Не стоило этого делать, вздорную бабу я только разозлила. Схватив меня за плечи и пригвоздив к стулу, она пронзительно завизжала:
– Ах ты тварь! Я сейчас космы-то тебе твои крашеные повыдергиваю!
Впору было, словно в советской комедии, возразить: «Почему-же крашеные, это мой натуральный цвет!», но дама, кажется, всерьез вознамерилась привести свою угрозу в исполнение, волос было жаль, участвовать в этом фарсе не хотелось, было почему-то очень смешно и совсем не страшно, но я точно знала, что если сейчас засмеюсь, то волос лишусь вовсе, а вдобавок, скорее всего, ещё и заработаю синяк под глазом.
Откуда-то слева к нам заспешил метрдотель, Ольга торопливо засобиралась, повинуясь моему негласному приказу, а мужики закудахтали, как перепуганные курицы, оттаскивая от меня беснующуюся тётку.
Пользуясь случаем, я выскользнула из-за стола, намереваясь… не то что бы позорно бежать, а, скажем так, совершить стратегическое отступление, но была остановлена чьей-то грудью, в которую врезалась со всего размаха своей – пока ещё сохранившей волосы – головой.
– В чём дело, дорогая? – произнесла грудь, и подняв лицо, я обнаружила, что впечаталась прямиком в своего старого-доброго соседа – Лёньку, который, как ни в чем ни бывало, поправлял сбившийся от моего напора пиджак, одновременно притягивая меня к себе.
Изольда, завидев это, притормозила, хотя все ещё продолжала орать, но как-то чувствовалось, что шевелюру мне сегодня удастся сохранить в целости. Взглядом отослав подоспевшего метрдотеля, пряча в уголках губ улыбку и изо всех сил пытаясь усмирить танцующих в глазах чертиков, Лёнька склонился ко мне и поцеловал, совершенно не заботясь о том, какое впечатление производит на окружающих. Потом повернулся к примолкшей бабе и уверенно заявил:
– Какие-то проблемы? Почему вы кричите на мою невесту?
Напряжение спало. Кое-кто за соседними столиками зааплодировал, Ольга протяжно замычала не в силах оправиться от такой новости, а я засмеялась, поняв что произошло.
Невесть как оказавшийся поблизости сосед, увидев разыгравшийся спектакль и осознав проблему, решил из какой-то мужской солидарности, призывающей покрывать всех бабников и лгунов, вмешаться, спасая репутацию еле живого от пережитого, до сих пор ещё покачивающегося от ужаса Анатолия, а заодно и мою шевелюру – к слову, вполне натуральную!
Поцелуй, как ни странно, доставил мне несколько приятных мгновений, хотя был, несомненно, работой на публику, о чём я не на шутку задумалась, вполуха слушая торопливое объяснение лысого о причине нашего сегодняшнего собрания. Изольда поверила безоговорочно – не поверить ему было просто невозможно, тем более что рядом со мной стоял железный аргумент – Лёнька, которого, кстати, было на наспех сочиненные журналистские бредни не купить.
– О… А… Но… как же, – растерялась, поняв, что произошло, Изольда и рассыпалась в извинениях, тут уж в игру вступил опомнившийся Толик:
– А ты, дорогая, все шпионишь, все работать мне по-человечески не даёшь! – вещал он с истинно актерской патетикой, воздев к потолку руки и постепенно повышая голос.
– Ну хватит, – остановил Лёнька, которому все это быстро надоело, – присядем, пожалуй, – и первым уселся на отброшенный в суматохе стул.
Все тоже расселись, бестолково потоптавшись вокруг стола. Народ притих, ни у кого даже мысли не возникло встать и уйти, а Лёнька, уверенный в себе, точно наследный принц, улыбнувшись, предложил:
– Ну что, по маленькой, за знакомство?
И, не обращая внимания на реакцию мужчин – те вразнобой покивали – подозвал маявшегося неподалеку официанта. Подоспевший официант, склонившись, выслушал заказ, который, кстати, впечатлял. По всему было видно, проблем с финансами мой сосед не имел, что не ускользнуло от Ольгиного цепкого взгляда – подруга сразу вся подобралась, приосанилась и, напустив в глаза побольше туману, отодвинулась от своего толстячка. Внимания на всё это Лёнька не обратил, и, познакомившись с мужчинами, принялся увлеченно за мной ухаживать, мгновенно вжившись в роль счастливого жениха, и получая от всего происходящего истинное удовольствие. В глазах соседа продолжали плясать весёлые искорки.
