«Понимаю»00:59
«Но мне тяжело Игорь»00:59
«А ты мне никак не помогаешь»01:00
«Я тебя не вижу не чувствую»01:00
«Такое чувство что вообще одна живу»01:00
«И секса у нас давно не было»01:01
«Может я какая-то не такая для тебя стала?«01:06
Игорь:
01:06«Я просто на работе устаю»
01:06«Ты меня тоже пойми»
01:06«Да не»
01:06 «все норм»
01:06 «просто время сейчас такое»
01:07«потерпеть надо»
Жена:
«Хорошо»01:09
«Если я спать буду, то еда в холодильнике будет стоять»01:09
Игорь:
01:10«Спасибо дорогая»
01:10«Давай завтра увидимся»
01:11«целую»
Жена:
«И я тебя»01:13
Отрывается головой, сознанием своим как-будто от присосок (щупалец?) Другого, их текстов – шире – общего гипертекста, – что реформируется с низкой герцовкой дисплеев, разной мощности процессорами, вспыхивающими, фетишистскими камерами высокого разрешения, свинцово-кислотно-никель-литий-ионными батареями, что сохраняются в блоках памяти, к которым с другой стороны – из больной – для некоторых – избранной – реальности – подключены, истекая слюнями, структуры безопасности – власти, слуги ее, никому не подконтрольной, специализирующиеся на «коррекции» жизни… Освобождается. Окатывается реальностью, и потому какое-то время тратится на приспособление понятийного аппарата к новым-старым параметрам.
Ночь в стеклах сгущена до смородины, что на сетчатке его остается сбоку пятном. Эмоционально нейтрален. Его средних размеров живот томно вздымается, одна из рук покоится на нем и контакт этот почему-то способствует его умиротворению. По истечению пары-тройки минут полагает, что ему нужно подняться и сделать обход по потемневшим, а значит полнее перешедшим под его контроль территориям. И, еще только встав, грузится усталостью и разрождается потребностью жалобы, что возвращает на ум образ доброй Лизы. Вздыхает, успокаивается, – в нарративе символических продуктов фабрики грез – мозга – получив напоминание о своем к ней утреннем визите и картинку ее последней фотографии – собранных губ, – осматривается, видя перед собой только невзрачную картину иссиня-черного, вздыхает еще и садится обратно, в слегка растерявшее процент теплоты кресло. И мыслит себя в нем пока сознание не отдрейфовывает в легкую дрему…
Глаз сюжета также покидает это одиноко освещенное место, задом отступая глубже в темноту, которая резко заполняет собой весь обзор, когда он оказывается на лестнице, ведущей к служебной раздевалке PizzaDiz, лишая его всяческого смысла. И мы с ним слепы.
В дистрофичном мерцании калогеновой лампы знакомый интерьер, развернутый на 180* из-за смены точки обзора – проем, ведущий на лестницу, поднимающую пролетом к пункту охраны, к служебному выходу, – располагающейся на стыке двух рядов шкафчиков, коим служит логичной связующих их частью. И кажется, что все на местах своих, но восседающая, неотчетливо, статуэтка на столе разрешает вопросом.
Глава 11
Зал полнится народом – «любимыми», – Настя суетна, носится меж столешниц с несходящей с уст улыбкой, ввинчена в лицо, с рассосом толпы мышцы щек от такого напряжения будут болеть, отмечает про себя – осознание, позволяющее бессознательному до минимума сократиться яркость персонального, представительского лика, заземлить его до нормального, бытового уровня, где проявление стойкого довольства – патология, один из завершающих признаков, говорящий о серьезности случая, поломанной психики.
Илья тут же, рядом, с виду оправившийся, снует не за ней, но во флере ее, как минимум идентичен в манерах, словах и действиях. Рассинхрон не заметишь, даже если поставишь их в параллель к торцам один за другим столиков правого ряда, кажется, что движение рук инжо копипастой будет. Но кто из них за кем повторяет? Но для тела ресторана такое не имеет значения, не имеет значения инда и смерть их, если сумеют об этом предупредить заранее. Слом зубьев шестерни – естественный процесс производства. Потому окружное, радиальное – психологическое, физиологическое, – усилия, действующие на деталь, должны заранее предполагаться производителем, а потому только на его ответственности и остаются, но кто у тех самих найдет этой ответственности достаточно? Поломки – больше, чем норма – тренд, – шестереночного мира.
