Елена Крюкова "Русские бабы на молитве"

Рисует мир художник Пиросмани.
Плывёт к нему небесная звезда.
Ягнёнок воду пьёт из Иордани.
И плещется о край земли вода.

Есть пауза, как смерть, между мирами.
Кромешность ночи на пути к мечте.
Стоит невеста с белыми цветами
В наряде подвенечном и в фате.

Горит букет в её руках наивный.
Она взошла из тьмы на этот холст.
А что с ней было в жизни? Мы не знаем.
Поют грузины, поднимая тост.

Нико рисует, словно он ребёнок.
Вся жизнь его сквозь пальцы протекла.
Пьёт из реки заклания ягнёнок.
Стоит невеста, статна и бела.

И повторится это через годы —
С ягнёнком рядом надмогильный крест.
Так кротость жертвы светлой и тяжёлой
В глазах ягнёнка можно разглядеть.

«Не колокол, а чугунок…»

Не колокол, а чугунок.
Не купол, а шатёр дырявый.
Под ним пророчество пророк
Старухам шепчет не для славы —

Для оберега, для мольбы,
От бед, от сотоны поганой.
Хоть смертны мы, но есть сады —
Над нами всеми, осиянны.

И возле храма бьют ключи.
Затем таинственно и свято
То место. И служенья чин —
Он вещим сном свечей объятый.

Вот стукнет ветер в чугунок,
И свет пронзит всех нас звездами
Сквозь чёрный древний потолок,
Где царство неба всё – над нами.

А мы – старухи именин:
В нас страхи струпьями набрякли.
Боимся, но уже храним
Свет меж ладоней в клочьях пакли.

Тропою узкой через лес
Мы шли под синими дубами
В сад пробуждений и чудес
Косматыми, в звездах, снегами.

Гундось же, седенький пророк,
Бог знает чем в лесу хранимый;
Шатром, над коим, одинок,
Жив крестик, злом неодолимый.

Да будет час, и выйдет прок —
Ты, странник, над ручьём склонишься.
Шепчи же, старенький пророк,
Жгись в ледяном ключе, водица.

«Встала, да и устала …»

Встала, да и устала —
Свет на себе несла.
Веточки краснотала
С искорками тепла.
Холмы, долы да реки,
Чёрных дорог брикет…
Руки легли, как плети —
Тяжек ты, белый свет.
Ровно чего мне мало?
Птицам в небе легко.
Что ж ты несла, да встала?
До смерти-то далеко.

Благовещенье

Истёрт и камень, дом давно исчез.
Истлело время, но на древних плитах
Свет благодати, несказанный свет,
Благословенный, тайною покрытый.

Войди под своды, ветхий человек,
Из суетной борьбы – на остров малый.
И ощути Его благую весть,
Чтоб дальше жить и помнить свет начала.

Между толпы досужей проходя,
Как бы обычный, как комочек глины,
Но свет несущий, тот, что ждёт тебя,
За гранью тела и за гранью мира.

И ты его несёшь, по мере сил.
А там, представь, как Деве простодушной
Приносит весть архангел Гавриил —
Принять не то что свет, а Плод Насущный,

Который станет Светочем всему,
Который и надломят, и отринут,
Венец наденут, скопом оплюют
И осмеют, распяв Его над миром…

И будет Дева с лилией стоять,
И цепенеть, благословенна в жёнах,
И свет невыразимый осязать,
Такой лилейный, чистый и бездонный.

Марфа, Марфа…

«Иисус сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты

заботишься и суетишься о многом, а одно

только нужно; Мария же избрала благую

часть, которая не отнимется у неё.»

(Лк. 10, 41—42)

«Марфа! Марфа! Ты заботишься о многом…»
Суетишься, протекает жизнь.
Ждут мужчины ужина за словом,
Внемля, все собрались перед Ним.

Марфа! Марфа! Жизнь бежит, сминая
Детские порывы и мечты.
Чтоб все были сыты – всех одаришь.
Позабудь, что утомилась ты.

Часть благая облаком клубится.
Твой богато расцветает сад.
Марфа, а была бы ты как птица —
Два тысячелетия назад…

Пот стирая, пряди убирая
Под платок всех женщин всех времён,
Ты на кухне снова собираешь
Для гостей замысловатый стол.

На тебя гляжу через столетья,
И через столетья – на себя…
Марфа! Марфа! Кто же бабье место
Нам на белом свете указал?

Хлопоты – все пироги и каши
В чаше женской с потайной слезой.
Я Мария… Но и мне согреться
Лишь у ног Его пред всей землёй.

Я присела, выдохну труды те,
Чей согбенный век сберёг уют.
Не отнимется от сердца это —
Вспомнят жилки материнских рук.

«Отмщенья ангелом глядит…»

Отмщенья ангелом глядит
В нас патовое небо.
Куда, скажи мне, побежим,
Где скроемся от гнева?

Застлало паклею зарю,
Похожую на знамя.
Растерянная, я стою
У пашни мирозданья.

Картоху в землю не вложить —
Раскисла почва мира.
Вот клубни жёлтые – гляди,
Бок луковицы сирой.