Как показано в последней главе 5, эти глубокие связи с временной родиной подверглись тяжелому испытанию в годы после Второй мировой войны. В появляющейся сегодня все чаще литературе о диаспорах роль, которую травма играет в формировании диаспоральных сообществ, является предметом обсуждения, но мало кто задумывался о динамике, возникающей в ситуации, когда группа мигрантов сталкивается с полным уничтожением своей вдохновляющей родины. Хотя еврейские эмигранты из Белостока считали себя могущественными лидерами благодаря обладанию крупными денежными капиталами, они, как и тысячи других восточноевропейских евреев, оказались неспособны понять смысл того, что произошло во время Холокоста. Каким должен быть ответ на столь полное разрушение их бывшей родины? Первоначально евреи Белостока, выжившие по всему миру, не могли разорвать связи со своим прежним дом, несмотря на его уничтожение. В период с 1945 по 1949 год тысячи долларов были направлены на восстановление Белостока, адресованные тем нескольким сотням евреев, которые уцелели и вернулись в город. Но сохранение жестокого антисемитизма в Польше и власть сионистских лидеров в послевоенной еврейской общине Белостока заставили эмигрантов пересмотреть свое отношение. Как следствие, благотворительные организации нью-йоркских белостокцев переориентировали усилия по сбору средств для своей «временной родины» в Белостоке в сторону сбора для «конечной родины» в Израиле. И направили свою экономическую мощь на возведение «нового» Белостока в государстве Израиль, для которого они покупали машины скорой помощи, жертвовали деньги на строительство зданий, фабрик и синагог. Несмотря на то что израильские учреждения быстро вытеснили восточноевропейские организации в качестве основных получателей благотворительной помощи бывших белостокцев, один аспект остался прежним: точно так же, как Белостокский центр поощрял своих членов заботиться и поддерживать свою родину в Восточной Европе в межвоенный период – без расчета на возвращение туда, – теперь он поощрял восточноевропейских евреев в Америке поддерживать еврейскую родину в Израиле, хотя переселяться туда будут лишь немногие. Таким образом, модель филантропического поведения и верности своей «польской родине», сложившаяся в межвоенный период, определила, каким образом рассеянные по миру восточноевропейские евреи и их дети воспринимали свои отношения с новым государством Израиль и свою роль в его поддержке.
История, рассказанная в «Еврейском Белостоке и его диаспоре», детально показывает, как простое решение миллионов восточноевропейских евреев покинуть свои дома не только изменило демографические центры еврейской идентичности XIX века, но и радикально трансформировало краеугольные камни идеологии, формирующей современную еврейскую жизнь. Рассказ об этой истории еврейской миграции – это попытка побудить других выйти за пределы территориальных границ национальных государств при оценке не только еврейской миграции, но и еврейского прошлого в целом. Более того, отказываясь от узкого определения диаспоры, мы получаем возможность разобраться в том, каким образом евреи-иммигранты сохраняли разные, порой противоречивые, стремления и привязанности. Современные иммигранты, бесспорно, по праву считают себя политически бесправными и культурно отчужденными в новых домах, как и Хаим Горовиц в 1921 году. И все же иногда им стоит признать свою силу, ведь они могут изменить результаты местных выборов в Мексике, по клику перенаправив необходимую сумму, и финансируют реформы в Доминиканской Республике. И безусловно, эти современные группы мигрантов оказались так же зажаты между дилеммами изгнания и империи, как и евреи Белостока в первой половине XX века.
Глава 1
Распространение внутрь
Белосток, еврейская миграция и городская жизнь приграничья Восточной Европы
В 1862 году, когда молодой русский писатель Николай Лесков впервые увидел Белосток, город мог похвалиться лишь несколькими мощеными улицами и семнадцатью тысячами жителей. Основанный в 1320 году, в 1703 году город был завещан графу Яну-Клеменсу Браницкому, который охотно привечал евреев в своем новом доме. К концу XIX века в Белостоке было мало зданий выше двух этажей, а главными достопримечательностями были большой дворец, построенным семьей Браницких в восточной части города, – говорили, что он напоминал Версаль, и башня с часами в центре главного рынка. Несмотря на отсутствие явных признаков крупного мегаполиса, таких как широкие проспекты Санкт-Петербурга или высокие башни Москвы, оживленность главной улицы этого «нового» города, плавно спускавшейся на запад от дворца, ошеломила Лескова. Он записал в дневнике: «Улицы в Белостоке полны народом. Евреи кишат кишмя»[69 - Лесков Н. Из одного дорожного дневника // Поли. собр. соч.: в 30 т. М., 1996.Т. 3. С. 44–46. Подробнее о Лескове см.: Gabriella Safran. Rewriting the Jew: Assimilation Narratives in the Russian Empire. 108–146. Хотелось бы поблагодарить Габриэлу Сафран за указание на замечание Лескова о Белостоке.]. «[В]есь город как базар», – писал Лесков: потому что евреи, которые в то время составляли 70 % населения города, наполняли улицы «шум[ом], говор[ом], спор[ами и] торг[ом]».
Илл. 3. Уличная сцена, Белосток, 1930-е годы. Из фотоколлекции Алтера Кацизне, Архив Института иудаики YIVO, Нью-Йорк
Евреи не просто заполняли ландшафт, они принесли с собой энергичный предпринимательский дух, который способствовал экономическому росту города, превратив его из небольшого провинциального городка в промышленный центр, который многие называли «Литовским Манчестером».
