отбивают в теле четкий ритм.
Я творю, когда живу в боли.
Представляешь? Ею стал ты.
«Чёрный зев пропасти…»
«Чёрный зев пропасти.
Подойди и почувствуй край.
У меня для тебя новости!
Интересно? Тогда ныряй!
Не бойся! Я жду на дне.
Тут грустно, но можно жить.
Чем так бродить по земле,
уж лучше в пропасти гнить.
Сверху – полоска неба,
ветер заходит в гости,
шепчет о том, где был он,
сушит старые кости…
А что ещё тебе надо?
Лица твоих людей?
Постой душой с ними рядом —
ничего не бывает больней!
Они – калеки – калечат.
Ты долго будешь терпеть?
Меня вот время не лечит…
Мечтаешь себя стереть?
Так прыгай!
Достанем краски
и нарисуем себе
какие угодно маски
наперекор судьбе…»
Так умоляла слабость,
умащала печаль ложью.
Но я наверху осталась —
сильным остаться можно.
«Перед публикой жестокой…»
Перед публикой жестокой
на коленях плакал дождь.
Он просил меня не трогать,
вытащить из сердца нож.
Он хотел вернуть мне крылья,
оградить меня от зла,
укрывал холодной пылью,
чтобы убежать смогла…
Я стояла в мокром платье
и не верила суду.
Я ждала твоих объятий,
как живое ждёт весну.
Твой суровый взгляд… Насмешки…
Улюлюканье толпы…
Все мы в этой жизни пешки
чьей-то скомканной любви…
«Выливаю боль на бумагу …»
Выливаю боль на бумагу —
покрывается волнами лист.
Завершая грустную сагу,
замыкаю на ключ мысли.
Моя боль стала нежнее:
тупым молотом по вискам.
Я внутри измазана клеем —
и прилипла – ты знаешь сам…
Сжалась в чёрный клубок невесомости —
и, кажется, стало легче.
Ты – часть одинокой повести,
поэтому держишь крепче.
А слёзы устали падать
и встали комом в душе.
Пропитаны вены страхом
растаять бесследно в тебе.
Пропитана я прошлым:
живу, вспоминая осень…
И мир становится больше,
и грубой правдой заносит…
«Над головой грязно-белое небо…»
Над головой грязно-белое небо.
Не молочное, не свободное —
грязно-белое.
По земле беснуется ветер,
снегом колется, будто север он.
Оторви ладони от поручня
и поддайся его игре!
Всё равно существуем порознь,
привыкая к чужой судьбе.
Брось мечты свои в омут жалости
и забудь, как тяжёлый сон.
Ты случайно в живых осталась,
злонамеренно сгинул он…
«Под больным одеялом забот…»
Под больным одеялом забот
существую четвёртые сутки.
Кто же вылечит? Кто спасёт?
Земли прокажённой спутник?
Быть может, южная ночь?
Апельсиновый луч заката?
Я жаркого лета дочь
с душой многоликого марта.
И так же, как в марте, во мне
как будто бы всё оживает,
но ветер, привыкший к зиме,
холодом заметает.
Но солнце стесняется греть,
днём – лужи, а ночью – лёд…
Сними с меня боли сеть,
и в город тепло придёт.
Не могу удержать нежность
То ли весна жестокая,
то ли душа усталая,
то ли я, одинокая,
не туда сбежала.
Или сердце сорвано,
или гордость втоптана,
ожиданием скована
и мечтами топлыми.
Отпустите ангелы,
прогоните демоны.
Если б только знала я —
ничего бы не было!
И тогда б ответила:
«Проходите мимо!»
Не попала б в сети я,
не звала – любимый,
не кричала б раненой
обречённой птицей!
Так позволь в отместку
мне тебе присниться.
«Тени приглашают танцем смерти…»
Тени приглашают танцем смерти
раствориться в облаке пыли…
В чёрном воздухе свистят плети —
узнаёшь, какие мы были?
Забываешь солнце на небе,
вырываешь с корнями плоть.
Для меня ты таким не был…
Для меня таким стал вновь.
Для чего извлекала искры
из холодного сгустка крови?