На улице скапливаются сумерки, делая снующие автомобили заметней за счет их не выключающихся фар и громче на фоне вступившей в права умиротворенности. Но над головами гостей потолок, а вокруг – стены, что редуцируют воздействие внешнего до слогов, запятых, отдельных букв – звуков, – но точно не полномерного присутствия, которое бы наврядли могла погасить и призванная к тому на улице музыка. Она есть и здесь, и права ее здесь громче, бездискуссионы, заведена до необходимости говорить прибавочным тембром, создавая таким образом «правильную» атмосферу, входящую в требуемые по прайсу, уже выраженные в цифрах, объемы «заботы».
…и, кажется, что в этом мире есть заведения, которые могут позволить себе вовсе отказаться от музыки, потому как голоса их гостей от их статуса сами по себе мелодичней Бетховена там, или Баха, а потому самолюбованию их достаточно оставить внимать их самих, чтобы элитарность была оценена по достоинству. Но не путайте такое отношение с обстановкой в местных «разливайках», где тишина из динамиков не потому, что хруст произношения слаще песни, а из-за полного равнодушия, или последнего презрения, к сидящим тут посетителям – отношение, которое те наврядли и оценят…
Виталик тут. Помогает официантам «заботиться»: в настоящий момент стоит у дальнего столика, рядом с принесенной им же подставкой для ведра, которая до половины – злой лед, что позже примет в себя бутылку, пока покоящуюся в его руках и глогающую жидкость в бокалы. Его манеры сдержаны, свою улыбку им подарил лишь единожды – в приветствии, ныне весь захвачен процессом, каждый из сидящих за столом в нем увидел профессионала, от чего взгляды на него сейчас с примесью откровенного восторга – от трех девушек – и единственно мужским уважением, но в каждом то смешано с обязательным довольством самим собою. Оканчивает и завершает все еще одной, в точной дозе улыбкой.
– Постарайтесь не торопиться. Это вино предпочтительно пить маленькими глотками. Тогда у вас получится лучше ощутить его фирменный, такой легко-минеральный оттенок, – сказал, себе – им -? Кому конкретно?
– Да! – выскочила, почти привстав, девушка, гладкостью кожи причисляемая к страте 20-35-летних, с правого, дальнего от Виталия края.
– Спасибо! – по-очередно
– Спасибо Вам! – каждый
– Да, спасибо. – в разнобой.
Но сливаются благодарности из-за смысловой своей идентичности в восприятии принимающего их. Унисоном кажутся ему произнесенными.
Символически, на дюйм опустивши голову, остается в своем приобретенном символическом превосходстве, которое, по сути, обязало оставить «на чай» несколько сверх-нормы сотен, что еще может быть остановлено удаленностью от него Другого.
И некоторое время за столом, между ними, только гул тишины, прерванный той самой, активной, живой девушкой.
– Видели? Видели? Как наливал, видели? – глаза буквально блестят и, кажется, что не может быть источником этого блеска нечто живущее внутри ее, что должно быть другое объяснение этому феномену, возможно так, удачно для нее, потому что экспрессию ее наполняет, лег лампочки верхней свет, – Он так крууууутоооо это делал, – и клонит голову, растягивая ключевое слово, прямо к разместившимся напротив двум девушкам, и но с прежней силой глаза ее сверкают, хоть отклонилась уже от света ряда потолочных винтажных мощностью 60W Interrior Wire, до сдвинутой по рогоже дивана справо налево задницы одной из компашки блеск этот цепляет – соединение, которое связка, почти до склоненных голов, и только мужчина, ранее отстраненно воспринимающий Виталика, также, спиной на спинку – движение тела, что есть отражение психологической дистанции, устанавливаемое над происходящим, – смотрит на эти «женские глупости».
– Реально круто, – говорит одна из двух, с рыжими волосами и легкими веснушками на лице девушка, но эти ее слова только формально Ее, рождены «вторжением» Другого. И кажется, что деление мира должно идти не столько по половой принадлежности, сколько по способности к «инициации» отдельных. Женщины же представляются основной, движущей мир слабостью силой, похищающие душу (зачеркни это, милый) разум, часто осознанно, становясь правителями, кого бы не захотело ни одно государство. И, кажется, уже слышен скрип половиц ступеней cultus под ногами нового образа, кастрированного от воли властью и, отдельно, женщинами его.
– Ну, девочки, мы с вами еще вино не пробовали, – старается пошутить третья, с забранными в хвост волосами, на вид ощущаемая из них самой старшей.
