– А может быть, сегодня – стулья, а завтра деньги? – пытал Остап.
И. Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев»
?
Второе, третье, четвертое, пятое января…
Дни прошли никак: то есть в длинных и совершенно бесполезных переговорах с технической службой поддержки системы, только что установленной на предприятии. Больше-то общаться было особо не с кем, ибо многие из администрации были еще на новогодних каникулах. Хотя… многие, да не все. Предприятие не останавливается, производство продолжается, и поддерживать все это просто жизненно необходимо.
А новая система отказывалась работать, как было задумано.
По замыслу руководителей, новая система должна была сократить рабочее время настолько, что прям вот один человек легким движением руки сможет управлять целым предприятием. Ага… Мне нравятся мечты наших руководителей – что бы ни делать, лишь бы не платить зарплату работникам.
По факту же получалось, что ничего не работало само по себе. Более того, новая система не хотела «общаться» со старыми, и получалось, что огромный пласт информации приходилось заново вносить уже в новую систему вручную. Все вносить заново! Это, конечно, отдельное удовольствие – заниматься мартышкиным трудом по приказу откуда-то сверху, кто и в глаза не видывал, как происходят рабочие процессы и как работают системы. Но зато они все знают.
Откуда такая уверенность?
Как начальство в Красноярске вообще может предполагать, что оно точно знает, что и как работает на местах? При нехитром анализе получалось, что там, наверху, вообще ничего не знают ни о местном законодательстве, ни о местном налогообложении, ни о трудовом законодательстве, ни о законодательстве предпринимательства. Собственно, а зачем им?
Не знаю. Наверное, незачем.
Однако даже я, далеко не юрист по образованию, просто обыкновенный бухгалтер, легким движением мыши нашла много интересного, особенно в области взаимоотношений государства и частного или юридического лица. Ну все же есть. Бери и читай.
Нет, надо же со своим уставом в чужой монастырь. Все надо сделать по-своему. К бабке не ходи – они самые умные! А вы тут типа все не того сорта, поэтому разговаривать с вами никто не будет.
Противодействие среди шведского персонала в принятии новой системы не было огромным, скорее тихо, подпольно вялотекущим возмущением. Потому что новая система предполагала, что каждое маленькое ответственное лицо на местах должно будет теперь уделять гораздо больше времени внесению данных в общую систему. Что, в свою очередь, приведет к отрыву от реального производства. Людей-то больше не станет, а скорее наоборот, только меньше.
Как меньшее количество людей будет справляться с бо?льшим количеством работы? Спросите Красноярск. Они там умные. Больно умные.
Десятого января к проходной у административного корпуса я пришла, видимо, одной из первых. Турникеты были в снегу, снег не чищен, и пройти было очень сложно. Но я не сдаюсь никогда, поэтому, навалившись всем своим телом, я сдвинула турникет и в буквальном смысле просочилась на территорию предприятия. Рухнула в снег, встала, отряхнулась. Хорошо. С Новым годом! С новым счастьем. С Рождеством. Иду на работу.
В холле административного здания меня ждала какая-то женщина, которая бурно разговаривала с работницей на проходной. Вахтером назвать эту работницу язык у меня не поворачивается. Потому что она была точно не вахтер, а скорее, администратор в полном смысле этого слова. Она заведовала всем: от почты и бейджиков до накладных и пропускных листов, и еще много чем, о чем я понятия не имею.
Эта работница остановила меня и спросила на английском, знаю ли я, как обстоят дела с отоплением раздевалок и душевых? На что я совершенно честно ответила, что я ни сном ни духом… Она перевела это все женщине, которая возмущалась, и по ее реакции я поняла, что ответ был неверным. Что я должна была что-то знать или хотя бы подозревать, тогда я спросила, а что, собственно, случилось.
А случилось вот что.
Люди сдали смену и пошли в раздевалку, чтобы переодеться и принять душ, и тут-то выяснилось, что горячей воды нет. И отопления в раздевалках тоже нет. Смена, которая пришла в шесть утра, не успела этого понять до выхода в цеха, потому что они не принимают душ перед вахтой. А то, что было прохладно, так, говорят, что по утрам всегда прохладно. Зато те, кто сменились, во всей красе смогли оценить русское выражение «холодный душ», потому что он был буквальный. Холодный. Душ. И отсутствие отопления.
