Ярослав Стаценко "Секущая"

Спустя мгновение старушка, что молча разглядывала прилавок, также тихо, как вошла, хватает деньги прямиком из банки с чаевыми. Хватает так шустро и незаметно, что я только подавиться и успел. Хромота чудесным образом исчезает, и она стремительно выходит из кофейни.

– Деньги! Ну в банке! Деньги же, – кричу я бессвязно. Бариста смотрит в только что полную чаевых банку, потом осуждающе смотрит на девушку, что заказывала кофе. Та непонимающе смотрит то на меня, то на бариста.

Бабка уходит в закат.

Поселок в лесу

Сам не заметил, как оказался в чистом и спрятанном от посторонних глаз лесном поселке. Лопавшийся свежий снег под ногами натолкнул меня на скользкие мысли о прошлом, и я не заметил, как миновал вялую преграду в виде полузакрытой двери в заборе. Я все шел и шел, пока не увидел что-то мельтешащее справа периферическим зрением. Худосочный парнишка ступил на асфальт, слившийся белой пеленой с тротуаром, и двинулся на меня с лопатой в руке. Огромная, тяжелая лопата и бессмысленная, легкая улыбка на лице. Странный выдох-крик и «Приходите завтра на праздник» вкапывает меня в землю. Еще шаг в мою сторону и наконец ноги срабатывают, я ускоряюсь и слышу только одну повторяющуюся фразу «Приходите завтра на праздник» с неменяющейся больной улыбкой на лице. Из окна второго этажа домика сзади женщина окликнула парня, и он остановился. Умственно отсталый… Какое облегчение: на праздник идти не обязательно.

Дома, точно, дома! Они же одинаковые! Все, как один. Приземистые, двухэтажные. Разве что разнятся по площади, но все жмутся друг к дружке белыми каменными боками, стискивают улицу с двух сторон и назидательно наблюдают за тобой орнаментом белокаменного креста из-под крыши. Дальше дороги нет.

Старуха на аллее памяти

Выбежал из машины за сигаретами к еле заметному в череде магазинчиков ларьку с обшарпанной вывеской «Табак». Я, как всегда, спешил и судорожно искал огня для будущей затяжки, но взгляд невольно уперся в пожелтевшую бабку. Маленькая, сгорбленная старуха, забытая и никем не замечаемая, прозябала на осенней аллее одиноким листом. Она сидела перед обшарпанным ковром с давно потухшим рисунком, положив голову на ладонь. Сидела и смотрела на прыгающую для нее одной пожухлую вязь рисунка и молча рыдала. Старческое лицо впитывает скорбь жизни так глубоко, что сиюминутное страдание уже не замечаешь… То тут, то там порывистый ветер трепал старый ковер и поношенную одежду на нем невольно сминало, а старуха бережно разглаживала ее и стряхивала принесенную грязь. Руки вот-вот треснут от сухости. Одежда на ковре мужская. Облезлый кожаный портфель, несколько рубах, брюки, какие-то книги и домашняя утварь, застрявшая в глубоком прошлом. Бабка продает последнее. Продает, потому что не может просить. Продает, так как он ушел. Одинокий пожилой джентльмен с улыбкой на лице и в дырявом пиджаке уходит к закату жизни по обочине большой дороги. Уходит к свету. Уходит от старухи, которой остается влачить жалкое существование. Клубы придорожной пыли в последний раз делают его видимым и навсегда заволакивают ее глаза. Больше она не живет. Теперь она спит.

Измятая вчерашняя сигарета в нагрудном кармане, ты будешь последней на сегодня.

Буррито

Молодой поджарый мусульманин бодро напевает нашид, покручивая халяль на вертеле. Без тени сомнения втыкает нож, похожий на ханджар, в хрустящее мясо. Помятый мужчина в пачканной робе жует шаурму близ окошка выдачи заказов. Он никак не может приступить к дешевому кофе, от последнего прет пар. Из-за этого мужик нервничает еще больше. Пока горловое пение протяжно раздается вокруг вместе с запахом подгорелого мяса, к окошку вальяжно подходит мальчишка, едва за двадцать, столь щеголевато одетый, что работяга невольно впирает в него взгляд на минуту.