– Пойдём танцевать, – попросил он голосом Антонио Бандераса, раздевая меня глазами.
– Да, конечно, – обрадовалась я, надеясь, что смущенно взиравшие на его брачные пляски мужики, отвлекутся, наконец, и займутся своими дамами. – Своим поведением ты дискредитируешь остальных мужчин! – весело упрекнула я, отойдя от столика.
– Так им и надо – гулять не будут, – отозвался он, смеясь.
– Уймись, в конце-концов! – не выдержала я, чувствуя, что в танце он прижимается всё теснее, а рука, лежавшая поначалу на талии, слегка спустилась – ты переигрываешь!
– Нет уж, милая, – выдохнул он мне в самое ухо, но руку, надо признать, убрал. Впрочем, отодвинуться не позволил. – Придется тебе это пережить! Терпи, раз уж решила с женатыми мужиками крутить. Холостых для тебя что ли не хватило? – Закончил он печально и скуксил такую мину, что я снова не выдержала и рассмеялась.
Певица продолжала распевать арабский мотив, хрипя и запинаясь на полуслове, выпитый алкоголь сделал свое дело – я постепенно расслабилась и заметила невзначай:
– Что-то артистка сегодня не в голосе. А говорили, хорошо поёт.
– Заринка? – усмехнулся Лёнька, поглаживая меня по спине, – да, ревнует, грешная, – ты внимания не обращай.
– Кого? – удивилась я. Он промолчал, а меня осенило, – Это что девушка твоя, Лёнь? – и, припав к его уху, уточнила, – или любовница? – таким тоном, точно вчера в нашей стране выпустили закон, запрещающий иметь любовниц.
– Да, дорогая, – сообщил он громогласно, останавливаясь у столика, – я тоже очень сильно тебя люблю! Но не сейчас же, это неприлично! Умерь свой пыл!
Я смущенно замолчала, поняв, что выгляжу в глазах присутствующих озабоченной идиоткой и, покраснев как рак, под уничтожающим взглядом Ольги, принялась с преувеличенным рвением поедать принесенный заказ.
Обслуживал, кстати, сам метрдотель, повязав поверх чёрного пиджака снежно-белый фартук, за его спиной маячил официант с подносом наперевес – расчесанный на прямой пробор юноша в таких же белоснежных, как у самого метра перчатках, и выглядело это все так, будто ресторан посетила внезапно воскресшая королева Елизавета.
– А вы, я вижу, здесь частый гость, – с завистью протянула Ольга, тщетно пытаясь привлечь внимание моего названного жениха. – Словно родного обихаживают.
– Я и есть родной, – ответил Лёнька.
Изображать из себя знойного мачо ему быстро надоело и он переключился на мужчин, с которыми неожиданно нашёл много общих тем. Изольда, расслабившись, оказалась интересной собеседницей – женщиной веселой, энергичной, слегка замотанной неверностью дражайшей половины. Ольга, напротив, в беседе не участвовала – все больше хмурилась и налегала на алкоголь. Вниманием приглянувшегося мужчины завладеть она так и не смогла, меня же почитала за коварную злыдню, скрывшую от неё не только подробности своей личной жизни, но и интересного мужика, которые, как известно, на вес золота.
Я снова засобиралась домой, когда со сцены спустилась пылающая праведным гневом Зарина, и, сверкая глазами, двинулась к нашему столу. Я тяжко вздохнула, осознав, что некоторой части своих волос сегодня все-же придется лишиться. Видно, судьба.
Она тем временем остановилась возле сидящего спиной Лёньки и, демонстрируя восточный темперамент, слегка визгливо спросила:
– Развлекаешься, дорогой? – в голосе сквозили отчаянные интонации, присущие, скорее, Изольде – та с пониманием вздохнула.
– Угу, – согласился он, потянувшись, и с улыбкой растягивая слова, произнес, – а вот тебе не худо бы поработать.