Медленно, но верно, до меня начинает доходить, что причина отсутствия отопления и горячей воды лежит в отсутствии мазута. А отсутствие мазута говорит о том, что платеж не был утвержден, а значит, не был оплачен, а значит, подрядчик и не собирается привозить мазут сегодня. И завтра тоже. То есть проблема растянется как минимум на ближайшие двое суток.
Пятясь к двери, я судорожно объясняю, что ничего не знаю и знать не могу, но могу узнать. Проскальзываю в дверь в администрацию и несусь что есть сил в кабинет.
«Ну просто прекрасно! – думаю я. – Просто отлично!»
Интересно, платеж не прошел случайно или его не утвердили в Красноярске? И то и другое не получится, потому что, если платеж утвердили, он должен был пройти, если только не технические сложности.
Последние три месяца были постоянные сбои в технической поддержке работы предприятия. Что это такое? Это когда все то, что должно идти незаметно через административный отдел – ордера на сырье, закупки, поставки, оплата и так далее – идет «с барабанным боем» так, что все об этом знают и ощущают на своей шкуре. Как сейчас, в прямом смысле слова.
Вот и теперь я предполагаю худшее: что-то где-то застряло и опять придется пробивать ломом в виде звонков по всему миру и переговоров там, где и так все было обговорено и ясно с самого начала.
За последнее время бо?льшая часть поставщиков перевела «Нурдметт» на предоплату. А все почему? А все потому, что предприятие неоднократно задерживало плату за предоставленные сырье и услуги. И почему? А потому что цепочка согласования оплат такая длинная, что начинать согласовывать оплату надо было еще до оформления заказа. Что в некоторых случаях и делалось. Как, например, с сырьем из Китая. Китайские товарищи ни ложки сырья не отгрузят без предоплаты. Ни за что. И время поставки исчисляется в месяцах, то есть три месяца со дня оплаты. Почувствуйте всю прелесть происходящего.
Однако задержки все равно происходили, и в результате – предоплата по большинству позиций. А это значит, что, скорее всего, мазут не завезли, потому что его не оплатили. Мазут не оплатили, потому что его не согласовали. Почему не согласовали?
Мне навстречу с лестницы кубарем катится Лена Абрамссон – начальница закупочного отдела. Она кричит мне что-то на шведском. Потом, видя, что я остановилась, замерла в оцепенении, смотрю на нее немигающим взглядом, она переключается на английский и кричит мне уже так:
– Что? Что вы опять не согласовали? – Орала Лена.
Мне стало страшно.
– Я подавала ордер и в новую систему, и в старую еще два месяца назад. Как положено – два месяца назад! – Кричала Лена на все административное здание.
– Лена, я не знаю. Если ордер был, значит, его подали на утверждение. Я сейчас все проверю, – лихорадочно отвечала я, понимая, что раз ордер был, значит, его подавали на утверждение. Что же с ним случилось?
Не успела я повернуться у лестницы, как увидела начальницу кадрового отдела – Грету Нурберг. Она неслась мне навстречу или, вернее, сверху лестницы, со второго этажа, и мне показалось, что меня сейчас снесет БТР, но она резко затормозила в метре от меня и нависла надо мной, как грозовая туча.
– Где? Где мазут? – орала Грета на английском, потом она увидела Лену и продолжила на шведском в еще большем возбуждении… Я не понимала, о чем они говорят, если это можно так назвать, однако слово «ордер» проскакивало через слово, и я поняла, что, скорее всего, проблема не в ордере, а в том, что он где-то застрял.
Медленно, на дрожащих ногах я повернулась и пошла по коридору к себе в кабинет. Но тут входная дверь на противоположной стороне холла распахнулась, оттуда вышла наша директриса, в смысле, начальница экономического отдела – Габриэлла Берг – и направилась прямо ко мне.
– У нас проблема! – сказала она мне по-английски.
– Я уже знаю, – ответила я, – но пока я никак не могу дойти до своего кабинета.
– Пошли вместе, – предложила начальница.
– Пошли…
– Я не представляю, что могло случиться, – продолжила начальница, как будто бы она первый день на этом месте.
Нет, она, конечно, новенькая. Она пришла после того, как я вступила в должность в начале августа прошлого года. Но за пару-то месяцев уже можно было понять, что случиться может все, что угодно. Специфика такая.