– Не будете ли вы так любезны, приготовить мне один буррито без белого соуса? – пропевает мальчик и сует в окошко купюру. Песнопение почти не прерывается.

– Одна шаурма без майонеза, сделаем, брат! – окошко захлопывается. Сдача не выдана.

– Какой ещё буррито? – очухивается наконец мужик и опускает парящий кофе. Мальчик не отвечает.

– Какой буррито, я тебя спрашиваю? Это шаурма зовется сто лет в обед, – несмотря на тон, его подача была безобидной. Никакой агрессии тот не испытывал, только искреннее любопытство. А вот мальчишка явно не ожидал такого интереса к своей персоне. Стоит молча, переминается с ноги на ногу.

– Ты оглох, малой? – сказал работяга чуть громче и дернул парня за левую руку. Тот резко провернулся вокруг оси и брызнул в лицо мужику струю перцового газа. На вопль выскочил повар с ханджаром в руке, а молодой щеголь оказался неплохим спринтером.

Сквозь пальцы

Вчера не смог откачать мужика. Вечером в пятницу. Уткнулся в телефон и не сразу заметил суету внизу эскалатора. Какой-то мужик, судя по всему, потерял сознание и его приводили в чувства. Нескольких сотрудников в форме мне показалось достаточным, чтобы держать ситуацию под контролем, и я прошел мимо.

Какие беспомощные должностные лица!

Сердобольный прохожий, как потом выяснилось, безуспешно колдовал над мужиком, стараясь привести его в чувства. Я мимоходом глянул на мужика и пошел дальше. Суета и сотрудники дали ложное спокойствие. В нескольких метрах от вагона развернулся и побрел назад. Стал наблюдать.

Женщина-оператор эскалатора истошно кричала на столпившихся зевак с камерами: «Расходимся! Здесь вам не цирк!», а сотрудник охраны через салфеточку пытался вдохнуть в мужика жизнь. Оказалось, не просто припадок, а сердце встало уже как несколько минут. Те самые несколько минут, что я топтался на месте. Экстренно приступил к реанимации и качал до приезда скорой. Не вытащил. Он ещё сопел, пока я мимо проходил, вполне возможно, те несколько минут были критическими.

Качать нужно сразу и долго. Пока не приедет скорая. Спокойно, чётко делать, что можешь. Но этот воздух… В лёгких остаётся воздух после остановки дыхания. Когда начинаешь качать, он мокрым, сиплым звуком выдавливается из-под рук. Тело в такие моменты безвольное, податливое. Все в твоих руках. Качаешь, качаешь, качаешь. Спокойно, потому что понимаешь, как в фильмах не будет – не откачаешь, но надеешься. А потом выдавливаешь из огромного мужика маленькое хлипкое сопение ребёнка. Сквозь пальцы убегает жизнь. Ты понимаешь, что ничего больше не сделаешь, и сегодня этот мужик не уложит маленького сына, не поцелует любящую жену, не выпьет холодную стопочку, которая могла быть причиной остановки сердца. Всё. Мужика увозят после реанимационных мероприятий. Увозят в никуда.

Я выпью холодную стопочку! За тебя, мой мертвый незнакомец!

Актриса

День выдался легким, звонким и радостным. Все спешил домой, поскорее сесть за клавиатуру и продолжить писать. Спешно вбегаю в подъезд и заскакиваю в лифт:

– Подождите нас! – раздается приятный женский голос, когда двери лифта почти закрылись. Я придержал дверь.

Входят две дивы. По-другому не скажешь. Необычная внешность в обычной одежде. Яркий макияж, как у синхронисток, и килограмм неуместных украшений, как у цыган. И то, и другое отлично смотрится издалека. Очень издалека. Но действительно необычно смотрелась большая плюшевая шапка. Смешная плюшевая шапка Ясона. Корона-ободок с мягкими крылышками.

Они что-то говорят о премьере Золушки. Достойный зал, аншлаг, чудесная публика – и все это под аккомпанемент звенящего стекла в сумке, что сулит радость.

Вежливо с ними прощаюсь, достаю телефон и быстренько нахожу в поисковике театр. Действительно, Золушка такая-то играла тогда-то. Билетов продано – 15 штук.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/yaroslav-stacenko/sekuschaya-70930234/?lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.