дня ты оранжевый доктор и вот тебе первое задание…
Алекс выдохнул так громко, что Клифф усмехнулся.
– …Повезёшь посылку с ребятами. Без пятнадцати десять твой зелёный друг будет ждать тебя в чистилище. Если справишься, вечером переедешь на третий этаж. Удивлён?
– Не то слово.
Алекс застыл в нерешительности. Если это проверка, то как ему реагировать? Если правда, то…
– Что-то не так?
– Э-э-э… Можно вопрос?
Филин кивнул.
– Что стало с Биллом? Ведь он у нас врач.
– Билл умер вчера. Поскользнулся в душе и сломал себе шею. Такое случается, когда каждый день надираешься как свинья… Билл был хорошим врачом и мне его жаль. Ещё вопросы?
Вопросы, конечно, имелись, но…
– Я понял. Спасибо за оказанное доверие господин оранжевый босс.
Клифф уже снял свои бритые ноги с дубовой столешницы, но, тут, словно вспомнив о чём-то, вернул их на прежнее место.
– Ты ходишь через развалины, – он не спрашивал, он утверждал.
Замечание Клиффа ударило Алекса в спину. «Вот оно, началось, – юноша медленно развернулся. – Сейчас он спросит о Джун».
Но Филин молчал. Старый котяра был сыт и просто смотрел как прижатая лапой глупая мышь, пытается выбраться. Алекс вспотел.
«Что же такое придумать? – думал он лихорадочно. – Изучаю историю? Нет, не пойдёт, слишком часто я там «изучал». Выражаю презрение статуе. Ага, и даже ни разу не плюнул в неё. Увлекаюсь скульптурой. Бред, я не разу не был в Варравском музее, блин…»
– Там… безопасней, – так себе оправдание поставило точку в мысленном хаосе. – Нас учили, – губы Алекса расползлись в дурацкой улыбке, – что охрана природы имеет экономическое, историческое, социальное и государственное значение…
– Можешь не продолжать, – прервал его Филин. – Косить под Казимежа всё равно не получится. Он редкостный идиот.
– Я просто хотел сказать, что люблю природу и, поэтому, хожу пешком, а по статистике в толпе самокатчиков риск получить травму, у пешехода, намного больше, чем у водителя транспортного средства, а там никто не катается…
– Найди себе новый маршрут.
Пожелание прозвучало так блёкло, что Алекс понял, что вопрос о Христе был задан вдогонку, как кнут после пряника, чтобы он, почти оранжевый доктор, всё же знал своё место.
– Понял. Учту.
– Ну, раз понял, ступай.
– Хорошего дня, шеф, – всё внутри ликовало от глупого счастья.
Не дожидаясь ответа, Алекс попятился к выходу. Выйдя за дверь, он едва не споткнулся о швабру Казимежа. Дурацкая мысль, что уборщик подслушивал, лишь задела счастливого Алекса. Волна эйфории несла его прочь от тревог.
– А день сегодня и вправду хороший, – сказал он с улыбкой.
Казимеж остался верен безумию.
– Закон нейтрализации гласит: цвета, стоящие в цветовом круге друг напротив друга, являются нейтрализующими. Например, зелёный оттенок нейтрализует красный, а синий – оранжевый…
– К чёрту законы! Я теперь врач!
Энергия нового статуса уже правила Алекса под себя. Он тут же забыл об уборщике и бегом направился к лестнице.
«Я оранжевый врач, оранжевый… врач… я оранжевый…» – его распирало от гордости. Не имея сил справиться с новым собой, он, вернувшись в контору, сразу же постучал по прозрачному пластику привлекая внимание Джун.
– Я оранжевый врач, – прошептал он достаточно громко.
Джун взглянула на Алекса с недоверием.
– Я напишу тебе в чате, – ответил Алекс на взгляд.
Мнебезсахара: «Я спешу, так что подробности вечером. Шеф назначил меня врачом вместо внезапно скончавшегося Билла. Мне велено сопровождать посылку. Джун, я ОРАНЖЕВЫЙ!»
Джун: «Если всё это правда, то… прими мои поздравления».
Мнебезсахара: «Спасибо! Знаешь, когда шеф сказал, что слишком смелый субъект вызывает в нём подозрение, я едва не обделался. Подумал, что он уже всё знает и хочет предложить мне сделку: сдать тебя в обмен на моё помилование».
Джун: «А ты бы сдал?»
Мнебезсахара: «Я же не Итон, но я считаю, что за твоё поведение, тебя, как минимум, нужно выпороть. Прилюдно. Вернусь, сам проверю защиту».
Джун: «Хочешь шлёпнуть меня по попке?»
Мнебезсахара: «Да ну тебя, Джун. Я серьёзно, хотя…, пожалуй, я не откажусь наказать тебя лично. Ночью. Если придёшь. Поверить не могу, я – оранжевый врач!»
Джун: «Я подумаю. Знаешь, Алекс, я тоже не могу поверить, что всё это правда».
Мнебезсахара: «Что правда?»
Джун: «Что Филин сделал тебя оранжевым».
Мнебезсахара: «Ты мне не веришь?»
Джун: «Тебе верю. Филину – нет. Выслушай меня, ты вроде бы не глупый парень, по крайней мере, был таковым. Тебе ещё год учиться. С какой это стати, тебя, недоврача, Филин, вдруг, ставит оранжевым?»
Мнебезсахара: «Он сказал, что всё это время меня недооценивал…»
Джун: «Ага, а сейчас ему кирпич на голову упал и он, вдруг, подумал: «Как же я был не прав, что пять лет не замечал этого жёлтого, даже не гея! Нужно срочно исправить подлую несправедливость и сделать его оранжевым!» Здесь что-то не так, Алекс. Я бы, на твоём месте, не радовалась, а крепко задумалась».
Мнебезсахара: «Как задумалась ты, когда открывала ссылку».
Джун: «Это другое».
Алекс сделал ошибку поддавшись возникшему в нём раздражению. Он жаждал поддержки и был не готов выслушивать безрадостные упрёки от той, что недавно сама призналась ему в преступлении. Гнев заглушил желание слышать и его понесло.