Соблазн потенциального богатства, которые можно было извлечь из промышленного производства, действительно привлекал тысячи евреев в Белосток. К 1897 году, когда царские чиновники провели официальную перепись, они составляли уже 75 % от 62 993 жителей города[70 - Первая всеобщая перепись населения Российской, империи 1897 года. СПб., 1905. Т. 11. С. 46–50.]. Первые еврейские мигранты, хлынувшие в Белосток в конце XIX века, строили дома в районе к западу от дворца и в южной части главной городской площади. Как вспоминал один мемуарист середины XIX века, «каждый год», когда «я шел по улице Суразер [главная улица еврейского района, расположенная рядом с главной площадью], я всегда обнаруживал, что открываются новые переулки», где семьи, только что прибывшие в город, обустраивали свои дома[71 - Y. В. RG102, Box 15, Autobiography 178. Р. 25. YIVO Autobiography Collection, 1939 contest. Институт иудаики.]. Такая перенаселенность побудила странствующего проповедника Цви Маслянского, посетившего Белосток в 1892 году, отметить, что в этом «новом городе» теснятся тысячи евреев. Восхищенный купцами, рабочими, промышленниками и «людьми действия», с которыми он там встретился, Маслянский заявил, что евреи Белостока своей твердой приверженностью сионизму и филантропии превратили «Белосток в Яффу Литвы»[72 - Zvi Hirsh Masliansky. Zikhroynes: firtsik у or lebn un kemfn. 66.]. Такое сравнение вполне уместно, заключил он, поскольку, как и Яффа, быстро растущий портовый город Палестины, Белосток своим развитием обязан усилиям еврейских мигрантов-первопроходцев[73 - Ibid.]. Иными словами, Маслянский воспринимал рост Белостока и превращение его из маленького городка в крупный промышленный центр как часть революционной миграции, меняющей еврейскую жизнь во всем мире[74 - Olga Litvak. Conscription and the Search for Modern Russian Jewry 171–203.].
Будучи растущим промышленным центром и центром расселения еврейских мигрантов, Белосток действительно напоминал Манчестер и Яффу, что свидетельствует о сложном взаимодействии промышленного развития городов и еврейской миграции в России и Польше XIX века. Юзеф Игнаций Крашевский, известный польский писатель-националист XIX века, однажды заметил, что на самом деле то, что заставляет «каждый польский город чувствовать себя польским… это присутствие евреев»[75 - Юзеф Игнаций Крашевский, которого считают одним из отцов-основателей польского национализма в XIX веке, намекает в своих сочинениях на кризис, связанный с миграцией евреев в польские города и нарождающимся польским националистическим движением. Крашевский не только задавал риторический вопрос, на который сам же и ответил: «Знаете ли вы, что делает каждый польский город польским? Евреи», он также предсказывал, что «если однажды евреи уйдут, мы окажемся в совершенно чужой стране и с незнакомыми ощущениями, поскольку мы привыкли к их здравому смыслу, словно свой мы утратили» (“A wiecie, co kaz?de miasto polskim czyni? Zydzi. Jak juz? zabraknie ?Zydоw, wjez?dzamy w ? kraj obcy zupelnie i czujemy, nawykli do ich przytomnos?ci, jakby nam czegos? nie stawalo”). См.: Jozef Ignacy Kraszewski. Latarnia Czarnoksieska. 261. Я хотела бы поблагодарить Тима Снайдера и Джона Митцгела за указание на эту цитату. Подробнее о сочинениях Крашевского и их влиянии на польский национализм XIX века см.: Wincenty Danek. Jоzef Ignacy Kraszewski: Zarys biograficzny.]. Однако до 1658 года в Белостоке проживало совсем немного евреев, а к 1807 году только две тысячи евреев называли Белосток своим домом.
Илл. 4. Башня с часами, стоявшая в центре главной площади города с 1742 года, была общепризнанным символом города. Открытка с изображением рыночной площади, около 1920 года. С разрешения правообладателей коллекции Мерхавиа, Национальная библиотека Израиля, Иерусалим
Но к концу XIX века в Белостоке жило уже около пятидесяти тысяч евреев, привлеченных в город его центральным положением в российской железнодорожной системе и поддержкой царскими властями еврейских поселений в Польше как средства подавления польской националистической агитации. Многие евреи рассматривали Белосток как выход из своего тяжелого экономического положения[76 - Видение евреев как агентов русификации и буфера против польской националистической агитации было широко распространено в кругу царского правительства после восстания 1863 года. См.: John Klier. Imperial Russia’s Jewish Question. Chapter 7.]. Во многом из-за социального давления, вызванного еврейской демографической экспансией, а также дискриминационной государственной политики, еврейские ремесленники и мелкие торговцы, жившие в небольших городах, в XIX веке, как указывает Эли Ледерхендлер, «обрели единый статус наподобие касты», при котором между рабочими, ремесленниками и мелкими торговцами существовало мало социальных или экономических различий[77 - Eli Lederhendler. Classless: on the Social Status of Jews in Russia and Eastern Europe in the Late Nineteenth Century. 509, 522.]. К 1912 году почти все из 73 950 еврейских жителей Белостока были мигрантами или детьми мигрантов, которые прибыли сюда в конце XIX века отчасти ради улучшения своих экономических перспектив. Такой демографический рост не был исключительной чертой Белостока: еврейское население Лодзи, другого польского промышленного центра, увеличилось еще стремительнее – с 259 человек в 1820 году до 98 676 в 1897 году[78 - Jacob Lestchinsky. Yidn in di gresere shtet fun poyln. 25. Также см.: Georges Weill. Lodz II Encyclopedia Judaica. Vol. XL 425.]. Демографически превосходя коренное население, евреи-мигранты коренным образом изменили экономическую, политическую и гражданскую жизнь в этих и других развивающихся восточноевропейских промышленных центрах[79 - Сравнительную информацию о других городах можно найти в: Zipperstein. The Jews of Odessa. 12–40; Elissa Bemporad. Red Star on the Jewish Street: The Reshaping of Jewish Life in Soviet Minsk, 1917–1939. Chapter 1; Natan Meir. The Jews in Kiev, 1859–1914: Community and Charity in an Imperial Russian City; Robert Shapiro. Jewish Self-Government in Poland: Lodz, 1914–1930.].
