Если он сегодня же не расскажет всем о радиации, я сама это сделаю.
21 июля.
Сегодня умерла Аня.
– Ну, чего там? – спросил лейтенант.
– Ничего хорошего, – ответил Азат, продолжая листать журнал. – Похоже, что действительно все умерли.
Почерк резко сменился на рваный и неразборчивый, наклон букв и нажим сильно отличались от того, что был на предыдущих страницах. Продолжение дневника несомненно писал совсем другой человек.
24 июля 2013.
Света совсем плоха – лежит и бредит. Разговаривает с Аней. Я пытаюсь делать, что могу – меняю под ней тряпки, колю анальгин с папаверином, физраствор. Перелил пол-литра своей крови, только ведь она тоже заражена, хоть я пока и в норме.
Остальные не лучше. Похоже, что на ногах остались только я да мент Дима. Он все порывается уйти, да только куда там – если в школе такой фон, что люди за неделю схватили острую лучевую, то что снаружи творится?
Пока удается его уговаривать, пытаюсь направить на что-то полезное. Сегодня заставил кашеварить – он наварил пшенки с тушенкой, и мы накормили людей. Правда, не уверен, что от этого будет особый толк – понос у всех, порой даже с кровью.
Умерли еще двое детей. Оттащил тела в тот же зал, куда мы раньше отнесли директора школы и Аню.
26 июля 2013.
Копался в школьном имуществе. Нашел в классе ОБЖ противорадиационный костюм. Надел и прошелся по деревне, покопался по полкам, погребам, собрал еду, перетащил в школу все лекарства, что нашлись. Вышло негусто, но у меня тут уже совсем голяк. Может, хоть еще несколько дней продержимся, но что-то мне подсказывает, что толку в этом нет…
27 июля 2013.
Дима сошел с ума. Наставил на меня пистолет, заставил отдать костюм и бежал. И самое хреновое, что я его понимаю – сам так же поступил бы, если б не Света с Аликом. Мертвых все больше, но я даже не запоминаю их лиц – заворачиваю в обдристанное и облеванное постельное белье и тащу в спортзал. Остальные уже не могут есть. Глюкоза еще осталась, буду колоть, пока не кончатся банки.
30 июля 2013.
Алику совсем туго. У него температура под сорок один, я вкатил ему двойную дозу «литички», но ничего не помогает. Колю цефтриаксон и дексаметазон, но сам не верю, что сработает.
2 августа 2013.
Я не знаю, зачем продолжаю это писать. Если вы читаете это, то знайте – сегодня мне пришлось нести труп родного сына. Света попеременно зовет их с Аней, обещает им, что все будет хорошо. Хотя, скорее всего, она действительно скоро отправится к ним.
И мне не дает покоя только один вопрос. Почему я? Почему из всех, кто тут оказался, я единственный сохранил силы и рассудок? За что мне такая ноша?
Я не могу им помочь. Я же даже не врач, а всего лишь фельдшер. А теперь больше похож на могильщика, потому что занимаюсь я только тем, что таскаю в спортзал трупы. Меня уже даже от запаха не выворачивает – привык.
Не ел уже два дня. Сегодня заставил себя открыть банку сайры, сожрал прямо так, а через час меня вырвало. Перед глазами постоянно темнеет, дышать тяжело. Не уверен, что завтра смогу встать.
7 августа 2013.
Я один. Совсем один. Света умерла два дня назад, но я держался. Пока был жив хоть кто-то еще, был смысл. Теперь нет.
Пошли вы все на…
– Это дневник, – пояснил наконец башкир. – Да, здесь действительно люди пытались спрятаться. Только прямо над деревней радиоактивный след прошел, и укрытие им не помогло. Все умерли. Этот, – кивнул он на кучу костей у двери. – Последний остался. Те, что на матрасах лежат, его семья. Остальные в спортзале сложены. Ключ от него тоже здесь.
– Ага, – сказал вдруг Баранов, поднимая с пола фотографию в дурацкой рамке в виде двух сердец, вылепленной из полимерной глины. Стер осевшую на ней пыль перчаткой. – Да, здесь фото.