Певица, явно готовая разрыдаться, взмахнув волосами, отскочила от стола и, пробормотав какое-то ругательство по-арабски, скрылась за сценой. Я в упор посмотрела на соседа, но он в ответ одарил насмешливым и таким наглым взглядом, что я сочла за благо не вмешиваться. Испытывая настоятельную потребность передохнуть, я поднялась из-за стола и отправилась в туалет, Ольга увязалась за мной.
– Ну-ка, объяснись, подруга, – пьяно начала она, остановившись на полдороге, – значит, последняя девственница Америки-а? Кому ты, блин, впариваешь!?
– Оль, ты не поняла, – очень тихо начала я, но она, не слушая, перебила:
– Вот я идиотка! Всю эту лапшу хавала, а ты… Несчастненькая, значит! Как собака на сене – не себе, не людям!
– Оля, ты совсем пьяная! – потянула я её за руку, которую она, впрочем, тут же брезгливо вырвала.
Доводам разума подружка внять не хотела, объяснить ей, что Лёнька – всего лишь подвернувшийся под руку и прекрасно играющий свою роль сосед не представлялось возможным, поэтому я, вовремя вспомнившая, что лучшая защита – это нападение, обвинила её в неверности Стаське, получила в ответ определение: «Двуличная дрянь!» и, вдрызг разругавшись, вернулась за стол.
Ольга присоединилась позже, она много пила, выглядела отрешённой, поэтому меня удивило, когда она первая нашлась что ответить на вопрос опомнившейся Изольды:
– А что же у вас за история, которая должна послужить основой Васиной статьи?
Все с интересом уставились на нас с Ольгой. Требовалось что-то срочно придумать, и тут захмелевшая подруга сообщила:
– О, история! Сейчас расскажу! Дело в том, что перед вами сидит последняя девственница Америки! – её кровавый ноготь уперся мне в грудь, мужики вылупились так, точно у меня на лице борода выросла.
– Оля! – вмешалась я, но кто б послушал.
– Дело в том, что у Ирки, – заметив, что я недовольна своим искаженным именем, она мстительно повторила, – Ирки… никогда не было мужиков! – Лёнька сделал вид, что очень этим утверждением доволен, Василий насторожился, почуяв сенсацию, Изольда с Анатолием тоже слушали с интересом, а я, подозревая, что подругу сейчас прорвет, предостерегающе подняла руку и ляпнула:
– Про ментовку лучше расскажи, – имея в виду сегодняшнее происшествие с пепельницей и носками в отделении полиции. А что? Могла бы получиться неплохая история для еженедельного журнала. Веселая, в меру невероятная, а, главное, если изменить имена и фамилии действующих лиц, никого напрямую не касающаяся.
Остановить словесный понос подруги не удалось – не обращая внимания на мое остекленевшее лицо, она звучно выдохнула и затрещала:
– Конечно, с уверенностью утверждать не берусь, но, насколько мне известно, вы, Леонид – первый её мужчина за последние пятнадцать лет. – Видимо, Леонид, как и все остальные, произвёл в уме нехитрые математические подсчеты, в ходе которых выяснилось, что либо я уж очень хорошо сохранилась, либо половую жизнь начала необычайно рано, потому что на лице его отразилась заинтересованность, которая не шла ни в какое сравнение с любопытством старушки-сплетницы, появившимся у толстого журналиста Василия на физиономии.