Массовый приток еврейских мигрантов в Белосток повлиял на существующие системы контроля и власти, создавая проблемы как для местных еврейских общинных властей, так и для государства. Хотя это было болезненно очевидным для большинства поляков на рубеже веков, лишь немногие современные исследователи поздней Российской империи обращают внимание на тревожные последствия, которые еврейская миграция и урбанизация оказали на жизнь в польских провинциях России, где до Первой мировой войны евреи играли доминирующую роль в основании театров, литературных клубов, школ, газет и благотворительных учреждений, которые определили многие аспекты польской городской жизни[80 - В целом историки поздней Российской империи, такие как Питер Гэтрелл, полагают, что в этих города «в мирное время существовали относительно немногочисленные нерусские меньшинства, вовлеченные в широкий процесс миграции в границах Российской империи», см.: Peter Gattrell. A Whole Empire Walking: Refugees in Russia during the First World War. 5. Как показывает Тед Уикс, этот подход игнорирует тот факт, что тысячи евреев перемещались в польские города и популяционный сдвиг привел к радикальному изменению пропорции городского населения Польши, см.: Theodore Weeks. Nation and State in Late Imperial Russia: Nationalism and Russification on the Western Frontier 1863–1914. 110–130.].
Если мы проследим рост и развитие Белостока, превратившегося за XIX век из провинциального городка в оживленный урбанистический центр, станет ясно, что недавно прибывшие еврейские мигранты произвели революцию в экономике Польши, финансируя промышленную экспансию, порождая новые этнические антагонизмы, создавая дополнительные основания для политической оппозиции российскому правительству и создавая новаторские политические и благотворительные организации. Все эти особенности способствовали дестабилизации традиционной власти и, как отмечает Питер Гэтрелл, в поздний период бросали вызов «преобладающим политическим, социальным и культурным практикам» сословной системы царской России[81 - Ibid.].
Политическая нестабильность в регионе подстегнула усилия евреев-мигрантов по переустройству города – в течение двух с половиной столетий Белосток менял статус, оказываясь последовательно под эгидой Речи Посполитой, Пруссии, Франции, Российской империи, и наконец в 1919 году стал городом Второй Польской Республики. Каждое из этих государств оставило свой отпечаток на городе и его жителях, вынуждая немцев, русских, поляков, литовцев и евреев сосуществовать в лоскутном одеяле социальных и экономических отношений. Даже когда Белосток оставался частью Российской империи, как это было на протяжении большей части XIX века, стремление абсолютистского государства к проведению реформ по модернизации, которые осуществлялись самым неравномерным и бессистемным образом, вызывало в городе сильное внутреннее брожение, которое в начале XX века выливалось в забастовки и вспышки антисемитского насилия. Белосток стоит в одном ряду с другими большими городами царской России – например, Киев, Минск или Варшава, поскольку в нем соединялись радикально современные способы производства с важными чертами доиндустриальной жизни, такими как раввинский контроль над распределением еврейских доходов[82 - Natan Meir. The Jews in Kiev, 1859–1914; Bemporad. Red Star on the Jewish Street;Scott Ury. Red Banner, Blue Star: Radical Politics, Democratic Institutions and Collective Identity amongst Jews in Warsaw, 1904–1907.]. Развитие Белостока как центра промышленности и жизни еврейских мигрантов в быстро развивающейся Российской империи необходимо рассматривать именно в контексте ускоряющихся перемен, социальных потрясений и экономических преобразований[83 - Benjamin Nathans. Beyond the Pale. 10.].
В то время как надежда на улучшение своего экономического положения мотивировала многих российских еврейских мигрантов обосновываться в Белостоке, экономический успех часто оказывался переплетен с их желанием интегрироваться в культурную среду своего нового дома. Создание широкого спектра новых еврейских благотворительных организаций и еврейских политических партий, таких как социалистическая партия «Бунд», сионистская партия «Ховевей Цион» («Любящие к Сион») или движение эсперантистов, служат яркими иллюстрациями того, как евреи формировали новые организации и использовали новые стратегии для удовлетворения своих потребностей как рабочих-мигрантов, еще не имевших прочных корней в городах. Эти организации, будь то традиционные филантропические ассоциации или более радикальные политические партии – изменили жизнь в Белостоке, поощряя евреев бросать вызов власти кехиллы (местного еврейского общинного совета) и царя, одновременно заставляя их осознавать свою еврейскую идентичность с ярко выраженным региональным характером; Элияху Оран и Исроэль Пренски приходят к выводу: «…мы не только из Белостока, мы – белостокские евреи-бундовцы»[84 - Элияху Оран и Исроэль Пренски, устное интервью, 22 июня 1997 года, Тель-Авив. Подобный феномен был характерен не только для Белостока, это показывает Стивен Ципперштейн в исследовании Одессы. Там евреи тоже формировали новые организации в ответ на перемены в окружающем мире, и эти организации, в свою очередь, ускоряли культурную трансформацию самих евреев. См.: Zipperstein. The Jews of Odessa. 70–94, 151–154.]. Конечно, тот факт, что евреи Белостока проживали в регионе, характеризующемся интенсивной националистической агитацией – бок о бок с зарождающимися польскими, белорусскими, украинскими и литовскими национальными движениями, борющимися за признание, – усиливал активность белостокских евреев по формированию собственной местной идентичности. Однако наиболее интригующее в этих новых организациях – это то, что, связывая своих членов с более крупными идеологическими движениями, такими как сионизм или социализм, они также поощряли евреев рассматривать свою региональную принадлежность как переплетенную с их религиозной, социальной и политической идентичностью[85 - Lederhendler. Did Russian Jewry Exist Prior to 1917; Jozef Chlebowczyk. On Small and Young Nations of Europe: Nation Forming Processes in the Ethnic Borderlands in East-Central Europe; Andrzej Walicki. The Enlightenment and the Birth of Modern Nationhood: Polish Political Thought from Noble Republicanism to Tadeusz Kosciuszko.]. Излишне говорить, что Белосток ни в коем случае не был в этом отношении исключительным местом: несмотря на неглубокие корни, он лишь недавно вступил в круг таких быстро растущих городов, как Одесса, Варшава и Санкт-Петербург. Многие еврейские мигранты считали, что их новые города, став родными, определяют их идентичность. По всей Восточной Европе евреи отождествляли себя со своими новыми домами, поскольку превращение этих мест из небольших торговых городков в центры промышленного капитализма, революционной националистической политики и прогрессивных благотворительных организаций отражало трансформацию самих мигрантов в современных людей с урбанистическим сознанием. Они были объединены с развивающимися городами Российской империи не только местом жительства, но и новым опытом[86 - О региональных вариантах формирования еврейской идентичности при переселении на новое место см.: Zipperstein. Jews of Odessa; Nathans, Beyond the Pale.].
