Евгений Кострица "Челноки"

– Чо, кровь носом пошла? – сочувственно спросил он.

– Да болячку расковырял, пока спал. У меня так всегда, – соврал тут же я. – Как сходили вчера? Натворили чего?

– Да не… – пожал Ванька плечами. – Нормально всё было. Пошли в тот же бар, там братушки, Лешка к ним. Без мыла же влезет. Ну и пригласили за стол.

– И всё?

– Нет, конечно. Мы с ними на тачках в другой городок, а там стриптиз-бар.

– Да ну? – выдохнул я, горько жалея, что не пошел. Вот идиот!

– Оттянулись там нормалёк, – дразня, подмигнул он. – Не поверишь, там девочки наши. Можно даже потискать. Молдаванки, украинки, у них проблем с визой нет.

– А платили-то как?

– Так братушки башляли. Халява! Шампусик, закуска, «Катюшу» все пели. Мы сидели как короли.

– Сука, врешь ведь! – прошипел я, едва сдержав стон.

– Да, отвечаю! У Лешки спроси, – Ванек повертел головой. – Где, кстати, он?

Его мы увидели только на завтраке. Амбре шло такое, что хоть святых выноси. Постой рядом, и сам будто пьян. Выглядел Лешка очень неважно: весь взъерошенный, лицо мятое, покрасневшие глаза, точно щелки, откуда устало и скорбно взирал его дух.

– Кароч! – стукнул Лешка кулачком по столу. – Это не мы.

– Согласен! – поддержал друга Ванек. Ложка в его руках заметно дрожала.

Вот, сука! Один я тут сижу как дурак. Ну почему пинки всегда мне, а веселуха вот никогда?

– Кароче! – продолжил наш лис, наливая под столом из бутылки в стакан. – Вот. Держи, Вань! «Загорочка» хороша даже с утра.

– А мне? – подвинул я свой.

– Тебе-то зачем? Эт нам только нужно. Ты ж как стекло. Хочешь, сходи сам купи.

– Да хрен с вами, гады. Менты тут чего? – кивнул я на тех.

Они всё еще стояли у дверей, но с дородной и хмурой теткой лет сорока. Темные, как дырки, глаза, некрасивое и смуглое, с резкими чертами, лицо. Черные волосы заплетены в тяжелую косу, кофта с орнаментом, длинная цветастая юбка до пят. Женщина шарила напряженным взглядом по залу, подолгу останавливаясь на каждом из нас.

– Говорю же, не мы! – сказал Лешка, словно она могла его слышать, и снова сделал глоток.

– Что не вы? – не выдержал я. – Трахнули ее, что ли?

– Дурак? – обиделся он. – Столько не выпить, кто б на нее добровольно залез?

– Ты, к примеру.

– Не, мы под утро вернулись.

– Девчонки отмажут, алиби есть, – подтвердил слова друга Ванек.

– Тогда почему они здесь? – не поверил им я.

– Да брешет, поди. Я с Толяном уже говорил, ей даже полицаи не верят. Ну, посмотри на нее! – вздрогнул Лешка, подняв на нее мутный взгляд.

– Но ведь просто так не придет! – парировал я.

– В ее дом, типа, вломился кто-то из наших. «Верколак» – говорит.

– Почему сразу наши? На медведе и с балалайкой приехали к ней?

– По-русски ругался, когда цапнул за шею. Не видела кто.

– Трахнул хоть ее «верколак»?

– Весьма сомневаюсь, – пожал Лешка плечами. – Может, потому и пришла. Иди сам спроси.

– И что она хочет?

– Чо ко мне привязался? Чтоб женился на ней. Откуда мне знать? – разозлился теперь уже он.

После «Загорки» друзья чуть ожили, но работа шла тяжело. С учетом их состояния ящики пришлось таскать мне, и настроение было минорным. Что, если «верколак» – это я? Вдруг «верколачу» тут, пока сплю?

Разговаривал же кто-то с Лешкой в автобусе. А потом еще гроб, голая девка и пятно на подушке. С клыков натекло?

Улики так себе, возможно, совпало. Тетка зыркала, значит, что-то запомнила, а меня спутать с другим было бы трудно. Если не узнала, выходит, не я. Разве что голос запомнила, но на групповое прослушивание нас никто не отправил. Вряд ли полиция поверила ей.

Я было совсем успокоился, но жертва «верколака» подняла на ноги полгородка. Придя с работы, мы увидели возле наших бараков группу цыган. Как оказалось, их в Болгарии много. Не так, как в Румынии, но тоже порядком. Ругаются, шумят, лопочат по-своему, ничего не понять.

Увидев их, наш комсомольский вожак вжал голову в плечи и ощутимо напрягся. К счастью, машина полиции там тоже была.

Из явно враждебной толпы отделились несколько мужчин в сопровождении двух полицейских. С ними был и чиновник в костюме и галстуке, диссонировавшим с людьми в шлепках, майках и трениках. В переговорах с нашей стороны участвовал Толик. Видимо, решали, как маньячного верколака бы изловить.

Совещались там долго, и ужинали мы со скверным предчувствием грядущей беды. Девчонки баррикадировались в своей половине, ребята мрачно выдергивали штакет из земли, заготовляя колы. Народ подобрался у нас всё же тёртый. Суровую школу рабочих районов прошли почти все.

Минут через сорок Толик вернулся, увидев сплоченный и неплохо вооруженный отряд. Мы даже натаскали в бочки воды, если вдруг барак подожгут.