Он неловко повертел рамку и не нашел ничего лучше, кроме как положить ее на парту.
– Я журнал возьму, покажем Полковнику, – сказал Азат, закрывая тетрадь и стаскивая со спины рюкзак.
– Не возражаю, – кивнул лейтенант. – Парни, давайте вынесем парты в коридор, дверь прикроем, да сложим их у проема, чтобы сюда так просто войти нельзя было. Не стоит этого никому видеть.
– В смысле? – поднял голову Шмель. – Мы, типа, тут останемся?
– А что делать? – посмотрел на него командир.
– Да валить надо отсюда. – Боец мотнул головой. – Вся деревня передохла хрен знает от чего, вот эта вот хрень и еще и полный спортзал трупов. Я вообще здесь ночевать желанием не горю.
– А что нам остается-то? – неожиданно спокойно спросил Баранов. – Солнце встало практически, на улице лучше не появляться. Здесь окна проклеены, плюс решетки, какое-никакое убежище. Да и здание самое крепкое на всю деревню.
– Да тут люди померли, алло, – продолжал стоять на своем Шмель. – Люди так просто не мрут. А значит, и нам тут небезопасно.
– Да от лучевой они перемерли, написано же в журнале, что тут прямо над селом пятно прошло. – Лейтенант поморщился. – А это двадцать лет назад было. Сейчас уж фона-то нет.
– Чуть повыше, чем в переходе на «Домиках», – согласился Ершов, вновь уставившись в показания радиометра. – Думаю, где-нибудь на «Гренаде» или «Пожарном депо», поближе к заводу, с таким фоном и живут.
– Да и что тебе эти скелеты сделают, они высохли давно. Не трогай их, и нормально все будет, – поддержал товарища Баранов. – На «Домиках», блин, груды этих скелетов почти двадцать лет валялись, по ним буквально ходить приходилось, и это тебя не смущало. А тут вдруг задумываться стал.
– Все равно как-то это неправильно… – Шмель помолчал секунду, помотал головой и сказал: – Ладно, давайте действительно парты вынесем да вход забаррикадируем. А то пойдет какая-нибудь баба по нужде, шум подымется.
– Давайте только этого соберем и к семье положим, – пробормотал Азат, указав на висельника. – По-человечески похоронить мы их все равно не можем, так что пусть хоть вместе лежат…
– Ага, а через сорок лет здание развалится – вот тебе и курган будет, – невесело усмехнулся Шмель, но первым принялся собирать лежащие на полу кости.
Остальные молча присоединились к нему. Когда все фрагменты бедолаги были сложены на матрас, Азат укрыл упокоившуюся вместе семью одеялом, а сверху положил найденную Барановым фотографию в рамке.
Не удержался, бросил взгляд на изображение – здоровый и крепкий мужчина с коротко стриженными черными волосами и густой бородой, и женщина – светловолосая, бледная, худая. Серая мышь, иначе и не скажешь; наверное, и по профессии учительница, вот и почерк такой аккуратный.
Перевел взгляд на фото детей и почувствовал ком в горле. Мальчик и девчонка, похожие друг на друга, как близнецы, и удивительно непохожие при этом ни на мать, ни на отца. Судя по снимку, им едва ли можно было дать больше семи, впрочем, он мог быть сделан и задолго до дня, когда упали бомбы.
– Пошли, Азат, – сказал лейтенант. – Люди в машинах уже умаялись сидеть, им отдохнуть надо.
Башкир с трудом отвел взгляд от импровизированного захоронения, взялся за столешницу, противоположный конец которой уже успел схватить Баранов. На счет «раз» они подняли парту и потащили ее к выходу из класса.
Глава 3
Вы удобно устроились?
Жизнь в подземном переходе научила их приспосабливаться к практически любым условиям. Тем более что здание деревенской школы в сравнении с бетонной кишкой и парой технических коридоров казалось беженцам просто дворцом. Не королевским, но принадлежавшим не меньше чем зажиточному барону.