Сдвиги политического суверенитета Белостока и Восточной Европы
Расположенный в черте оседлости – определенной законом территории еврейского проживания на западных окраинах царской России, – Белосток находился на перекрестке дорог этой империи (см. табл. 1 и карту 1). Он входил последовательно в состав четырех государств, а географическое положение города привлекало поляков, русских, немцев, литовцев и, конечно же, евреев, прибывавших из разных регионов[87 - Подобнее о политической истории Белостока см.: Juliusz Lukasiewicz. Bialystok w XIX wieku.]. Притом что евреи с точки зрения демографии преобладали, они оставались не коренным населением, и им приходилось отстаивать свою идентичность и противостоять ассимиляции. Как и другие иммигранты или меньшинства в другие времена и в других местах, евреи Белостока, с одной стороны, хотели интегрироваться в культурную среду города, а с другой, сохранить независимую религиозную, социальную и политическую идентичность. Вместо определения себя по национальной принадлежности, белостокские евреи – как и одесские, варшавские и петербургские – воспринимали самих себя сквозь призму конкретного города и региона. Они были, прежде всего, верными белостокцами, испытывающими двойственные сомнения в том, считать ли себя лояльными российскими подданными или польскими евреями[88 - Эзра Мендельсон не дает четкого определения понятиям ассимиляция и аккультурация, но отмечает факт лингвистической ассимиляции и аккультурации у всех, кто выступал за польскую независимость. См.: Ezra Mendelsohn. A Note on Jewish Assimilation in the Polish Lands // Bela Vago, ed. Jewish Assimilation in Modern Times. 141–145; Moshe Mishkinsky. Regional Factors in the Formation of the Jewish Labor Movement in Czarist Russia. 47–49; Zimmerman. Poles, Jews and the Politics of Nationality. 115–140.].
Однако отсутствие демографического давления, направленного на ассимиляцию в соответствии с моделью единого национального государства или империи, не должно затмевать тонкие сдвиги в еврейской жизни, происходившие по мере того как город переходил в состав нового государства[89 - Обзор демографического роста Белостока см.: Herschberg. Pinkes Bialystok. 30–33; Tomasz Wisniewski. Jewish Bialystok. 120; Yerucham Bachrach. Demo-grafiyefun der idisher befalkerung in Bialystok. 1-38.]. Например, когда Белосток в 1796 году попал под прусский контроль, чиновники активно стремились «германизировать» город, ограничивая еврейскую миграцию, сокращая список профессий, разрешенных евреям, и поощряя немецких предпринимателей и прусских администраторов селиться в этом регионе[90 - Ariusz Malek. Zydzi w nowych prusach wschodnich. 133–135; Lukasiewicz. Bialystok w XIX wieku. 59–62; Sara Bender. The Jews of Bialystok during World War II and the Holocaust. 2–3; Herschberg, Pinkes Bialistok. I. 67–83.]. Власти также проводили реформу средней школы в Белостоке с целью ускорить «германизацию» местного населения[91 - Malek. Zydzi w nowych prusach wschodnich. 139–140.]. В то время как коренное польское население оставалось стойко преданным своей «польской провинции», что с горечью признавали прусские чиновники, евреи охотнее восприняли немецкую культуру. Они быстро овладевали немецким языком, осваивали новые профессии и отстаивали идеалы немецко-еврейской Хаскапы, или еврейского просвещения[92 - Herschberg. Pinkes Bialistok. I. 67–84; Norman Davies. Gods Playground: A History of Poland. 112. Подробнее про хаскалу в Западной Европе см. отличный обзор: Michael Meyer. Jewish Identity in the Modern World; David Sorkin. The Transformation of German Jewry. В Восточной Европе хаскала была организована по нескольким моделям. См.: Immanuel Etkes, ed. ha-Dat veha-Hayim: tenu?at ha-Haskalah ha-Yehudit be-Mizrach Eropah; Shmuel Feiner. Haskalah ve-Historyah: toldoteha shel hakarat-?avar Yehudit modernit; Mordechai Zalkin. Ba?alot ha-shahar: ha-Haskaah ha-Yehudit ba-Imperyah ha-Rusit ba-me?ah hatesha?esreh. Дополнительно про хаскалу в Западной и Восточной Европе см.: Shmuel Feiner and David Sorkin, eds. New Perspectives on the Haskalah.].
Знакомство с новыми идеями привело к тому, что многие представители еврейской общины Белостока стали вести себя как образованные немецкие евреи, а некоторые лидеры отождествляли себя с немецкими маскилим (сторонниками хаскалы), прилагая большие усилия к распространению «просвещенных» произведений и идеологических брошюр, выпущенных немецкими еврейскими маскилим, по всей Польше[93 - О долгосрочных последствиях внедрения хаскалы в еврейскую жизнь Белостока см.: Herschberg. Pinkes Bialistok. I. 214–268.]. Обучая еврейскую молодежь Белостока принципам хаскалы, большую роль в развитии общины сыграл рабби Элиезер Хальберштам: он открыл новую школу для изучения идеалов маскилим и активно сотрудничал с местной еврейской газетой «Хамагид» («Проповедник»), пропагандирующей те же идеи[94 - Ibid. 214–220.]. Рабби Аарон Галеви Горовиц основал в 1804 году первую еврейскую типографию в Белостоке для распространения идей еврейской модернизации. Двойственность в отношении евреев к доминирующей культуре лучше всего иллюстрирует то, как принимались все эти инициативы. Хотя «современные» идеи были поддержаны Хальберштамом и другими, они вызвали раскол в польской еврейской общине. Более традиционно мыслящие раввины, которые придерживались старых путей, заявляли, что Белосток – «еретический город, наполненный хаскалой и бильдунгом [просвещением и светским образованием]», и его следует всячески избегать[95 - Yehezkel Kotik. Mayne zikhroynes. Vol. I. 376; цит. в: Herschberg. Pinkes Bialistok. I. 215.].