Эта мысль замораживает разговор на какое-то время, каждый занят осмысление произнесенного И…
– Да, согласна, давайте выпьем, – бойкая девчушка, соглашаясь, отъезжает ближе к светло-бежевому фону дивана и, уже спокойно и аккуратно, поддевает бокал, – Кто-нибудь скажет тост? – поворот головы на 83—87* градусов – колеблющийся показатель – в сторону мужчины, до этого молча сидевшего и молча взиравшего – ее приглашение ему.
Подбирается. Отрывает от нее взгляд, из жесткой мягкости дешевого дивана спину, взяв бокал, обращен к публике, что состоит из тех же двух напротив девушек.
– Давайте выпьем за упавшую на человечество освобождающую все, и каждого, чуму, – произносит, поднимает бокал к верху, склоняет голову в поклоне бестелесной силе. И никто из окружающих не почувствовал в его жестах наигранного драматизма, искренно торжественен, отдается сему акту.
– Да, давайте, – девушка с хвостом просевшим от веса тоста голосом.
Вторая даже не решается высказаться, молча протягивает свою тонкую белой кости кожи руку в центр, которым стал его бокал.
– Да, давайте, – «инициатор» в прошлом, самая бойкая, ближайшая к мужчине, номер 1., теперь уже сама копирует, следует примеру оригинала, но в серьезности ее голоса ощущается что-то не ушедшее от прошлого звонкого фальцета.
Звон стекла объединяет бокалы. В каждом поднята волна, что ударяется о верхние губы лиц группы, причастившихся Рислингом.
Некоторое время между ними молчание, которую не может заполнить играющая в ресторане музыка и разговоры, вырывающиеся за геометрические тессеракты занятых столов.
– Кхм, кхм – мужчина откашливается для привлечения внимания, – новое собрание общества должно состояться через три дня. Будьте к тому готовы, – вытянувшийся замолкает, на сей раз наигранность в нем уже чувствуется, но чувствуется только девушкой с хвостом, остальные не видят этого, восхищены его таким образом, готовы внемлить в моменте чему угодно, и у той, что сидит справа от него, проскальзывает импульс броситься и взять его член в рот. Но, и даже и с жалостью, ускальзывает от нее срочно, оставляя в уголках рта вяжущее чувство патоки, зуд, что утолится только растянутыми на шелке до твердости в форме О закрепленными губами. Возбуждение изо рта спускается в промежность, переминаются ноги – ищет убежище, – перекладывает порядок одна на одну, живо осязает вакуум во рту, говорить не пытается – пока оно еще живо, дразнится чувством, – не словами он должен быть сейчас наполнен. И начавшийся разговор группы в ней остается на закромах, рассматривает ширинку его брюк внизу, облизывается и, поймав с испугом себя на этом сознанием, вытолкнута из своих фантазий в текущую мимо реальность…
– …вот такие пока планы на встречу. Галина место пока не бронировала. Хотела это сделать сегодня… край завтра, – мужчина повествует.
– Ну я уже себе платье подыскала, в котором буду, – смеется рыженькая, – А проблем из-за этих всех ограничений не будет? – озабоченно.
– Ээээ, – переадресует этот вопрос, повернувшись, третьей из, – Нет, их даже можно назвать позитивным моментом, – говорит и улыбается она в его сторону, разворачивается к своей по сидушке соседке, серьезно, – Потому что сейчас некоторые моменты стало даже проще… эээммм, выполнить, – наклоняет голову еле, – С платьем не прогадала, – возвращая улыбку – Так, а сейчас о серьезном, – за шутку эту, слушательницей непонятую, улыбку, несходившую, оборачивает к себе самой, награждает себя ею, – Что за платье ты купила? Покажи.
В веснушках девушка молча лезет в светло-бежевую сумочку, заставляя до этого покоящиеся в круге наложенную L на V буквы зашевелиться, оттуда рука возвращается с айфоном последней модели. Девушки, сведя головы, изучают снимки, уединяются с друг другом, замыкаются реальностью, услужливо предоставленной им смартфоном. С хвостиком девчушка уже тычет пальцами в фото, вторая ей что-то молвит… мужчина какое-то время лицезрит их, делает в своей голове заметки, нам не доступные, голову, и даже туловище, в разной пропорции раскручивает к оставшейся из, сидящей от него справа.
– Лен, а ты в чем хотела прийти? – вопрос его выцежен из любезности его, что настоялась в последние секунды.
Та, готовясь к выступление, подбирается, складывает, буквально дважды, губы – разминается – и, переложив бокал в не ведущую левую руку, приступает.
