Медленно он выбирается из седла, подходит ко мне вплотную (высокий парень, выше меня на полголовы, хоть я и не маленькая), снимает с меня соломенную шляпку, потом очки. Складывает все это на капоте моей машины, поворачивается и, протянув руку, прижимает ладонь к моему затылку, словно для поцелуя.
Ну, знаете ли!.. Я смотрю на него, щурясь от солнца. Тоже мне Клинт Иствуд!
Моя фантазия несколько приукрасила его. При ближайшем рассмотрении он оказался… более обыкновенным, что ли. Интересно, собирается он в конце концов снять свои очки?
Потеряв терпение, я сдергиваю их сама. И застываю, почти бездыханная.
Как я могла подумать, что ему двадцать пять лет? Этот взгляд с прищуром – неожиданно цепкий, пронизывающий, жесткий – взгляд нацистского преступника. Тонкая сетка морщин в углах глаз…
– Вот почему ты не снимаешь очки при первом знакомстве.
Он кивнул:
– Мои глаза пугают людей.
Я тоже чувствую себя озадаченной. Мой новый знакомый выглядит форменным маньяком, но не в этом дело. Есть одно обстоятельство, которое беспокоит меня гораздо больше, чем его внешний вид. Он изранил себе ножом то же самое место на той же самой руке, откуда во сне у меня сходила кожа от прикосновения многоликого демона.
Меня преследует и тяготит сознание неотвратимости происходящего со мной в последнее время. Это незнакомое, пугающее чувство. Похоже, я попала в сферу действия каких-то инфернальных сил – по глупости или по неосторожности.
Стоящий передо мной мужчина даже не пытается помочь мне. Его светлые, почти прозрачные глаза – глаза цвета морской воды, какой она бывает в утренние часы на мелководье, – скользят по моему лицу, по груди в распахнутом вороте блузки, заставляя меня поджимать губы с нарочито неприступным видом. Светлые глаза, слегка выступающие скулы, волнующие очертания губ…
– Может, выпьем по чашечке кофе? – Он все же решил прервать затянувшееся молчание. Снял руку с моего затылка, сделал шаг назад и снова стал далеким и чужим, как раньше. – Или поедем купаться? Или еще куда-нибудь?
– Кажется, вы собирались показать мне Нижний Превели, – напомнила я, безоговорочно принимая правила игры.
Чужие так чужие.
– Да, конечно. Я рад, что вы помните.
И вот наша колонна, состоящая из мотоцикла и малолитражки, начинает движение к заброшенной пустыни, расположенной в трех километрах от приморского монастыря. Заявленная скорость – сорок километров в час. Зная о моем отношении к горным дорогам, ведущий милосердно придерживается ее, хотя в глубине души наверняка считает это капризом.
Изъеденные временем живописные звонницы и башенки Нижнего Превели видны прямо с дороги, поскольку сами постройки теснятся ниже по склону. Ни дверей, ни оконных переплетов. Только каменные стены. Глядя на них сквозь высокую сетчатую ограду, я задаю себе вопрос, каким образом туда может проникнуть живое существо крупнее крысы. Однако мой спутник исполнен оптимизма, и вскоре мы уже стоим перед полуразрушенным зданием, которое не имеет ни кровли, ни балок перекрытия, только желтовато-серые облупленные стены с остатками штукатурки, и обсуждаем вопрос, стоит ли забираться внутрь или лучше ограничиться созерцанием этой остро нуждающейся в реставрации святыни с безопасного расстояния.
– Предлагаю подняться вон туда. Может, нам повезет, и мы отыщем святая святых и чудом сохранившийся древний алтарь. Ну что, вы согласны? В худшем случае все это рухнет нам на голову, и мы окажемся погребенными под руинами храма Господня вместе со святыми отцами. Существует ли лучший способ уйти из этого мира? Смотрите под ноги, ступени совсем обвалились. Стойте-ка, я проверю, нет ли там призрачного стража с огненным мечом в одной руке и распятием в другой. Ага… Ну, идите сюда. Дайте руку. Это место силы. Чувствуете?..