Табл. 1.1. Политические сдвиги и демографический рост в Белостоке, 1795–1939 гг.
Однако после 1807 года, когда Белосток был аннексирован Российской империей, «германизация» утратила часть своей привлекательности – евреи Белостока уже меньше были заинтересованы в идентификации с евреями Германии[96 - Edward Thadden. Russia’s Western Borderlands. 59–75.]. В тот момент, когда русские в 1807 году взяли власть в Белостоке, городской совет возглавлял мэр-христианин, но его заместитель был евреем, и двое из четырех членов городского совета также были евреями. Евреи сохраняли заметную роль в гражданских делах при Наполеоне, который правил Белостоком с!812по1815 год. После возвращения Белостока в состав России в 1815 году евреи покинули органы городского управления и сосредоточились на расширении своих коммерческих связей как внутри Российской империи, так и за ее пределами[97 - Adam Dobron'ski. Z dziejow Zydow na Bialostocczyznie w XIX wieku 11 Studia Podlaskie. 2 (1989).]. Вплоть до польского восстания 1830–1831 годов царское правительство уважало лояльность местных жителей к своему польскому наследию и культуре и прилагало мало усилий для «русификации» провинции.
Илл. 5. Русская Польша и черта оседлости евреев, около 1900 года
Город сохранил роль административного центра и даже служил столицей собственной автономной области (административного округа)[98 - Edward Thadden. Russia’s Western Borderlands. 63–70.]. Но когда в 1830-х годах началось оживление польского националистического движения, царское правительство изменило отношение к региону и стало вводить интенсивную программу по превращению местных жителей в лояльных российских подданных[99 - Lukasiewicz. Bialystok w XIX wieku. 72–84.]. В рамках этой программы власти поощряли евреев, которые, несмотря на их двойственное отношение к Российскому государству, считались более лояльными, чем поляки, селиться в Белостоке, чтобы уменьшить польский революционный пыл[100 - Подробнее о восприятии евреев как агентов «русификации» см.: Weeks.Nation and State in Late Imperial Russia. 116–117.].
Благодаря экономическим и культурным возможностям, которые предлагал Белосток, евреи устремились в город, в результате чего еврейское население Белостока выросло с 2116 человек в 1807 году до более чем 79 350 к 1914 году. Как показывает даже беглый взгляд на записи о рождении, смерти и браках в еврейской общине в 1862 году, некоторые евреи были выходцами из окрестных деревень, расположенных менее чем в пятидесяти километрах от города, таких как Тыкоцин, Мост и Кнысан. Тыкоцин, бывшая губернская столица, известная деревянной синагогой, – яркая иллюстрация ритмов жизни в маленьких местечках: евреи составляли 60 % его населения, а в 1897 году оно насчитывало чуть более 2000 человек. Один мемуарист вспоминал, как его набожная бабушка держала корову во дворе, чтобы обеспечить для семьи молоко и масло, даже если бы не было денег на еду, потому что это поселение «было известно лишь своей бедностью, ежегодной ярмаркой и тщательным [соблюдением] еврейских традиций». И в самом деле, основной продукцией Тыкоцина были еврейские молитвенные покровы. Однако другие мигранты приезжали в Белосток из растущих городов, расположенных за сотни километров, например из Минска, города гораздо больше Белостока с населением 91 494 человека на 1897 год. По всей видимости, значительный потенциал для быстрого экономического успеха привлекал в Белосток евреев даже из регионов, расположенных за пределами черты оседлости, в частности из прусского Кёнигсберга, где евреи не только свободно поступали в университеты, но и могли вступать в нееврейские общественные клубы[101 - Stephanie Schuler-Springorum. Assimilation and Community Reconsidered: The Jewish Community in Konigsberg: 1871–1914.]. Разумеется, естественный прирост населения также сыграл некоторую роль в поддержке этого демографического взрыва; однако, по воспоминаниям Майкла Фликера, все замечали, что «каждый день, когда прибывал поезд, очередная еврейская семья выходила из него, чтобы начать жизнь заново»[102 - Рождение, смерть и вступление в брак в еврейской общине Белостока в XIX веке в сохранившихся источниках отражены далеко не полностью. Место рождения упоминается для матери или отца лишь в трех четвертях записей. За исключением отдельно отмеченных случаев, вся статистика получена из издания: Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. Т. 11; Akta stanu cywilnego okregu Boz'niczego w Bialymstoku, 1835–1899 nr. zespol 264. Archiwun pan'stwowe w Bialymstoku. Я хотела бы поблагодарить за доступ к базе данных по Польше JRI-Poland. Устное интервью с Майклом Фликером, 10 мая 1997 года.]. Поток миграции еще больше усилился в последней четверти XIX века. Быстро развивающаяся экономика Белостока и его легкая доступность привлекали тысячи евреев из ближних и дальних регионов[103 - К сожалению, официальная перепись 1897 года отмечала место рождения только для резидентов, которые родились вне пределов Гродненской губернии, в которую входил на тот момент Белосток, это затрудняет решение вопроса о том, сколько мигрантов прибыло в город из ближайших малых поселений. См.: Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 года. Т. 11. С. 46–50.].
