Юлия Зубарева "Ходящая по снам"

– Леший там совсем плох. Кошмар его держал, еле Милка справилась. На ногах не стоит, тощий, как селедка ребрами наружу. Что делать-то, баб Мил?

– Что делать, лечить. Да вывести его ты ни к себе, ни ко мне не сможешь. Он сам лес и есть, корнями прирос к месту. Поесть я тебе сейчас соберу да отвара дам. Его чаща сама полечит, коли силы остались.

– Да какие там силы, сама, наверно, видела, там от леса осталось всего ничего.

– Ну-ну, девонька. Ты ж сама-то в своем праве. Ты во сне древам волю дай, пусть растут во снах своих, а через сны и наяву прирастать станут. Лексея Боровича, стало быть, устроить надо, чтоб тепло да сухо было. Походишь к старику, пока в себя не придёт. Вот, держи корзинку. Сама б уже готовить научилась, а то все бабуль да бабуль, – ворчала по привычке знахарка, провожая Лизу к калитке.

На поляну привела та же шишка. Она в ладонях согрелась, просохла и стала топорщить чешуйки, открывая созревшие семена-самолетики.

– Вот значит как. А не посадить ли нам свеженький лесок?

Леший, пригревшись у козы под боком, тихонько сидел и уплетал пироги от Маланьи, запивая горячим отваром. Амалфея, даром, что кошмаром пообедала, поглядывала заинтересованно. Получила полпирожка и довольно прикрыла глаза, пережевывая. Лизавета ходила по полянке. Нашла палку, чертила бороздки поглубже и клала по одному семечку в землю.

– Мне бы полить их чем? – обратилась к лесовику.

– Дык родничок, поди, не зарос. Смотри, вот туда иди, – махнул рукой, ободрившись, дедок. Понравилась ему затея с еловыми посадками. Прям глаза загорелись. Допил отвар и крынку Лизе отдал. Родник не родник, одно название. Лужа под кустом. Пока листья отгребла, канавку прокопала, чтоб крынку можно было опустить, смотрит, а вода все прибывает.

– Ну дела, – протянула Лиза. – Воду твою можно лить, не отравим?

– И самой пить и деток поить. Сила в ней осталась, куда ж она денется. Это самого леса соки. Не бойся, черпай, ему полезно. Чем больше возьмешь, тем больше в другой раз будет.

Ну, Лиза и раздухарилась. Под каждый росток проклюнувшийся по крынке налила. Умоталась, как лошадь ломовая. Последние тонкие елочки уже чуть не ползком поливала. А леший вставать начал. Борода драная завитками пошла. Ходит между елочками, по веткам гладит. Ласковые слова шепчет.

– Ну вот, ожил Лексей Борович. Жди в гости, мы теперь с Милкой к тебе часто заглядывать будем. Шефство над тобой взяли. Можно сказать, Тимур и его команда в женском исполнении.

– Не пойму, мудрено говоришь. Лес мой для тебя и днем и ночью открыт. Приходи, как домой. Все тропинки под ножки твои рушниками вышитыми лягут. Ягоды, грибы, травы да деревья – все, чем богат, Лизавета, все твое. Не будет тебе отказа ни в чем. Погибель вы лютую от меня отвели. По самому краешку прошелся. Теперь-то восстановимся, – погладил льнувшую к ногам елочку:

– Рассажу вас, крошечки мои, чтоб и света вдоволь, и водицы. Растите, подрастайте, сил набирайтесь.

Оставляя воркующего лешего с целым детсадом из крохотных елочек, Лиза была спокойна. Тому, кто занят, никакие болячки не страшны. И сам выздоровеет, и деток поднимет, а они с Милкой помогут. А про козлят потом поговорим, когда на ноги встанет.