И всё в том же духе.
Осмотр печальных, но по-своему величественных развалин доставил мне настоящее удовольствие. Мой самозваный гид вел себя безупречно. Приподнимал, поддерживал, отряхивал, без конца задавал вопросы типа «все в порядке?», «вы не устали?», «как по-вашему, здесь не слишком грязно?» А главное, так и сыпал всевозможными историями о временах венецианского и турецкого владычества, о критских повстанцах, скрывавшихся в горах, о неравных битвах, когда монахи вставали плечом к плечу с мирянами, об открытии древнейшей в Европе минойской цивилизации.
– Вы любите этот остров, – заметила я, когда мы окончательно выбились из сил и присели на запыленные ступени одной из построек.
– Что, заметно? Можете не отвечать. А вам здесь нравится?
– Ну, в общем…
– Вы давно на острове?
– Уже неделю.
– Вот как? – переспросил он с иронией. – Уже целую неделю? – Его зеленоватые глаза на мгновение задержались на моем лице. – Откуда вы?
– Из Москвы.
– Из Москвы в России?
– Да.
– Туристка? Живете в отеле?
Странно слышать все эти вопросы после того, как мы… Мы – что? Провели вместе полдня и даже не познакомились? Вот именно. Даже не познакомились.
– Нет, не в отеле. В доме моей сестры. Недалеко от Аделе. Знаете? На северном побережье Крита.
Он кивнул:
– Ваша сестра – владелец недвижимости. Богатая женщина, да? Случайно, не актриса? На Крите полно актеров из Европы и Голливуда. Хорошее место для жизни.
Последняя фраза прозвучала особенно красиво, и я постаралась запомнить ее. Хорошее место для жизни… Нет, даже не так. Не совсем так.
Nowhere on the Earth there is a better place for living. Нигде на Земле нет лучшего места для жизни.
– На северо-западе острова, в бухте Ставрос, не так давно даже снимали фильм, – продолжал он невозмутимо. – «Грек Зорба». Вы не смотрели?
– Нет.
– Я тоже. Но это неважно. Исполнитель главной роли, не помню его имени, получил «Оскара» за этот фильм, высшую награду Американской киноакадемии, так этот «Оскар», эта статуэтка, теперь стоит в местной таверне на радость туристам, а сам актер просто взял да и переехал сюда жить. Сюда, на Крит. Молодец парень, правда?
Я кивнула, с трудом удерживаясь от смеха. Что за дурацкий разговор!
– Моя сестра не актриса. Дом принадлежит ее мужу, хозяину крупной строительной компании. Мосты, тоннели и все такое прочее. У нас это называется «удачно выйти замуж».
– О! – проронил он, отворачиваясь, чтобы я не заметила его улыбки.
Прикусил зубами сигарету, щелкнул зажигалкой. С привычной небрежностью заядлого курильщика, которая делала его похожим на дворового хулигана… или нет, скорее на столичного аристократа, погрязшего в пороке.
– Вы младшая из сестер? – прозвучал неожиданный вопрос.
– Да.
– Так я и думал.
– Почему? Он издал отрывистый смешок:
– У вас несчастный вид.
Я оторопела.
Ну и ну! А где же такт? Где пресловутая английская вежливость?.. Мне пришло в голову, что он, возможно, американец.
– А вы откуда?
Прежде чем ответить, он в очередной раз приложился к сигарете, выпустил дым колечками и проводил их мечтательным взглядом.
– Из Голлуэя, Ирландия. Но живу главным образом в Лондоне. – Проследил за тем, как колечки табачного дыма растаяли в воздухе, и добавил: – Когда не живу на Крите, разумеется.
Узкие запястья, на одном – золотой браслет. Худое, гибкое тело. Рубашка полощется на ветру.
Минуточку, дорогуша, что это у тебя на уме? Ты хочешь его к себе в постель? Ответ очевиден. Да, я хочу его к себе в постель. Кошмар!