Компьютер грузился медленно. Так, словно его не волновали проблемы с мазутом. А должны были… Хотя… Это же машина.
Выяснилось, что все было подано на утверждение в Красноярск. Но в Красноярске утвердили только часть платежей за ноябрь. Платеж передавался на утверждение в начале декабря, дважды. Опять же не был подтвержден по причине того, что у поставщика сменился электронный бланк счета-фактуры. Я писала разъяснительное письмо, что бланк не играет роли, пока остальные реквизиты остаются прежними. Остальные реквизиты – это наиболее важная информация: адрес, телефон, электронная почта, организационный номер, налоговый номер в Швеции, поскольку предприятие шведское, номер счета-фактуры, номер заказа, в конце концов. Но, видимо, кто-то что-то где-то как-то понял не так, и счет на мазут до сих пор не согласован, а следовательно, не оплачен. Вот и вся история.
Я и начальница на некоторое время подвисли, как сломанный компьютер. Она – потому что сама утвердила этот платеж на первой ступени цепочки согласования. Я – потому что переподавала его дважды, да еще и с объяснительным письмом.
И стало совсем непонятно, что тут непонятного.
Звоню в концерн. Трубку снимает какая-то девушка.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Нам, таким-то таким-то, не подтвердили платеж на оплату мазута. Номер ордера и счета-фактуры такой-то.
– Сейчас проверю…
Пауза. Я киваю начальнице, мол, дозвонилась, сейчас все уладится. Хотя понимаю, что, даже если сейчас все и наладится с утверждением, платеж пройдет не раньше, чем завтра, а поставщик получит предоплату, а по факту оплату, не раньше, чем послезавтра, и мазут привезут нам еще только дня через два в лучшем случае, а то и через три. И что делать эти три дня людям, которые ходят на смены в горячие цеха?
– Окей, – начальница выходит и медленно направляется к себе в кабинет.
Понятно. Она оставила меня разбираться со сложившейся ситуацией. Что сказать? Буду разбираться.
Габриэлла Берг, как человек и как начальница, явно попала не на свое место, что было абсолютно очевидно при ближайшем рассмотрении. Эта дама лет пятидесяти, очень нехарактерного для Швеции гламурного вида не привыкла работать в авральном режиме, от слова совсем. Для нее работа должна была быть, как праздник: пришла, кофе попила, платье и прическу показала, что-то там решила попутно, и все. А у нас тут так ничего не работает. Тут вообще ничего не работает так, как должно. Пять месяцев я тут, и пять месяцев аврал. Поэтому начальницу Габриэллу было чисто по-человечески жалко. Ну не место ей тут, совсем не место.
– Девушка, – голос в трубке оживился, – а зачем вам мазут?
– В смысле, зачем нам мазут? – опешила я. – У нас раздевалки топятся мазутом. Зима, понимаете ли, такая же, как в Красноярске.
Или в Красноярске нет зимы? Или там зима какая-то другая? Или у нас тут другая зима? Что-то я плохо понимаю…
– А зачем вам мазут, вы топитесь электричеством, судя по счетам за электричество.
– Электричеством топятся печи, а не раздевалки с душевыми, – я теряю профессиональный самоконтроль, – у нас люди не могут мыться холодной водой после смены.
– Понятно. А почему счет-фактура выглядит как-то странно?
– У них поменялся электронный бланк. Видимо, сменили бизнес-систему, но это не играет никакой роли, потому что основные реквизиты остались прежними. Я писала разъяснительное письмо. Хотите, я Вам его перенаправлю еще раз?
– Нет, не надо, оно здесь есть, это Ваше письмо.
– Вот и хорошо, – обнадеживаюсь я, – согласовать можно?
– Боюсь, что у нас уже ушли те, кто утверждают счета на оплату в электронном виде. Я подам все сегодня, с объяснениями, а утвердят уже завтра. Больше, к сожалению, ничего не могу сделать.
– Спасибо… – я оседаю в кресле.
– До свидания. – Гудки.
В смысле завтра?
Встаю и иду к начальнице. Объясняю всю ситуацию. Она нервно-нервно щелкает длиннющими ногтями, вздыхает и направляется к двери. Я за ней.