Глава 11. Явь

Глава двенадцатая. Сон про шишки, желуди и молочные реки

Лизавета долго еще сидела на кухне, разбираясь с финансовой своей ситуацией. Денег на перестройку и приведение дома в порядок оставалось еще прилично от наследства бабы Милы, а ещё же были проценты с донатов канала. Для жизни им с Акимычем много не надо, сдав свою однушку, она спокойно перекрывает зарплату. Денег прижимистый Пал Михалыч платил не слишком много. Оставался вопрос, как не испортить отношения, но здесь все, похоже, упиралось в маман. Придется звонить и мириться. Оставлять у себя за спиной нерешенные проблемы и опять влезать в кабалу рабочего чата – против этого восставало все Лизино существо.

– Так и поступим. Сначала с мамой поговорю, а потом заявление напишу – и давайте до свиданья.

Умиротворенная, улеглась в кровать. Скоро кончатся ее мучения с тазиками и ковшиками. Скоро, скоро польется из крана горячая вода. Под эти нехитрые мантры засыпать было гораздо приятнее, чем перебирать в голове произошедшее за неделю.

Во сне она опять лежала на кровати. Амалфея стояла над хозяйкой, укоризненно заглядывая в глаза.

– Ну и легла бы рядом, не все же твое место я заняла, – ответила Лиза, потягиваясь. Сонное ложе было не в пример удобнее и просторнее, чем наяву. Коза себе плохого не придумает. Вон какие покои отгрохала. Дом опять неуловимо изменился. Окна стали больше, потолок выше. Выход из спальни был оформлен аркой из двух стволов деревьев с растительной резьбой. Выйдя в зал, где раньше помещалась только печка и большой стол, Лизавета ахнула.

Большая часть потолка над залом пропала, обнажив темные стропила крыши, осталась только галерея над коридором и антресоль над спальней. Проемы между стропил были обшиты светлым деревом, а на галерею вела свежая деревянная лестница. Первые балясины выточены в виде рогатых козлов, вставших на дыбы.

– Это теперь не сельский домик, а усадьба какая-то. Я так и просыпаться не захочу, слышишь, Милк. Ты у меня первая коза-архитектор, похоже. Мне очень нравится.

– Меее, – поторопила довольная похвалой коза остановившуюся хозяйку.

Крыльцо тоже стало выше и массивней. Вместо набитых дощечек перил красовались половинки строганых бревен. Натертые воском, они оставляли на пальцах неуловимый запах меда и лета. Лиза обернулась на свой боярский терем и залюбовалась обновлённой крышей с флюгером-вороном, большими окнами с цветными вставками. Все, о чем бы она мечтала, сейчас можно было рассмотреть и потрогать.

– Я себе такое же перестрою. Однозначно. Заказы брать буду, денег найду, но дом этот наяву стоять будет! – постановила хозяйка и пошла уже к калитке, пока Милка подол не оборвала, так тянула.

– Куда путь держим? Или ты просто погулять, кошмарики погонять?

– Мек-меее! – как непонятливой ответила коза, дергая Лизу за карман пижамы.

Засунула руку. Вчерашняя шишка. Жива-здорова. Как будто ее и не разодрали по чешуйкам в прошлом сне.

– Ну, к лешему, так к лешему. Пойдем проведаем старика.

Шагнув по поваленному дереву в самую чащу, они почти сразу же попали на полянку с новорожденными елочками. Сегодня тропинка сама легла под ноги, ровно на ширину двух дамочек. Кусты убирали ветки, а крапива кренилась в обратную сторону от дорожки. Лиза даже бурелома по сторонам не заметила. Лес оживал. Коза вырвалась вперед и, весело похлопывая сложенными крыльями по спине, поскакала на встречу со своим подопечным. Как игрушку новую подарили, право слово.

Дед Лексей был занят. Он ходил меж рядов явно подросших елочек и разговаривал с каждой. Едва увидев свою рогатую спасительницу, бросил все и побежал к Милке, раскинув руки.

– Девоньки мои пришли, не бросили старика! Красотулечка, ласковая ты моя, – гладил он ластившуюся химеру за ушами. Та только жмурилась от удовольствия.