Еврейские поселенцы конца XIX века были вынуждены жить в ранее пустынных районах города возле леса, который называли Зверинец, «без мощеных улиц и дорог», как жаловался один молодой еврейский житель, который ежедневно ходил на работу «по холмам и долинам, занесенным снегом», что занимало у него более часа[104 - Y.B. RG102, Box 15, Autobiography 178. R 25. YIVO Autobiography Collection, 1939 contest.]. Кроме того, когда царские власти в 1860-х годах вложили значительные средства в расширение российской железнодорожной системы, видя в этом способ модернизации империи, Белосток стал центральным транзитным пунктом на железнодорожной линии Санкт-Петербург-Варшава. С этого времени евреи из большинства поселений черты оседлости могли добраться до Белостока менее чем за день пути. Более того, польское восстание 1863 года стимулировало российские власти оказывать еще большую поддержку еврейских поселений и промышленной экспансии на польских землях. Все эти шаги были предприняты в надежде, что возросшее военное присутствие вместе с притоком евреев и новыми экономическими возможностями поможет подавить польское националистическое движение[105 - Weeks. Nation and State in Late Imperial Russia. 63; 101–103; Thadden. Russia’s Western Borderlands. 120–122.].
Хотя эта политика так и не достигла поставленной цели – искоренения польского национализма, – она и в самом деле изменила население и экономическую структуру города. Согласно данным переписи 1897 года, в Белосток прибыли десятки тысяч человек из близлежащих торговых городков и соседних небольших местечек. Растущее присутствие российских военных в регионе меняло население Белостока, привлекая тысячи людей из далеких от Белостока регионов Российской империи, таких как Тверь и Казань (1634 человека)[106 - Информация о месте рождения жителей Белостока получена из издания: Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. Т. И. С. 46–54.]. Работы на растущем числе заводов города и сопутствующие инвестиционные возможности соблазняли сотни переселенцев из городов, разбросанных по всей империи, например: Санкт-Петербург (198), Минск (701), Вильнюс (752) и Варшава (523). Привлекал Белосток и людей, проживавших за пределами географических границ Российской империи: около 600 мигрантов были выходцами из Прусской и Австро-Венгерской империй[107 - Там же. С. 54.].
Сплетение ткани повседневной жизни: евреи-мигранты и развитие промышленности в Белостоке
Еврейская миграция в Белосток не просто изменила демографию города, радикально преобразилась и его экономическая жизнь. Быстрое превращение Белостока в промышленный центр было неотъемлемой частью промышленной трансформации России в XIX веке, но, как и в других городах Польши, этот рост в значительной степени был обусловлен еврейской продуктивностью и предприимчивостью[108 - Pawel Korzec. Rzemioslo Zydowskie w Bialymstoku na przelomie XIX i XX stul-ecia. 23–35.]. В промышленном секторе Белостока еврейские рабочие составляли 83,9 % рабочей силы, а еврейские купцы владели 88 % городских магазинов[109 - Herschberg. Pinkes Bialistok. II. 49–53. Подробнее об индустриализации в России того времени см.: Susan Mccaffray. The Politics of Industrialization in Tsarist Russia: The Association of Southern Coal and Steel Producers.]. Эти тенденции были особенно очевидны в текстильном секторе, где к 1898 году евреям принадлежало 80 % из 309 текстильных фабрик города[110 - Подробнее о развитии текстильной отрасли см.: М. Gately. The Development of the Russian Cotton Textile Industry, 1861–1913; Прохоровы: материалы к истории Прохоровской Трехгорной мануфактуры и торгово-промышленной деятельности семьи Прохоровых, 1799–1915. Специально о Белостоке см.: Herschberg. PinkesBialistok. 45–47; Stanislaw Kalabin 'ski. Pierwszy okresprzemyslu i klasy robotniczej Bialostocczyzny 1807–1870.]. Таким образом, в новом мире промышленного капитализма, который складывался в Белостоке вокруг текстильного производства, евреи составляли большинство элитного класса предпринимателей, доминировали в классе купцов и составляли ядро нового рабочего класса[111 - Herschberg. Pinkes Bialistok. ii. 46–53.].
Текстильное производство впервые стало частью экономики города в начале XIX века благодаря переселенцами из Пруссии. Около 1800 года несколько немецких промышленников основали фабрики, которые обслуживали в первую очередь высококлассный рынок и производили только высококачественные дорогие шерстяные ткани для богатых клиентов. Однако после укрепления российского контроля над частью Польши в 1831 году российское правительство сделало Белосток торговым барьером между этим регионом и Российской империей. Таким образом, Белосток оказался новым приграничным городом. Это подготовило почву для его превращения в крупный индустриальный центр, который привлекал большое число еврейских предпринимателей в 1840-х и 1850-х годах. Среди них был и Зендер Блох[112 - Аналогичным образом Лодзь развивалась как центр производства шерстяных тканей благодаря близости к польско-прусской границе, а Белосток, расположенный на линии российского таможенного барьера, после 1831 года стал центром текстильного производства целого региона. Нет нужды говорить, что перемены в таможенном барьере нанесли удар по текстильной отрасли Лодзи, и владельцы многих тамошних фабрик перенесли свое производство в Белосток. См.: Davies. Gods Playground, 172–174; Piotr Wandycz. The Lands of Partitioned Poland, 1795–1918. 122–123.]. Еврей из богатой предпринимательской семьи в Вильнюсе, он в 1842 году основал в Белостоке текстильную фабрику. Стремясь прежде всего к получению быстрой прибыли, Блох отказался от производства изысканных товаров, сосредоточившись вместо этого на синтетической шерсти более низкого качества, которую затем продавал низшему и среднему классам Восточной Европы[113 - Herschberg. II. 44–45.].
Решение Блоха произвело революцию в текстильной промышленности Белостока. По мере роста среднего класса в России постоянно сохраняющийся спрос на эти более дешевые ткани привел к резкому увеличению числа текстильных фабрик в Белостоке. Вскоре фабрики, производившие ткани высокого качества, уже не могли конкурировать с фабриками, производившими товары более низкого качества[114 - Ibid. 46–47.]. Закономерно, что еврейские фабрики, производившие ткани невысокого качества, стали основными поставщиками материалов для пошива военной формы для российской армии[115 - Ibid. 45–47.].