– Ты иди, – кивает она мне в сторону моего кабинета, – а я наверх.
То есть она пошла к генеральному директору. Больше наверх идти особо не к кому. Отдел закупок не поможет. Потому что они сами только что разговаривали со мной у лестницы.
Я села за стол и подумала, что это конец.
Вот как так! Я же все сделала правильно. Все подала вовремя, всем все разъяснила, и все равно такая неразбериха. Как так-то?
Я уже даже не понимала, моя ли в том вина, что платеж не прошел, хотя, поразмыслив, можно прийти к выводу, что нет, не моя. Я следовала порядку, установленному на предприятии и в концерне. Выше головы не прыгнешь, но все равно останешься виноватым.
Ладно. Дышим ровно.
Живот скрутило жуткой болью. Понятно, это стресс. У меня так всегда бывает, какая-то неприятность, и все – живот скручивает калачом, и боль такая, что дышать невозможно.
В кабинет стремительно ворвалась Таня Толковая. Ее когда-то давно, лет шесть назад, командировали сюда, почти как меня, для наведения порядка, систематизации процессов и модернизации производства. Тане было чуть за тридцать, и она была почти что старожилом, знала все, умела почти все, управляла почти всем. Регулярно бывала у всех начальников отделов с целью доведения до их сведения, чего от них ожидает русское начальство концерна, и разъяснением, как им надо управлять предприятием. Таня была этаким подпольным начальником, в прямом смысле этого слова.
– Света, ты слышала, у нас тут ЧП? – с налету начала она. Ни «здравствуйте», ни «как дела», ни «доброе утро». Нет, я все понимаю, утро добрым не бывает. Особенно такое утро. И все-таки…
– Что еще случилось?
– Раздевалки мерзнут, мазут не завезли…
– А… Это, – протянула я.
– Ты уже знаешь? – она остановилась.
– Сложно не знать, когда меня прям на входе тетеньки поймали и отпускать не хотели. Кое-как отбилась от них. И тут ра-а-аз, и начальница за горло… Где мазут? А что? А я ниче… – я старалась сохранять самообладание, но получалось, видимо, не очень.
– В смысле? – Таня подвисла.
– Что, в смысле? Я подавала мазут на утверждение три раза в ноябре и декабре прошлого года… Ага. Ни разу не утвердили. Потому что там, в Красноярске, все время концерт по заявкам радиослушателей: здесь играем, здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачивали… Без пол-литра не поймешь… Господи, прости, – на полной истерике выдала я.
– То есть Красноярск не утвердил?
– Не-а, не утвердил.
– Та-а-а-а-а-ак, – протянула Таня, – а у начальницы ты была?
– И я у нее была, и она у меня была. И вообще, мы с Тамарой ходим парой…
– Света, хорош балагурить!
– Ага.
– Это же катастрофа!
– Ага.
– Я думаю, ты не понимаешь, насколько все плохо! – Таня схватилась за голову. Видимо, где-то здесь я должна была понять, насколько все плохо, но мне очень не хотелось осознавать масштаб проблемы. Штука в том, что, кто бы ни был виноват в Красноярске, за неутверждение счета виноватыми все равно останемся мы. Те, кто сидят тут на месте.
Таня выскочила, как ошпаренная. Хлопнула дверь Ольги Беловой – нашего контроллера. Точнее, она была одним из наших контроллеров. Второй был пожилой швед, который прирос позвоночником к «Нурдметту». Он пережил с ним последние двадцать лет своей жизни и твердо решил, что в последний путь он отправится с проходной завода.
Этот пожилой контроллер знал все способы предоставления статистической информации о положении дел на предприятии. Он обладал ясным умом и трезвым чувством юмора. Однако последние события на заводе по внедрению новой системы и уничтожению старых привели его в полное замешательство и даже некоторое расстройство: «А как же мой „Эксель“?», возражал он и мысленно, и вслух. Но, понятное дело, никто его не слушал. Тут вообще никто никого никогда и ни при каких обстоятельствах не слушает. Не слушает ровно до тех пор, пока что-нибудь где-нибудь не обвалится. Как сейчас…
Дверь Беловой снова хлопнула, и на пороге появились Таня и Оля.
– Света, ты понимаешь, что ты наделала? – начала Таня.
– В смысле? – опешила я.