– Доброго дня, Лексей Борович! Как самочувствие? Кошмары больше не мучают? Как елочки ваши?

– Да как видишь, Лизонька. Вашими руками посажены, да мной обихожены. Будем новый лес растить. Наяву-то совсем горе горькое, едва десятая часть от угодий осталась, да и та запаршивела совсем. Ну ничего, я там брошенные поля приглядел, мы туда березняк поселим, очень березки это дело любят. Родниковой водой напою и годик-другой – не узнаешь нашу помойку. Лучше прежнего будет. Ты за сморчками бы сходила, глядишь, корзинку-другую для родной души дедушка соберет, не обеднеем.

– Схожу обязательно. Думаю, как нам лес почистить от всякого мусора и чего б такого придумать, чтоб больше этого не повторялось. Люди – свиньи изрядные, – извиняясь за человеческий род, проговорила Лизавета.

– Не расстраивайся. Чего сами сможем переработать, то уберем. Вон я муравьев разводить собрался, они деревяшки быстро переработают. А остальное земля да трава скроют. Выживем как-нибудь. Не тужи.

Лиза рассмеялась:

– Это я вас утешать должна, а получается, дед Лексей, ты меня успокаиваешь.

– Ты, Лизавета, знай. Лес – он большую силу имеет. Забыли люди об этом, деревья порубили, дорог понастроили, а сами себе плохо делают. Ведь как ты к нему, так и он к тебе. Чем дышать-то будут, коли леса не станет – коробками своими бетонными? То-то же. Дай срок, восстановимся. Поле ваше возле деревни думаю себе прирастить, не будешь ли против?

– Вот спросил. Я только в своем дому хозяйка. По мне, хоть все там деревьями засаживай.

– Ну и ладненько, – потирая руки, ухмылялся хитрован. Давно это полюшко прибрать хотелось, да спросить не у кого было. А тут хранительница пришла.

Милка ходила по полянке, принюхиваясь к молодым елочкам, но ситуацию понимала и рот свой держала на замке. Потом подошла к Лизе, толкнула головой в бок и показала наверх.

– Полетать хочешь? Размяться? Лети, конечно. Посмотри, чем здесь еще можно поживится, может, какую бяку найдешь. Только осторожнее пожалуйста, – попросила Лизавета и легонько хлопнула ладонью по крупу своей химеры. Только ветром обдало от взлетевшей козы.

– Хорошо пошла. Молодая, сильная, – восхищенно промолвил леший, задрав голову вслед Амалфеи, набирающей кругами высоту.

– Да она, считай, только переродилась, недели не прошло, – поделилась наболевшим козоводка.

– Перерожденная, значит! Сработала наша задумка. Проснулась кровь старая, ай да Маланья. Вот молодец! – хлопнул себя по бокам, чуть в пляс не пустился. Погрозил кому-то кулаком:

– А я говорил тогда, что не врут вороны! Осталась еще сила в старых корнях, вон какую красавицу родить смогли!

– А расскажи-ка мне, Лексей Борович, чего вы с бабушкой такого интересного сделали с козой? Я как-никак владелицей ее стала, а знать ничего не знаю. Вот ветеринара во сне таскала, чтоб только понять, чего с ней не так. Открой глаза уже, поделись информацией.

– Да чего так рассказывать, – потупился лесовик. – Мы, считай, ничего и не сделали, сказки все это. Маланья, светлая голова, все и придумала, да не успела сама-то завершить, видишь, как получилось. Я во мраке заплутал, а подругу свою не сберег, скончалась для этого мира. Туда мне и ходу нет. Ушла моя Маланьюшка совсем, только через тебя какую весточку и передам.

– Передашь, конечно, не расстраивайся. Все у нее сейчас хорошо. От разговора только не уходи. Какие сказки? Чего придумали? Давай, рассказывай по порядку.

– Пойдем-ка прогуляемся. Места тебе покажу. Все расскажу, утаивать не буду. – Подхватил под локоть и повел по новой тропинке в лес, уводя от молодняка, что любопытно тянулся вслед говорящим.