Влияние еврейских предпринимателей на текстильную промышленность Белостока выходило за рамки фабричной системы. Поскольку открытие бизнеса обходилось относительно недорого, многие недавно прибывшие в город воспользовались имеющимися у них возможностями для открытия собственных магазинов. Эти люди, известные как лойнкетники (буквально «расторопные люди»), знали, как легко овладеть ткацким ремеслом, и поэтому в конечном счете наняли большинство еврейских мигрантов для работы в небольших немеханизированных мастерских[116 - Ibid. 28–38.]. Выступая в качестве подрядчиков, лойнкетники поставляли готовую продукцию для более крупных механизированных фабрик, а те, в свою очередь, снабжали лойнкетников ткацкими станками и сырьем. В своих мемуарах Макс Хавелин, еврейский мигрант из небольшой деревни в районе Могилева, описал, как разочарование из-за низкой зарплаты на маленькой мануфактуре побудило его открыть собственную мастерскую. После нескольких месяцев кропотливого труда на двух взятых в аренду ткацких станках Хавелин преуспел, смог нанять нескольких ткачей и купил еще два станка[117 - Max Havelin. YIVO Autobiography Collection, 1939. RG102, No. 21, YIVO Institute for Jewish Research.].
Несомненно, Хавелин был исключением из правил. У большинства еврейских рабочих было мало вариантов выбора, чем охотно пользовались еврейские лойнкетники, вынуждая многих бедных еврейских рабочих-мигрантов работать долгие часы за небольшую плату. Как вспоминал один рабочий в своих мемуарах:
Летом я работал с семи утра до восьми вечера, а зимой с восьми утра до девяти вечера. Перед праздниками я часто работал всю ночь. Только после шести месяцев такого каторжного труда я начал зарабатывать два рубля в неделю[118 - Max Pogorelsky. Why I Left the Old Country and What I Achieved in the U.S.YIVO Autobiography Collection, 1939. RG102, Box 16, Autobiography No. 194. YIVO Institute for Jewish Research.].
И эксплуатация рабочих, и тот факт, что текстильное производство резко различалось на механизированных фабриках и в мастерских лойнкетников, привели к двухуровневой иерархии ткачей в Белостоке. Так, в 1885 году фабричные рабочие получали почти в три раза больше, чем ткачи, работавшие по системе лойнкетников[119 - Herman Frank. Der biterer kamf tsvishen de loynketniks un vebers. 368.]. К 1900 году фабричные рабочие зарабатывали около восьми рублей в неделю, тогда как работающие на лойнкетников получали лишь четыре рубля в неделю[120 - Herschberg. Pinkes Bialistok. II. 85.]. В 1887 году еврейские фабричные рабочие объявили забастовку не в знак протеста против условий труда на механизированных фабриках, как в других городах, а скорее для того, чтобы искоренить систему лойнкетников, поскольку, по их мнению, она подрывала их статус квалифицированных рабочих и не позволяла им требовать повышения заработной платы в периоды высокой занятости[121 - В отличие от большинства других забастовок против условий работы на фабриках, в Белостоке забастовки были направлены против системы производства. См.: Ezra Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 19–24. Подробнее о забастовке 1887 года см.: Frank. Der biterer kamf tsvishen de loynketniks un vebers. 369.]. В течение следующего десятилетия фабричные рабочие неоднократно объявляли забастовки в знак протеста против избытка ткачей, созданного системой лойнкетников[122 - Herschberg, Pinkes Bialistok. II. 81–84.].
Хотя Белосток действительно предоставил своим еврейским мигрантам широкие возможности трудоустройства, он также принес им много трудностей и страданий. Как и другие развивающиеся промышленные центры, Белосток переживал периоды стагнации и роста. Вотчетах губернатора региона подчеркивается, что в период с 1872 по 1909 год рецессия неоднократно ударяла по местной экономике[123 - Stanislaw Kalabin'ski. Stan zatrudnienia w przemysle Bialostocczyzny w latach 1870–1914. 82–85.]. Длительные периоды безработицы были обычным явлением для основной массы еврейских рабочих-мигрантов, особенно для тех, кто трудился на небольших фабриках, которые в периоды спада закрывали, чтобы сэкономить. Те, кто продолжал работать, часто избегали потери места, только если соглашались работать меньшее количество часов или делить свою заработную плату с другими работниками[124 - Ibid. 89–90.]. В ответ на эти периоды экономического кризиса многие еврейские текстильщики покинули Белосток, и их немедленно заменили польские рабочие-католики, что побудило одного российского обозревателя конца XIX века заметить: «Белосток – еврейский город еврейских фабрикантов, но без единого еврейского рабочего»[125 - Ibid. 90–91. См. также: Ezra Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 23; Max Havelin. Autobiography, No. 21; Yosef Winiecki. Autobiography No. 28; Max Po-gorelsky. Autobiography No. 194; Autobiography Collection, YIVO Institute for Jewish Research. Одна из самых значительных волн еврейской эмиграции из Белостока приходится на 1904–1909 годы, когда суровая экономическая депрессия лишила работы более половины рабочих Белостока. См.: Kalabin 'ski. Stan zatrudnienia w przemysle Bialostocczyzny w latach 1870–1914. 103–104. Личный взгляд на миграцию из Белостока см. в автобиографии Юзефа Винецкого: Yosef Winiecki, YIVO Archives, No. 28.].