– Ну, смотри, Сереж, пока не знаю, – МХАТовская пауза, – Я сначала думала платье черное надеть, с большим вырезом по спине, – последние слова сопровождает движением руки, что опускается до крестца, – Но потом передумала, – руку возвращает и соединяет ее с другой на ножке бокала, – Решила, что это слишком броско. Думала еще над юбкой с пиджаком. Как сейчас, – возникает паузу, она сверху сама на себя смотрит, правую ножку в колготках телесного цвета вытягивая до очень тупого угла. Его взгляд воспоследовал за ее, удостаивая осмотром святилище это, заочно презентуемое, по сути предлагаемое. И пока он из дискурса аналитика ноги ее в теплых оттенках рассматривает, девушка поворачивает свою голову, тело свое оставляя нетронутым, и тоном, на шкале тождества занявшим отметку «самый мягкий», произносит: «Но мне кажется это будет чересчур для нашего мероприятия, так ведь? Мы же к нему давно готовились. Особенно Вы, – надбровные дуги вздернуты до озабоченности, – как наше Руководство.»
– Ты права, постарайся выбрать что-нибудь простое, – ласково, разум ее тёплой плотью захвачен не был, потому что уже пленен.
– Как скажешь, – кажется, что волю свою перепоручила, на него смотреть продолжает, глазами ища – желая – приказа.
И мужчиной это воззвание прочитано, удовлетворен таким отношением, но от ублажения его воздерживается – разворачивается лицом к двум напротив девушкам, до сих пор между собой наперебой говорящим, – Эй, девчонки, что вы там застряли? Мы тут с Леной устали одни без вас сидеть. Да, Лен?, – наказывает ее своим вопросом.
– Да, – после паузы, проглатывая вдруг скопившуюся во рту слюну, потухшим голосом.
Им зачата обида, которую та, пока разговор между приятелями завязывается, прогоняет: «о чем я вообще думала. Он каждый день столько дел решает. И я тут. Куда-то лезу. Мешаюсь только. Но так было бы круто если бы сказал мне что-то для него сделать. Я бы с радостью выполнила его просьбу. Может приказ? Нет, нет, просьбу». Улыбается про себя и улыбка эта не задерживается в сознании, а неприметно вылазит на поверхность, ловит себя на этом, улыбку прячет и, под мотив самокритики в голове, возвращается к беседе.
– …в этот раз, Ань, я хочу, чтобы у нас все было обставлено, как полагается, – слова его адресованы девушке с хвостом.
– «Как полагается», Сереж, это, наверно, Галина должна решать, – вербальный клинок ее, что проникает, осязаемо, на пару сантиметров под сердце. И только вид новенькой, как выяснится позже, девушки, той, что сейчас, в завалах локонов рыжего на веснушках, сидит, запыхавшаяся, убравши телефон с платьями в средний, в соседство с монетами, на замочке отдел, выполненной изнутри в стандартном черном сумочки, останавливает его от реакции за рамками приличествующей нормы. И это уменьшительно-ласкательное обращение к нему раздражает сильнее всего.
Время утолщается, замедляя в молчании ход. Остальные девушки не пытаются вклиниваться в считываемый подсознанием конфликт. Это взятая по модулю культура, прямиком из бессознательного, культура сражения, культура совокупления, смерти, культ Знака. И они, изголодавшиеся, смотрят, сытятся этим, готовые покорно под победителя «лечь».
– Ань, она не может за всем уследить. За тобой стоят понятные задачи и – и буква это нараспев вырастает до заглавной, – И Я ХОЧУ ЧТОБЫ ОНИ БЫЛИ ВЫПОЛНЕНЫ «КАК ПОЛАГАЕТСЯ», – сказано не-криком, в котором слова звонят от вложенных в них, граничащих с негативом, эмоций.
Короткая пауза.
– Хорошо, сделаю, – потупив глаза в стол, отвечает.
Мужчина откатывается на спинку дивана, чувствуя наслаждение ее унижением и своей силой. Его соседка от вида «его жертвы» получает того же вида удовольствие, усилена в правоте своего-ему поклонения, восхищения Им, кажется, перейти осталось единственную, завершающую, отмеченную красным грань… И только Даша, новенькая здесь девушка, взирает на это больше с непониманием, чем с каким-то понятно-сформулированным чувством, и со взглядом на соседку в нее слабо втекает жалость, за молчание это Анино ее жалеет, но к осуждению мужчины мысль не подходит.