Во сне лес казался бесконечным. Тропинка вела их напрямки меж березовых рощ, кленов, что распускали свои розетки нежно-салатового цвета, лип, вязов, ясеней. Всем нашлось место в заповедном лесу. На небольшой полянке, густо заросшей земляникой, стоял дуб-исполин. Когда-то его крона подпирала небо, но теперь искореженные ветви после удара молнией были обуглены. Треснул пополам лесной великан. Кора отслаивалась огромными пластами, а в пять обхватов ствол темнел незащищенной сердцевиной. Печальное это было зрелище. Мертвый сухой великан, казалось, тянулся в небо в немом крике. В тишине подошли к дубу.

Леший с нежностью погладил мертвое дерево:

– Вот он, последний росток Перводрева. Сгниет – и не останется у нас надежды на перерождение новых миров. Что мы только с Маланьей не придумывали! Спит смертным сном друг мой. Только глубоко в корнях и осталась память. Вот здесь мы козу твою и сотворили.

Ворона, поди, Иннокентия еще застала? Хорошая птица. Вещая. Долго на дубе жил, пока несчастья того не случилось, а потом ужо убрался из лесу. Чем его только не приманивал! И остальных своих сманил, а может, невмоготу им было рядом с мертвецом селиться. Каждой твари живая сила потребна, а тут только воспоминания одни и остались.

Лиза понимающе кивнула. Она пока не решилась звать Кешу в проснувшийся лес. Может, он и возвращаться не захочет.

– Так о чем я, девонька, говорил? – лесовик устало прислонился к стволу, спускаясь на вылезающий корень. Тяжеловато ему еще такие прогулки давались. Запыхался и побледнел дед Лексей.

– Про козу начал рассказывать. Тут вы с бабушкой волшбу творили. Дальше-то что? – Лиза тоже присела на корточки, машинально перебирая пальцами сухие желуди и кусочки коры.

– Да, ворон. Принес как-то со странствий своих монету. Серебро не серебро, а блестяшки он всегда любил. Так на монете той коза натуральная с крыльями и была. А по гурту надпись не по-нашему. Это потом догадались знающих людей спросить. Откуда мы греческие буквы поймем? В институтах не учены. Так вот надпись про возрождение из забытья сильно бабку твою заинтересовала. Чего она только с этой монетой не делала! Говорит, видение ей было пророческое, что через козу да молочные реки Прадерево возродить можно. Кто б только знал как.

Замолчал, задумался о прошлом. Морщинами лоб нахмурил, губы жует, а глаза в небытие смотрят. Тяжело разговор дается лесовику. Видно, что боль свою не изжил, как вчерашний день вспоминает.

– Водили, значит, мы козу Маланьину в самую чащу. У дуба сколько ночей провели, охраняя. И монету вешали, и кровью козьей кропили. Только лишь в жертву не принесли – уберегла нелегкая от убийства. А толку нет. Никакого результата. Орет дурниной, ни тпру, ни ну. А значит, на двенадцатую ночь, аккурат на полную луну, сбегла рогатая. Да так утекла, что ни Маланья, ни я в своем лесу дозваться не мог. В охоте оказалась, а мы, слепота куриная, даже не чухнулись. До утра по буреломам пропажу искали. Главное, ни монеты у дуба, ни козы. Перед рассветом притащилась. Вся в репьях, довольная, как кошка блудливая, копыты сбиты, а на спине рваные полосы, как будто ее тигра унес. Вот такая история. Уж выхаживала ее хозяйка, отпаивала, чуть на руках не носила, а все равно родами да издохла. Одну твою Милку и народила, несчастная. Любила козу свою крепко бабка твоя, и ты люби. Это, может, последняя на всем белом свете чудовица такая. Без нее как спать-то? Нету слаще для ней лакомства, чем страхи ночные. Вот в силу войдет, никому в округе ужастей сниться не будет, ну если только человек сам себе надумает. Но это уж людской выбор, тут и коза не помощник.