– Оля, заткнись!– закричала я, но на меня никто даже не оглянулся – все с интересом внимали Ольге, которая, не останавливаясь, говорила:
– Понимаете, Ирину в возрасте двенадцати лет изнасиловали. Известный в 90-е Митинский маньяк, может вы слышали, – Василий торопливо закивал – ему по должности положено было слышать, а Лёнька нахмурился. Я же сидела, ни жива, ни мертва, не в силах пошевелиться. – Этому подонку дали всего пятнадцать лет, пятнадцать лет, представляете? А ведь он признался, что убил 14 девочек! Изнасиловал и убил, можете себе представить? Признался, а потом отказался от показаний, и ничего доказать не смогли, потому что само по себе признание в нашей стране доказательством не является; то есть является, конечно, но вместе с другими… Короче, я не очень в этом сильна… Да и признания-то, если честно, никакого не было, просто сказал следователю, без протокола, в частной беседе, а тот его расколоть не смог… Но все знали, что это он! Он такие вещи сказал, что просто сомнений не возникло! Но, короче, речь сейчас не о том… Этому педофилу дали пятнадцать лет – только за Ирку, потому что её-то он как раз не убил, в живых оставил! Почему – это другой вопрос, но факт остается фактом – Ирка его опознала и из-за этого его упекли! Вкатили на полную катушку, всё, что можно за изнасилование несовершеннолетней, но пожизненное – тогда уже мораторий действовал – пожизненное дать не смогли – не за что, убийства не доказали! Пятнадцать лет прошло, и, представляете? Ирка получает письмо от него, с угрозами! Я, мол, скоро приеду! Вот так! – победоносно объявила она, радуясь, что наконец смогла завладеть всеобщим вниманием, – Обиду, видать, затаил! А вы только послушайте что он вытворял, – снова начала она, понизив голос, и принялась с упоением повествовать. Накатила какая-то странная апатия, и я молча слушала, как Ольга рассказывает эту историю, щедро присыпая свою речь, выдуманными, совсем ненужными подробностями, и снова нахлынула на меня мерзкая, вонючая атмосфера сырого подвала, когда больно, когда жутко так, что, невозможно вздохнуть, да и зачем это – дышать…
Дышать я и впрямь не могла и норовила через секунду свалиться в обморок…
– Хватит! – резко оборвал Лёнька, перебив испуганно заткнувшуюся подругу. Дурнота понемногу стала отступать и к ней на смену пришли слёзы, предательски подкатившие к глазам. Сосед повернулся ко мне и, будто на самом деле был женихом, взял мое лицо в ладони. Заглянул в глаза и тихо, по-отечески спросил, – Малышка, это правда? – Прочитав ответ на лице, он отпустил его и, сокрушённо поведя плечами, взглянул на Ольгу, – Ну и зачем?
Уж этого я вынести не могла – все что угодно, только не жалость; вскочила с места и, взяв себя в руки, максимально спокойно прошла в туалет, стараясь не зарыдать у всех на виду. Там, вцепившись в раковину и уже не сдерживаясь, заревела в голос, насмерть перепугав стоящую рядом полную женщину.
Через секунду в санузел влетела протрезвевшая разом Ольга, осознавшая, что она натворила, кинулась ко мне с извинениями, и, получив по морде, тихо пристроилась в уголке. Дверь туалета, между тем, отворилась, и в неё вошел спокойный как танк Лёнька. Одним своим видом заткнув завизжавшую было полуодетую даму, он невозмутимо взял меня за руку и, потянув за собой, увел куда-то вглубь ресторана.
Не прекращая рыдать, я покорно пошла за ним, и проревела у него на плече минут двадцать, прежде чем он смог, преодолевая сопротивление, влить мне в глотку грамм пятьдесят коньяка. От крепости напитка внутри у меня все заполыхало, зато слёзы в секунду высохли, и я смогла осмотреться.
Оказалось, что сидим мы в каком-то кабинете, на просторном, тёмном, обтянутом дорогой кожей диване, то есть Лёнька на диване, а я, к своему стыду вынуждена признать, – у него на коленях, орошая слезами крепкую мужскую грудь. Испугавшись двусмысленности ситуации, я быстро слезла с него, пересев на стоявший неподалёку стул и завертела головой.
– Куда ты меня привел? – удивлённо спросила я, зашмыгав носом.
– В кабинет, – ответил он тихо.
– Чей кабинет? – похоже, нервный стресс самым негативным образом повлиял на умственные способности.
– Мой, – просто ответил он, и объяснилось его вольготное, хозяйское даже поведение в зале, и подобострастие метрдотеля.
– Круто, – выдохнула я, продолжая оглядывать обстановку.
Посмотреть было на что – обитый зелёным сукном письменный стол на гнутых ножках царил в комнате, повсюду возвышались стеллажи с книгами, в центре находился большой кожаный диван, на котором мы так мило сидели, а в углу – украшенный драгоценными изразцами камин, впрочем, сейчас потушенный. Интерьер напоминал почему-то роман о графе Монте-Кристо или ещё какую-нибудь подобную романтично-идиллическую сказку для барышень, и, глядя на все это, захотелось немедленно сменить свою короткую юбку на пышный, по тогдашней моде, кринолин.