Догадываясь, что все эти мысли написаны у меня на лице, я сделала глоток воды из бутылки, пару раз непринужденно обмахнулась носовым платком и одарила собеседника ослепительной улыбкой в духе Джулии Робертс.
– Вы часто приезжаете сюда?
– Сюда, на Крит? Или сюда, в Превели?
Порядок. Я спасла положение. У него по-прежнему не было ни малейшей причины заподозрить меня в каких-либо притязаниях на его особу.
Он приезжает на Крит ежегодно, в конце апреля или в начале мая, и остается до конца ноября. Снимает комнаты у одной греческой семьи в Хора-Сфакион. Всегда у одной и той же семьи.
Я собираюсь подробнее расспросить его об этой семье, а заодно и его собственной семье, выяснить, кто он вообще и чем занимается, но в эту минуту в сумке у меня начинает звонить телефон. С невнятным возгласом досады я извлекаю его из-под кучи всякого барахла, каким обычно бывает набита дамская сумочка, смотрю на дисплей и обреченно вздыхаю. Делать нечего, придется отвечать.
– Да, мама. Все в порядке. Я здорова. Да, купаюсь, отдыхаю. И я тоже. Уже соскучилась. Привет папе. Целую вас обоих.
Отключаю аппарат от сети и понимаю, что подходящий момент для детального ознакомления с его биографией, увы, упущен. Мой приятель уже встал, отряхнул штаны и приготовился сопровождать меня к машине.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я с неожиданным ожесточением, твердо решив, что не сдвинусь с места, пока не получу ответа хотя бы на один вопрос.
– Нейл Бреннан, – отвечает он с безмятежной улыбкой. – А тебя?
Мы купаемся в чудесной бухте Дамнони – песчаный пляж, чистейшая вода, – потом обедаем в таверне на берегу, потом снова купаемся.
В этой таверне он явно не в первый раз, его здесь знают и, поскольку он свободно говорит по-гречески, встречают действительно как своего.
– Хэретэ, Нейл! – слышится со всех сторон. – Хэретэ, кирие!
Греческие приветствия очень симпатичны. При встрече греки говорят друг другу «радуйся». Это кажется мне мудрым и правильным. Во всяком случае, это не простая формальность.
– Ясас! – отвечает он с улыбкой, что значит «привет». И тут же переходит на английский, чтобы я не чувствовала себя лишней. – Моя подруга Элена. Она из России. Кто-нибудь из вас, парни, говорит по-русски?
Бармен и официанты улыбаются до ушей.
Нейл тоже доволен. Мне нравится, как он произносит мое имя – Элена. Его низкий, хрипловатый голос делает проникновенным каждое слово.
Пока мы отдавали должное салату по-гречески, шашлыку и местному пиву Мифос, к пляжу подъехали два здоровенных джипа, битком набитые жизнерадостными итальянцами. Посовещавшись, мы сходимся во мнении, что эти милые люди, обвешанные фотоаппаратами, радиоприемниками, надувными матрасами, волейбольными мячами и маленькими детьми, могут достать кого угодно, и перебираемся поближе к скалам.
– Далеко не заплывай, – говорит мне Нейл, стоя на ветру с развевающимися волосами. Очень стройный, очень загорелый. – Боюсь, как бы шашлык не потянул тебя на дно.
Безо всякого стеснения он переодевается в моем присутствии, и я следую его примеру. Взявшись за руки, мы направляемся к воде.
– Хоть это просто, – роняет он с легким вздохом.
Но мне-то так не кажется.
Назавтра мы договорились посетить плоскогорье Аркади с одноименным монастырем, что в пятнадцати километрах от Аделе, а если останется время, то доехать до археологического заповедника на горе Элефтерна и побродить по руинам античного города, знаменитого своими мозаиками. При условии, что я не передумаю. Будет просто здорово, если я позвоню.
Очередное испытание – мне придется позвонить самой, чтобы подтвердить свою готовность.
От Хора-Сфакион до Аделе он доберется за полтора часа, а еще через полчаса мы можем быть в Аркади. Отличный план, не правда ли?