– Думаешь, унес ее рогатый жених? Вот от него и потомство? А Милка-то как? Она ж мне тоже стельная досталась? Двоих принесла бесенят. Теперь пристраивать надо будет.

– Живые?! – ахнул дед. – А чего ж ты молчишь, окаянная! Это ж праздник какой! Милку-то тоже в лес водили. А понесла аль нет, уже не узнал никто. Я в то время как замороченный был. День с ночью путал, а бабка твоя сама еле ходила. Ни трав от меня, ни помощи дозваться не могла. Все сама, вот и надорвалась, бедная. Вот виноватый кругом, обещал сберечь да помочь, а самого из забытья пришлось вытаскивать, – понурился, голову уронил, только по бороде капли потекли.

– Ну, ну! Рано раскисать. Лексей Борович, хорошо ж все. Смотри, и Милка жива, и бабушка тебе кланяться велела. Все прошло уже. Зачем расстраиваешься? Деток тебе в лес приведу, хоть посмотришь на них, безобразников рогатых. Я так понимаю, нельзя их незнающим людям в хозяйство отдавать. Тут селекционная работа нужна. Нам бы эксперта какого-нибудь по древним мифам или хотя бы козовода понимающего, а то какая из меня хозяйка. Гладь да чеши – вот и все обучение.

– Это ты, Лизавета, на себя наговариваешь. Дар у тебя силы великой. Рядом с тобой Милке лучше и не придумаешь. Нашли, значит, друг друга. Держись ее крепко, они за хозяев и в огонь и в воду. Из любой беды вытащат, верные животинки-то.

– Это мне и бабушка говорила. С козлятами чего делать будем? Они через месяц-другой мне сарай по бревнышкам разберут. Матери уже проходу не дают, а отселять некуда.

– Да подожди ты, торопыжка. Отправлю соек поспрашивать. Был у меня один знакомец, далековато, но за такими сокровищами пешком дойдет, домчится. Сильно он свою породу возродить мечтает. Про золотое руно слышала? Вот с Колхиды и приедет гость. Не знаю я, как у вас сейчас называется. Не следил я за людскими названиями, главное, скажет, что от дяди Леши, вот тогда и разговор заводи. Я ужо сегодня вестников разошлю. Глядишь, поторопится старый черт, не сам, так гонца пришлет. Ты не прогадай. Большие богатства твои ребятишки стоят, в стародавние времена таких малышей на вес золота брали. Последыши от родительского древа. Других таких не дождемся, схлопывается мир-то. Нету нам тут места ужо. Одни только сказки и остались.

– Ну подожди схлопываться. Может, и поправить можно чего? Тебя вот разбудили, может, и пророчество сработает. Коза у нас с крыльями есть, молочных рек не обещаю, но литр после малышей нам всегда остается. Может, его поливать надо молоком?

– Да пробовали, всю округу кисляком провоняли. Чем только не поливал! Нету там искры жизненной, одна только память да сны тяжкие.

– Ну вот, вы наяву, а мы во сне попробуем. Милка! Возвращайся, дело есть! – потянулась мысленно к гулене. Как за нить незримую дернула. Спросила без слов, сможем ли помочь? Сил хватит ли?

Амалфея уже спускалась к дубу, наворачивая круги над пустой кроной распростертой в туманные небеса. Села на ветку, как кошка, лапы подобрала, крылья сложила, хвостом ветку обняла. Отдыхает и вниз смотрит.

– Спускаться будешь? Дело для тебя есть. Я, конечно, та еще доярка, но постараюсь аккуратнее. Давай поможем, может, сработает?

– Ме, – недоверчиво ответила вредина, с подозрением глядя на хозяйку. Прозорливая коза читала Лизавету, как открытую книгу, и доверять вымя неумехе не собиралась.

– Ну и чего ты предлагаешь тогда? Дояра тебе вызвать, специально обученного?