Лёнька молча курил, сидя на диване, и неспешно меня разглядывал из-под полуопущенных ресниц, от его пробирающего до костей взгляда я совсем смешалась и сказала, преувеличенно бодро:
– Хорошо живёшь! – просто потому, что надо было что-то сказать.
– Не жалуюсь, – лениво ответил он, не двигаясь с места и не меня позы, а я смутилась, поймав себя на мысли, что впервые смотрю на человека противоположного пола как на мужчину – плечи, не затянутые тёмным сукном пиджака, который он уже успел скинуть, казались очень широкими, руки – большими, а сама его поза – как он смотрел, прищурившись, как курил, медленно поднося сигарету ко рту и не спеша выдыхая дым – невероятно сексуальной, удивительно завораживающей.
Он перехватил мой взгляд и, двигаясь медленно, по-кошачьи, подошел, не отводя глаз. Казалось, вот сейчас случиться что-то – он приблизится, может быть, поцелует, а я даже не знаю как реагировать – но нет, он лишь улыбнулся, будто разгадал мои мысли и негромко предложил:
– Ну что, малышка, поедем домой? – как будто у нас с ним был общий дом! Впрочем, он прав. Дом был действительно общий.
– Да-да, конечно, – пробормотала я, поднимаясь и стараясь выкинуть из головы все пришедшие в неё глупости.
Из ресторана мы выходили под ручку, словно парочка подгулявших клиентов, особенно дополнял это впечатление его пиджак, накинутый мне на плечи.
– «Большая медведица» – прочла я вывеску над заведением, и, взглянув на звёздное небо, спросила, – почему так назвал?
– Это долгая история, – произнёс он с улыбкой, а я настояла:
– Я не тороплюсь.
– Ладно, – сдался он. – Если коротко, один человек однажды сказал мне: «Каждый раз, когда посмотришь на небо и увидишь Большую медведицу, ты вспомнишь обо мне, где бы не находился». Так и произошло. В честь этого человека я и назвал ресторан.
– Человек… – усмехнулась я. – Женщина?
– Женщина, – согласился он и расхохотался. Странный.
– Наверное, красивая, – не выдержала я.
– Наверное, – снова подтвердил он, пристально меня разглядывая, – но в данном случае это совсем неважно.
– Почему? – удивилась я и добавила, – Не могу представить, чтоб рядом с тобой была дурнушка. Или ты ценишь женщин только за пытливый ум и бессмертную душу? – сама не знаю почему, разговор меня разозлил.
– Да нет, – после паузы ответил он, глядя очень внимательно. – Внешность важна. Только если я собираюсь с этой женщиной спать.
– А с той женщиной… – опешила я, – ты спать не собирался?
– Боже упаси! – Всплеснул он руками и глаза снова заполыхали весёлыми искорками, – это была моя мать.
Я совсем расстроилась из-за любопытства, которое вовсе не собиралась проявлять и в себя пришла, только усевшись на заднее сиденье его машины – большого хищного джипа, чем-то похожего на своего хозяина.
Доехали, как он и обещал, с ветерком – быстро и без приключений, а вот наше совместное прибытие к дому и шумная выгрузка из машины (чему немало поспособствовал орущий на всю округу, на своём собачьем языке, Дик), не остались незамеченными. Любопытствующие с интересом наблюдали за нами: тетка Рая – высунув длинный нос из-за занавески, Маринка – приоткрыв дверь.
– Все, – вздохнул сосед горестно, приплыли, – Теперь я, как честный человек, просто обязан буду на тебе жениться.
– Вот ещё, – фыркнула я весело, а он уточнил:
– Ничего не поделаешь. Хочешь-не хочешь, а завтра нас официально повенчают, сочинив три варианта слезливых историй любви. Ну как, встречаемся с паспортами у ЗАГСа? – повысив голос, спросил он в сторону соседской двери, за дверью что-то удивленно пискнуло, я сделала страшные глаза, понимая, чем мне грозит всё это, а он захохотал, открывая дверь. – Раз уж репутация все равно загублена, может, зайдешь? У меня есть отличный коньяк. Французский.