– А кто-нибудь может мне подробно объяснить, чем вообще занимается общество?, – осматривает каждого, стопорясь на Ане, шевельнувшейся. Как будто оживающей. – Я в общих чертах поняла, но мне толком никто ничего не объяснил.
– Ань, объясни, пожалуйста, девочке, что лежит в… ммм… основе нашего объединения, – не отстыковываясь от спинки дивана, Сергей.
Демонстративен. Уверен, что одаривает девушку языком (О), правом говорить (не-зачеркнуто), стать гласом общества, коммуны (?).
– Да, конечно, – внутренний ветер ее красится благодарностью, что пробует выразить в устремленном на него взгляде, кой замечен и специально проигнорирован, – Мы существуем уже давно, начинали буквально с нескольких человек, и основная идея у нас – это улучшение каждого человека по отдельности и вообще всего человечества. Для этого внутри общества попеременно происходят собрания, на которых каждый выдвигает свои идеи, которые после мы пробуем реализовать как на местном, так и на государственном уровне. По-своему, мы очень влиятельны.
Всей этой тирадой, с улыбкой обращена уже к Дарье, та с окончанием, с требованием ответа к себе оттягивает момент его, совершая глоток остатков вина в бокале, что нарочито долог.
– Это очень интересно на самом деле. А зачем вам я тогда понадобилась? Просто мне кажется, что я не такая уж серьезная личность, чтобы вас заинтересовать.
– Ты очень интересная личность, Даш, – улыбается, – поэтому мы и обратили на тебя свое внимание.
Радуется этой похвале как ребенок, носогубная складка – впадиной, большая и малая скуловые мышцы – на износ, 18 остальных на лице напряжены, выдавая довольство на обозрение, удовлетворяя тех, кто это ее счастье, «в соответствии с планом», уже поделил, кто знает сценарий, как она, пожертвовав малым, дарует «тепло» остальному миру. Эндорфиновая игла уже в вене и пальцам само время размяться, попробовать, насколько послушно это игрушечное тело узелкам нитей на них.
– Я, честно, не ожидала такого, – мышцы ее так же надрывно.
– Почемууу? – не только буква последняя тянется, но и интонация Ани поменяна до для младенцев заговаривания, – Ты мало того, что умная, ты и красивая очень, – и лукавый огонь явственно вспыхивает в ее глазах, заставляя щеки той зардеться, но одергивается, поняв, что позволила себе излишек личного вложить в последний пассаж, – Но ты, конечно, нам интересна именно своими профессиональными навыками. Мы всегда, знаешь, в поисках подающих надежд девушек… и не только девушек, конечно. Хахаха, – заливается.
– Спасибо, – и вопросы ее исчезли.
Успокоившись, возобновляет диалог (это монолог, детки).
– Даш, никаких особых требований и условий мы к новичкам на первых порах не выдвигаем. Хотим просто, чтобы вы лучше ознакомились со структурой организации и ее правилами, – монотонная, в пару тиков на ручных часах пауза – Поэтому от тебя требуется просто присутствовать на ближайших наших собраниях, следующее из которых должно пройти в этих стенах в ближайшие дни. Тут все. С этим понятно? Устраивает тебя такое, наша королева?, – наклон с милой улыбкой головы.
– Хаха, – взнервленный смешок, – Наверно да. Устраивает. А Марина на собрании будет?
– Нет, она заболела и у нее там что-то не получается. Но мы там будем, поэтому одна не остаешься. Не бойся, – и будь в Даше толика сомнения, то улыбку бы Анину сейчас интерпретировала как оскал, но она искренняя, а потому – улыбка здесь – только улыбка, слабая, она, потенциально, уже на могильнике подобных, ходит по рядам плит, высматривает бессознательным себе посимпатичней место – последняя радость.
– Я и не боюсь, – даже с бравадой, которая нравится, каждому по своим причинам, нравится.
– Ну и правильно, а чего бояться? – не дожидаясь ответа, Аня, – Ладно, ребят а у нас вино-то еще осталось? А то у меня в горло пересохло, трубы горят, – смеется.
Мужчина, довольный, уже обнимающий соседку за талию, руку эту с талии убрав, тянется к бутылке, затупившей лед, за горлышко поднимает и, настроив взгляд-рентген, зондирует: вскидывает конечность, сепарированную от остального тела температурой – 37,1*, – в призывном жесте, дополнительно лицо поворачивая в сторона бара, за которым мельтешит разной тональности белый, цилиндр стекла ввинчивает обратно.
