Сергей Владимирович Еромирцев "Ледокол"

«Когда умирает империя – всех трясёт…»

Когда умирает империя – всех трясёт.
Чума на все ваши тьмы домов.
Время берёт тебя в оборот
И ты для него – не более чем улов.
В корзине у нищего мальчика-рыбака
Цена тебе – су на рассвете в базарный день.
Как прежде, с востока неслышно ложится тень.
И сердце собьётся, и в горле застрянет строка.
И будет неважно – безумствовать, петь, орать,
Криком кричать, взрывая скрижали вен,
Строить полки, драться, терпеть, бежать,
Выть, вспоминая свою и чужую мать —
Если империя – в жерновах перемен.

«Город наденет вчерашние ритмы…»

Город наденет вчерашние ритмы,
стоптанные следы.
В тощих карманах ютятся рифмы,
вытертые до дыр.
Стелется небо измятой лентой —
за окоём.
Счётчик мотает часы-километры,
пахнет углём.
Альфа – начало, конец – омега,
в центре – облом.
В облаке синего-чёрного снега
пахнет теплом.
Тепла – ожидаемо – слишком мало,
стелется дым.
Текло по усам, да в рот не попало,
стало седым.
Ветер качает фонарик уставший,
нагло плюёт в глаза.
Дайте же волю листве опавшей!
Мой голос – за.

«Ногой распахивая дверь …»

Ногой распахивая дверь —
В пространство выпадаю узкое.
Где улица – уже не русская.
Хоть верь в Россию, хоть не верь.

Стирая в ледяное крошево
Брусчатку северного города,
В небытие уходит прошлое,
Гортанного всё больше говора.

И Дед Мороз с волшебным посохом
Налил глаза свои косые.
И небо выплакано досуха
Над обезлюдевшей Россией.

«Ночь облизала костёр…»

Ночь облизала костёр,
Обожглась и отпрянула.
В чёрном подвале
Холодные искры мерцают.
Липкий тревожа кисель,
Бездорожьем, ухабами, ямами
Месяц кривой
На границу небес выползает.

«Время по окнам стекает вниз…»

Время по окнам стекает вниз,
Ему тяжело дышать, ему нужен свет.
В мире пустом, где тебя нет,
Где не дают к тебе виз.

Остаётся утренний кофе, сбежавший на газ
И убивший огонь – ты посмотри!
Знать бы – что там у нас, внутри.
За окнами глаз.

«Тонут в памяти лица…»

Тонут в памяти лица.
Расплываются карты.
Закрывают границы.
Не взлетают Икары.

В поднебесье Эдема.
Где вдвоём – слишком тесно,
Одному – слишком немо.
Задушевные песни

Позвоночник не сводят
Электрическим током.
Но зато входит в моду
Говорить о глубоком,

Говорить о подкожном,
Выворачивать душу.
Мне с тобой – невозможно,
Без тебя – непослушны

Мне Пегасы и Лиры.
Колобродят в конюшне.
Черноплодные дыры
Возникают в подбрюшье.

И глаза отключают
Все радары-рентгены.
До нуля остывают
Термопроводы-вены.

Тонут в памяти лица,
Навсегда угасая.
Успевая проститься
Тихими голосами.

С бузины горицветы
Ветер нежно сдувает.
Завершается лето —
И любовь умирает.

«Упали чёрные цветы…»

Упали чёрные цветы
на боль.
Кого теперь играешь ты —
какую роль?
Какие чёрные глаза
сегодня лгут?
Кого сегодня вызывал
на пять минут?
Какие в море корабли —
презрев уют?
Какие Босхи и Дали
с тобою пьют?
Какая кислая слеза
бежит щекой?
Какая пьяная лоза
подаст покой?
Какой верёвкой на суке
погибнет страх?
Какой недрогнувшей руке
развеять прах?
Какой на узел завязать
тройную нить?
В какую землю бы упасть
и просто
гнить…

10 марта 2010

«Я напишу облака капслоком…»

Я напишу облака капслоком,
В них – тишину нарисую ветром.
Ночь измеряется километрами,
Память искрит электрическим током.
Любой черновик, рождённый мёртвым,
Так же опасен как острая бритва.
Что тебе толку в ночной молитве,
Если душонка до дыр затёрта?
Что тебе ночь обнажённая шепчет?
Чем тебе светит луна в потёмках?
Мы отражаемся в наших потомках.
Время, наверное, в них излечит
Меня,
Отражённого в зеркале времени.
Меня,