Через час они уже разместились в определенных под спальни школьных классах, и оставшиеся после прошлых обитателей матрасы пришлись как нельзя кстати: дрыхнуть на полу, пусть и деревянном, помимо того, что неудобно, еще и опасно для здоровья.
Ну а что школа не отапливается, так это пускай, натянули на себя свитера, шапки, да разлеглись. Дышать без противогаза можно, фон невысокий, даже вид из мутного окна какой-никакой есть, пусть и на заросшую кустарником площадку, в которой футбольное поле угадывалось только по торчащим аркам ворот.
Из еще одного класса тянуло аппетитным запахом вареного мяса. Там сейчас колдовали над припасами четыре женщины, перед которыми стояла очень сложная задача – накормить ораву почти в полсотни человек, стараясь при этом экономить продукты. Конечно, им было далеко до Иисуса Христа в деле кормления страждущих, но Азат не волновался за судьбу ужина. Судя по запаху, с ним все было более чем в порядке.
А вот из комнаты, куда направлялся башкир, пахло вовсе не так хорошо. Из-за того, что туалеты в школе не работали, один из классов пришлось отдать под клозет. Или, как выразился Баранов «под засирание».
Те, кто укрывался в школе раньше, и сами так поступили, разве что делали это несколько цивильнее – пустили под горшки тазы и ведра. Весь этот инвентарь бойцы «Булата» обнаружили в одной из каморок, причем непосредственно после использования. Зрелище было неприглядное.
Беженцы за время поездки измаялись, поэтому в импровизированный туалет сразу же потянулся народ, и в течение всего часа оттуда доносились то журчание, то пердеж. Сейчас, когда поток постепенно иссяк, Азат решил, что ему самому нужно на оправку.
Выглядел класс неприятно, а пах и того хуже. Хорошо хоть мухи не летали – последнее, чего хотелось башкиру, так это отгонять от себя надоедливых насекомых, которые только что ползали по фекалиям.
На этом достоинства «туалета» заканчивались. Азат подошел к относительно чистому участку стены, расстегнул пряжку солдатского ремня, ширинку на джинсах, в которые успел переодеться, и принялся поливать стену.
– Знаешь, никогда в жизни не срал в школьном толчке, – услышал он за спиной голос Баранова.
– Я тоже. – Башкир усмехнулся и повернул голову. – Что, пришло время пробовать?
– Позже, может быть. Давай, заканчивай быстрее, и пошли в радиорубку.
– Я уже все. – Азат застегнул брюки и повернулся. – Жаль, руки вымыть нечем.
– Плюнь и разотри, я всегда так делаю, – пошутил Баранов.
А может быть, и нет.
Они двинулись на второй этаж в оперативный штаб, совмещенный с рубкой связистов. Полковник вполне резонно решил, что мониторинг радиопространства может помочь им найти обитаемые земли. Конечно, в городе ничего слышно не было, но тамошняя застройка – дело такое, везде сталь, бетон и высотки. Говорят, технари с «Молодежной» пытались поймать связь со спутником, множество которых наверняка до сих пор болталось на орбите.
Правда, смысл связываться с космическим мусором? Даже самые надежные из них давно уже выработали свой ресурс и наверняка сошли с траектории. Может, даже оказались притянуты Землей да сгорели в атмосфере.
Азат вдруг задумался: а что с МКС? Такой крупный объект не мог целиком сгореть.
Конечно, толку с него, пережившего столкновение с поверхностью Земли, не будет. Но интересно, сохранятся ли после падения кости астронавтов? И как эти люди отреагировали на начало войны, были ли с орбиты видны ядерные грибы и как зеленая планета превращается в выжженную атомным пламенем пустыню? Может, кто-то сделал записи?
И не передрались ли космонавты между собой? Они же точно такие же люди, из самых разных стран.
В небольшом актовом зале, в котором и разместили оперативный штаб, было достаточно просторно. Хватило места и для аппаратуры, и для карты, прикрепленной кнопками-флажками к пыльной шторе. И даже инвалид-колясочник Илья, который вместе с радистом занимался установкой рации, мог беспрепятственно передвигаться. В переходе у него это получалось далеко не везде.