Я чувствовала себя лодкой в водовороте. Точнее, я чувствовала себя в лодке, которую уносит… Куда? К каким берегам? Переправа, граница… Все тот же неотвратимый подтекст.
4
Ни кофе, ни булочка, ни йогурт не лезут в глотку. За утро я уже раз пять брала в руки телефон и после мучительных колебаний возвращала его обратно на журнальный столик. Ну что, что сложного – взять и набрать номер? Да, но сделать это – значит дать ему понять, что я в принципе не против, что я заинтересована в нем. Вечное мое проклятие – боязнь ответственности сказать слово или совершить поступок. А что, если позже придется об этом пожалеть?
Захватив с собой телефон (так, на всякий случай, вдруг позвонит Ритка или мама), я вышла на террасу и притворилась, будто любуюсь окрестностями. В саду надрывались цикады. Теплый ветерок раскачивал ветви олив, шевелил высокую траву, У подножия гор лежало бескрайнее синее море, прекраснейшее из всех морей, колыбель жизни.
Одиннадцать тридцать. Дальше тянуть невозможно. Или звонить, или не звонить.
Я рухнула в плетеное кресло и раскрыла книгу.
Как в мифах, так и в реальной жизни, мы нередко встречаемся с печальным случаем зова, оставшегося без ответа… погруженный в рутину, человек теряет способность к значимому решительному действию и превращается в жертву, требующую спасения… его мир становится пустыней, а жизнь кажется бессмысленной… любой построенный им дом станет лабиринтом, предназначенным для того, чтобы скрыть от человека его собственного Минотавра.
Поистине, все против меня!.. Ну что мне в этом парне, в его рисунках или рассказах? И ведь мой номер телефона он даже не спросил. Нарочно не спросил! Чтобы вынудить меня сделать следующий шаг безо всякой поддержки.
Что ж, ладно. Я набрала номер, услышала в трубке его хрипловатый голос и бодро затараторила:
– Привет, это Елена. Надеюсь, я тебя не разбудила? Хм… я рада. Как насчет прогулки по горам?
Несколько минут легкомысленной болтовни, обсуждение времени и места встречи – и вот уже у меня поднялось настроение и, как следствие, прорезался зверский аппетит. Надо же! Все оказалось проще, чем я предполагала. Теперь еще одно: нужен мне макияж или нет?..
Я жду его на обочине дороги между Пиджи и Лутрой. Заблудиться здесь невозможно. Незадолго до назначенного срока он появляется, вылетая из-за поворота с ужасно солидным ревом, на бешеной, как мне представляется, скорости. Тормозит… тормозит еще… и наконец останавливается в двух шагах от моей машины. Снимает очки и делает взмах рукой. Вот и я!
На нем рубашка защитного цвета, как у военнослужащих, которая ему очень к лицу, и те же вылинявшие до небесной голубизны джинсы. Вытянутые коленки. Обтрепанные края штанин. И тут же сверкающий на солнце золотой крест в распахнутом вороте рубахи. На шее крест, на запястье браслет, в левом ухе серьга. Умри все живое.
Тем же порядком, что и накануне, мы следуем к монастырю Аркади. Путь наш тернист и полон неожиданностей. Крутой поворот. Подъем. То и другое одновременно. Ладони у меня взмокли от нервного напряжения. Но что делать, не поворачивать же обратно.
Наконец мы на месте. Выхожу из машины, оглядываюсь по сторонам и сразу понимаю, что оно того стоило. Плоскогорье Аркади – единственное на Крите, где произрастают знаменитые итальянские сосны, пинии. Они здесь повсюду. Сосновый запах просто сбивает с ног.
– Элена! Посмотри сюда!
Я иду на зов и замираю, восхищенная. У моих ног крутой обрыв, справа и слева могучие сосны с раскидистыми ветвями и пушистыми веерами мягких зеленых игл, а внизу, много ниже – серая лента дороги, по которой мы взобрались сюда. Лента, свернувшаяся в петлю.