Эти периоды рецессии подчеркивали шаткое положение еврейских ткачей, особенно тех, кто работал в системе лойнкетников, в рамках которой работодатели могли удерживать заработную плату на низком уровне благодаря постоянному притоку новых еврейских рабочих-мигрантов. Еврейские рабочие составляли подавляющее большинство рабочей силы на немеханизированных фабриках, однако, когда еврейские промышленники создавали крупное механизированное производство, они редко нанимали на эти продвинутые предприятия еврейских рабочих, потому что не хотели закрывать фабрики как по субботам, так и по воскресеньям (воскресенье было всеобщим официальным выходным в Польше)[126 - Описание роли еврейских предпринимателей в развитии текстильной промышленности Белостока (а также список евреев, владевших крупнейшими текстильными фабриками), см. в: Herschberg. Pinkes Bialistok. II. 55–70; Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 18. Та же модель сохранялась в межвоенный период, см.: Piotr Wrobel. Na rowni pochylej. Zydzi Bialegostoku w latach 1918–1939.167–168; Jerzy Joka. Z dziejow walkklasowychproletariatu Bialegostoku w latach 1918,1939.285–352. Анализ общей ситуации с еврейскими рабочими в регионе см. в: Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 10.]. Инспекция 150 современных механизированных текстильных фабрик в Белостоке, проведенная в 1886 году, показала, что евреи составляли менее одной пятой рабочей силы[127 - Подробнее о сложных взаимоотношениях между нееврейскими и еврейскими рабочими в Белостоке см.: Moshe Mishkinsky. Reshit tenuat ha-poalim ha-yehudit bi-rusiya. 180; Stanislaw Kalabin'ski. Ppoczetki ruchu robotinczego w bialostockim okregu przemyslowym w latach. 143–194.]. Эта тенденция мало изменилась к концу столетия, когда по результатам переписи 1897 года выяснилось, что евреи в Белостоке составляли 83,9 % рабочей силы на немеханизированных фабриках, принадлежавших евреям, и только 36,6 % рабочих на механизированных фабриках, находившихся во владении евреев[128 - Herschberg. Pinkes Bialistok. II. 49–53.].
Эксплуататорские методы лойнкетников спровоцировали еврейский пролетариат из числа иммигрантов Белостока на политические действия. Волнения рабочих были более распространены среди еврейских ткачей, чем среди их нееврейских коллег[129 - Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 19–21.]. Сначала еврейские рабочие обращались в еврейские общинные учреждения для разрешения своих трудовых конфликтов. Например, в 1882 году семьдесят ткачей, которые бросили свои ткацкие станки, чтобы потребовать повышения заработной платы на текстильной фабрике Аарона Сузарского (этот случай считается первой крупной забастовкой в городе), обратились за помощью к религиозным властям[130 - Herschberg. Pinkes Bialistok. II. 81.]. Поскольку большинство ткачей были членами одной и той же хасидской общины, что и владельцы фабрик, совет раввинов взялся за разрешение конфликта[131 - Ibid. 81–82.]. Религиозные соображения также сыграли роль в конфликтах 1880-х годов, поскольку многие еврейские фабриканты заменили еврейских рабочих христианами, которые требовали выходных только по воскресеньям[132 - Mendelsohn. Class Struggle in the Pale. 19–22.]. Это привело в ярость большое число еврейских рабочих, и вместо того, чтобы обратиться к религиозным властям, они взяли дело в свои руки, организовав несколько хорошо скоординированных забастовок[133 - Подробнее о забастовках 1880-х годов см.: Frank. Der biterer kamf tsvishen de loynketniks un vebers. 368–369.]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70905430&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
В русском переводе последовательно используется название Белосток, но важно помнить о другом звучании топонима в идише и польском. – Примеч. пер.
2
Дэниел Сойер заявляет, что речь шла о «миллионе евреев», прямо или косвенно объединенных в 3000 земляческих ассоциаций в Нью-Йорке того времени. См.: Daniel Soyer. Jewish Immigrant Associations and American Identity in New York, 1880–1939. 1–2. Айзек Ронч, глава Союза пишущих на идиш, считал, что эти организации евреев-иммигрантов и их публикации служили «становым хребтом» иммигрантской жизни евреев. См.: Isaac Ronch. The Present State of the Landsmanschaften. 360–378. Роль этих изданий в общественной жизни евреев, говоривших на идиш, рассматривается в работах: Yosef Chaikin. Yidishe bleter in Amerike; Arthur Goren. The Jewish Press // The Ethnic Press in the United States: A Historical Analysis and Handbook. 203–228.
3
Khaym Horowitz. Mir bialistoker (gedanken un gefilen) // Bialystoker Stimme. 1 (Nov. 1921). 2.
4
Триумфальный образ вступления евреев в Америку, в котором соединялись новое видение еврейской идентичности и шанс принять участие в создании новой Америки, доминирует в американской истории евреев. Этот образ транслируется в многочисленных произведениях. Наиболее важные из них: Moses Rischin. The Promised City: New York Jews, 1870–1914; Abraham Karp, ed. Golden Door to America: The Jewish Immigrant Experience; Deborah Dash Moore. At Home in America; Hasia Diner. A Time for Gathering: The Second Migration, 1821–1880; Jenna Weisman Joselit. The Wonders of America: Reinventing Jewish Culture, 1880–1950. Общая «некритичная триумфальность» характерная для американской истории евреев, в частности при описании процесса адаптации евреев в новой для них стране, отчетливо видна в работе: Tony Michels. A Fire in Their Hearts: Yiddish Socialists in New York. Cambridge, Mass., 2005. 16–25.
5
Подобное неоднозначное высказывание об отъезде из Европы не было изобретением Горовица, оно часто встречается в широком круге американских сочинений, написанных на идиш. См.: Mikhail Krutikov. Yiddish Fiction and the Crisis of Modernity. 150–155; Leah Garrett. Shipping the Self to America: The Perils of Assimilation in Glatshteyn’s and Shapiro’s Immigration Novels. 203–230; Matthew Frye Jacobson. The Quintessence of the Jew: Polemics of Nationalism and Peoplehood in Turn-of-the-century Yiddish Fiction. 103–122.
6
David Sohn. Redaktsianele notitsen II Bialystoker Stimme. 2 (1922). 15.
7
Ibid.