– Ты… ты…, – я злобно зашипела, собираясь высказать ему все на свете. И про то, что я не давала ему право распоряжаться своей репутацией, и про то, что некоторых в этом мире, в отличие от него, всё же интересует мнение общественности, и про то, что, уж если на то пошло, женщинам в нашей стране дано гораздо меньше прав в этом смысле – если мужчина ведет себя легкомысленно про него что говорят? Горделиво-радостное: мужи-и-ик! Или уж, на крайняк, не обидное: «кобель», а про женщин что? Правильно, в основном непечатное. Уже набрав полную грудь воздуха и уничтожающе на него посмотрев, я вдруг передумала – таким неподдельным весельем горели его глаза, и рассмеялась, – А, чёрт с ним, идем! Все равно они будут сплетничать – и попусту. Надо дать им повод! – словив его удивленно-смеющийся взгляд, я гордо прошествовала внутрь, мысленно обругав себя за последнюю фразу, которая могла быть воспринята двусмысленно.
На самом деле мне было просто страшно, очень страшно вернуться домой, в пустую квартиру, зная, что где-то поблизости рыщет этот ублюдок, что он в любую минуту может вернуться и превратить мою жизнь в ад. Прикидывая как бы половчее объяснить всё это открывшемуся с неожиданной стороны соседу, я прошла в комнату и прибалдела – светлые стены, тёмный потолок, диван из белой кожи – в обстановке видна была умелая рука дизайнера.
– Здорово у тебя, – похвалила я, – даже не скажешь, что квартиры у нас одинаковые, так много места. – Собственный, вполне приличный ремонт вмиг показался сереньким и убогим.
– Да, девочки постарались, – равнодушно кивнул Лёнька.
– Почему ты здесь живёшь? – набралась я наглости. – Обычно люди твоего достатка предпочитают новостройки или коттеджи. Там нет любопытствующих старушек и дворовых сплетниц-соглядатаев.
– А вы, девушка, с какой целью интересуетесь? – хитро прищурившись, пошутил он. – Случайно, не из налоговой? Так вот, знайте: только прекрасные глаза неприступных соседок удерживают меня здесь, другой причины не может быть.
– Надеюсь, ты имеешь в виду тетку Раю? – рассмеялась я, и он энергично закивал в ответ.
– Да, неразделенная любовь, крепкие, но, увы, безответные чувства. Боюсь, что наш брак с бабусей воспримут как мезальянс. – Я снова захохотала, а он протянул бокал и пояснил деловито: – Если серьёзно, мне просто удобно. Квартира досталась от бабушки, продавать не хочу – детские воспоминания и всё такое… – Хотя неприступные соседки с прекрасными глазами произвели впечатление, – добавил он, приближаясь.
– Повезло мне! – преувеличенно бодро воскликнула я, ёжась под его взглядом, – Такие женихи рядом! Жаль что… – и испуганно замолчала, погасив улыбку.
– Жаль что – что, малышка? – он уселся совсем рядом, наклонился, вгляделся в лицо, – Что твоя подруга сегодня сказала правду? Конечно, жаль, но – тут уж ничего не попишешь, что было, то было, с этим придётся смириться. Глупо портить себе жизнь, переживая о том, чего никогда уже не сможешь исправить.
Его речь была плавной, тягучей, без малейшего признака свойственной ему иронии, и я постепенно расслабилась, подумав, что все опасения на его счет были преждевременны и напрасны. Скользкая тема была закрыта, и мы, дурашливо перешучиваясь, распили примерно полбутылки. Он не приставал, рук не распускал и вообще вел себя образцово, поэтому для меня стало полнейшей неожиданностью обнаружить себя так близко к нему, что ближе некуда – его рука нежно поглаживает мою руку, он сидит вплотную – бедро к бедру, практически обнимая меня, и лёгкая, дружеская атмосфера вдруг накалилась, воздух, казалось, заискрил вокруг, а мужчина, минуту назад излучавший спокойствие и добродушие, стал незнакомым, опасным.