Но стоило башкиру войти в комнату, как мысли о космосе тут же вылетели у него из головы, настолько напряженная здесь была атмосфера.
Помимо радиста, Ильи и Полковника, здесь собрался «Булат» в полном составе. Ничего хорошего это не предвещало, особенно с учетом того, что за окном давно рассвело.
– Все собрались? – Бывший комендант «Домостроителей» бросил взгляд на подчиненных и приказал радисту. – Включай.
Тот надавил на кнопку воспроизведения какого-то дурацкого черно-красного китайского магнитофона на батарейках. От него к рации шли тонкие провода. Похоже, кто-то, скорее всего Илья, попросту отломал микрофон, а к контактам на плате припаял параллельно выход с наушников рации.
– Крепость… Крепость, это Сокол… – послышался сквозь шипение искаженный болью мужской голос. – Крепость, это Сокол… …аны врагом, вы меня слышите?
– Крепость, Сокол? – спросил Баранов. – В Челнах точно никто такими позывными не пользовался.
– Отставить разговоры, – прикрикнул Полковник. – Слушай лучше.
– Крепость… – вновь произнес голос. – Шома, если ты меня слышишь… Мы в Биюргане, нас зажали «речные», их слишком много… – Речь прервалась очередной порцией помех. Сквозь них Азат смог расслышать звуки, в которых однозначно узнавались выстрелы. – Шома… Богдану вскрыли живот, пришлось добить… Тим с Андрюхой держат вход, я ранен… Шома… – Внезапно помехи исчезли, а неизвестный, пытавшийся выйти на связь, произнес: – Передай Диме, чтобы не отправлял людей на поиски. Не лезьте к Двуречью. Отбой.
Передача прервалась. Через секунду из динамиков раздались бодрые электронные мотивы, поверх которых была наложена гармонь, и задорный баритон запел на татарском языке:
– Гармун сайрый сандугачтай, гармун сайрый, да сайрый…
Радист поспешно надавил на кнопку паузы, останавливая воспроизведение. Баранов заржал в голос, хоть в ситуации и не было ничего веселого.
– Ты другой кассеты не нашел? – спросил Азат. – Зачем так с Салават абыем?
– Ага, где ты сейчас кассеты на магнитной ленте найдешь? – резонно возразил Илья. – Они все на помойке уже давно.
Башкир посмотрел на Илью. Он помнил его еще совсем другим – худым и высоким. И очевидно, этот интеллигент-инженер был очень смелым парнем. Иначе не оказался бы одним из первых, кто стал ходить на поверхность и таскать оттуда полезные вещи. Сейчас их зовут мародерами, а тогда не звали никак. Иностранное «сталкер» как-то в Челнах не прижилось.
И помимо смелости у него, похоже, была нехилая сила воли. Азату совсем не хотелось представлять себя на месте инвалида. Да и как же должно быть тяжело не сломаться, а собраться, продолжить жить и найти в итоге для себя новый смысл. Мужик, конечно, заслуживал уважения, хоть одновременно с этим вызывал и жалость. Но все равно, без людей вокруг ему не выжить. Он не сможет драться, не сможет прокормить себя, даже выбраться из перехода самостоятельно – и то не сумеет.
И при этом Илья – единственный, кто нормально общался с Нельсоном, за исключением, может быть, самого Полковника. А ведь именно Нельсон ему ноги и отрезал.
– Да хрен с ним, с Салаватом. – Лейтенант подошел к карте, отыскал на ней Калмию, провел пальцем вверх до точки, отмеченной как Биюрган. – Крепость, Биюрган, Двуречье. Что за Двуречье? Тут на карте одна река. И то водохранилище.
– Я же рассказывал, это Кама. И Ик, – подал голос Азат.
– Думаешь, это и есть Двуречье? – Полковник нахмурился. – То самое, куда не следует лезть? А мы от него где?
– Километрах в пяти-шести, – прикинул по карте лейтенант.
– Надо идти, – сказал Шмель. – Посмотреть, может быть, кто-то выжил.