– Мееее, – утвердительно поддержала диалог каприза. Единственный, кому доверяла молоко, – это был дед Василь. Он-то с козой обращаться умел, в отличие от белоручки городской.

– Ладно. Ты, Лексей Борович, нас подожди тут. Надо кое-кого привести. Эксперимент ставить будем, по доению в полевых условиях. Надо же эту версию отработать до конца. Видениям бабушкиным я больше доверяю, чем своим глазам. Да и с твоего разрешения возьму на память – показала на ладони сухой скукоженный желудь, что механически подобрала у корней. – Может, пригодится когда.

– Пустое. Я их первое время мешками таскал, все думал – проращу. Нету живой искры, мертвые семена. Время только потратишь.

– Ну, с шишкой получилось, может, и тут получится. Жди нас тут. Мы быстро. Туда и обратно, – и, подхватив дедов платок из кармана, махнув козе, чтоб шла за сновидицей, ступила на мостки заядлого рыбака Василия Акимовича.

Глава 12. Сон

Глава двенадцатая. Сон про шишки, желуди и молочные реки

Лизавета долго еще сидела на кухне, разбираясь с финансовой своей ситуацией. Денег на перестройку и приведение дома в порядок оставалось еще прилично от наследства бабы Милы, а ещё же были проценты с донатов канала. Для жизни им с Акимычем много не надо, сдав свою однушку, она спокойно перекрывает зарплату. Денег прижимистый Пал Михалыч платил не слишком много. Оставался вопрос, как не испортить отношения, но здесь все, похоже, упиралось в маман. Придется звонить и мириться. Оставлять у себя за спиной нерешенные проблемы и опять влезать в кабалу рабочего чата – против этого восставало все Лизино существо.

– Так и поступим. Сначала с мамой поговорю, а потом заявление напишу – и давайте до свиданья.

Умиротворенная, улеглась в кровать. Скоро кончатся ее мучения с тазиками и ковшиками. Скоро, скоро польется из крана горячая вода. Под эти нехитрые мантры засыпать было гораздо приятнее, чем перебирать в голове произошедшее за неделю.

Во сне она опять лежала на кровати. Амалфея стояла над хозяйкой, укоризненно заглядывая в глаза.

– Ну и легла бы рядом, не все же твое место я заняла, – ответила Лиза, потягиваясь. Сонное ложе было не в пример удобнее и просторнее, чем наяву. Коза себе плохого не придумает. Вон какие покои отгрохала. Дом опять неуловимо изменился. Окна стали больше, потолок выше. Выход из спальни был оформлен аркой из двух стволов деревьев с растительной резьбой. Выйдя в зал, где раньше помещалась только печка и большой стол, Лизавета ахнула.

Большая часть потолка над залом пропала, обнажив темные стропила крыши, осталась только галерея над коридором и антресоль над спальней. Проемы между стропил были обшиты светлым деревом, а на галерею вела свежая деревянная лестница. Первые балясины выточены в виде рогатых козлов, вставших на дыбы.

– Это теперь не сельский домик, а усадьба какая-то. Я так и просыпаться не захочу, слышишь, Милк. Ты у меня первая коза-архитектор, похоже. Мне очень нравится.

– Меее, – поторопила довольная похвалой коза остановившуюся хозяйку.

Крыльцо тоже стало выше и массивней. Вместо набитых дощечек перил красовались половинки строганых бревен. Натертые воском, они оставляли на пальцах неуловимый запах меда и лета. Лиза обернулась на свой боярский терем и залюбовалась обновлённой крышей с флюгером-вороном, большими окнами с цветными вставками. Все, о чем бы она мечтала, сейчас можно было рассмотреть и потрогать.

– Я себе такое же перестрою. Однозначно. Заказы брать буду, денег найду, но дом этот наяву стоять будет! – постановила хозяйка и пошла уже к калитке, пока Милка подол не оборвала, так тянула.

– Куда путь держим? Или ты просто погулять, кошмарики погонять?