– Ну что там? – прищурился Ванька, опираясь на противопожарный багор.

– В общем, никаких доказательств у них сейчас нет, – устало выдохнул Толик. – Может, той бабе причудилось что. Есть ранки на шее, ну так они от клопов. Полиция цыган пока придержала, подкрепления из соседнего города ждут.

– Ну а решили-то что?

– В общем, хотят провести свой ритуал. Поиграться в шаманов, темные ж люди. Я согласился, чтоб успокоить. Проблемы с местными нам не нужны.

– Что за ритуал? – настороженно спросил его я. Слишком много вокруг меня их последнее время. Сговорились, что ль все?

– Да ерунда! – небрежно махнул Толик рукой. – Видимо, секта, традиции, суеверный народ. В любой непонятной для них ситуации здесь практикуют «ходьбу по углям».

– Нас, что ль, заставят ходить? – заволновались мы.

– Не думаю. Для этого у них свои есть. Любопытное шоу, эзотерика ж чистой воды. Дескать, в этом таинстве открывается «третий глаз», а он нечисть видит. По приезду на кафедре доклад напишу.

– Толян, а что, если соврет или глюкнет, к примеру? Покажет, скажем, вот на тебя? – забеспокоились все. – Тогда что? Сожгут на костре или посадят на кол?

– Штраф выпишут административный, – вытер испарину он, – за хулиганство. Телесного ущерба же практически нет. Вот с цыганами сложно. В любом случае своих не сдадим. Средневековье какое-то, а не социализм.

Это обещание мало кого успокоило. Все знают, как с Дракулой тут обошлись. У нас такой номер бы не прошел. Салтычиха замучила больше ста крепостных – и ничего! Мы очень терпеливый народ.

Побурчав, стали готовиться к худшему. Чтобы не упасть в грязь, то есть, в угли лицом, шаман крайних найдет. Надо же как-то отрабатывать хлеб. Но это, если сам не сгорит. В хождение по углям я особо не верил. Загипнотизировать можно себя, но никак не огонь.

Тем временем в таборе активно шла подготовка. Проворно натаскали дров, разожгли костер и под звуки бубна, похоже, разминались и мазали антипригарное масло на пятки. Фокусы ведь.

Сложив запасенные для обороны колы и дубинки в пирамиду, мы подошли. Цыган стало значительно больше, подтягивались всё новые люди из окрестных домов. Самый пузатый из них был, видимо, старшим, потому что чиновник в костюме его внимательно слушал и согласно кивнул. Своего рода арбитр и посредник вроде наших «решал».

Костер, наконец, догорел. Публика ждала представление с большим интересом. Оно, похоже, вот-вот начнется.

По указанию Толика мужская половина нашего отряда образовала шеренгу, сцепившись локтями, как гоплиты в фаланге. Женская встала за ней, поднимая нам дух, мораль и самооценку. Чувствуя их за спиной, мы тверды как гранит, об который бессильно разобьется мракобесие местных. Нам ли бояться их суеверий? За нами Москва!

Градус пафоса резко упал, когда остатки костра растащили по площади и разровняли граблями. На быстро темнеющем небосводе мягко мерцали уже далеко не первые звезды, а под ним, зеркально отражая их, раскаленные угли, по которым прокатывались волны нестерпимого жара. Я хорошо чувствовал его, даже метрах в десяти от костра.

Музыка стала ритмичной и громкой, и в круг вышел старый цыган. Его лицо, как печеное яблоко, а в черных, как ночь глазах не видно белков. Подняв руки к небу, он запричитал нараспев, взывая к каким-то своим божествам. Его подручные раздували угли длинными трубами, хотя там немыслимо жарко и так.

Красные искры взметнулись вверх, и отблески пламени заплясали на лицах. Старик замолчал и указал на черноволосую девушку лет двадцати. Та стояла босиком в белой свободной рубахе и ритмично качалась, видимо, погрузив себя в транс. В ее руках небольшая икона, которую прижимала к груди.

Музыка смолкла, и в наступившей тишине девушка спокойно шагнула вперед. Время словно застыло. Воздух загустел, наполнившись запахом дыма и чего-то терпкого, незнакомого – может быть, трав, которыми окуривали место для ритуала.

Кто-то из нас испуганно вскрикнул. Все затаили дыхание, а я почувствовал, как в спину и локти впились Светкины ногти, что стояла за мной. Ее легкая дрожь передавалась и мне, усиливая и без того острое чувство тревоги.

Бубны вновь ожили, их ритм нарастал, словно пульс огромного зверя. Девушка не танцевала, а медленно двигалась, ступая по пышущим жаром углям. Шла, будто крадучись, и словно во сне. В глазах отрешенность, лицо бесстрастно, как маска. Казалось, ее души в теле нет.

Языки пламени жадно лизали маленькие изящные ступни, но почему-то не жгли и не оставляли следов. Мы стали свидетелями невероятного, невозможного чуда, игнорировавшего физику, биологию, да и весь здравый смысл. Это зрелище заставило бы уверовать и атеистов из партбюро. Несомненно, есть нечто за гранью общепринятых и привычных представлений о мире. В них зияла дыра, и заглянуть в нее сейчас было страшно. Кто знает, что там таится на дне?

«Как это делает?» – пронеслось в голове. – «Может, это какой-либо трюк? Или…»

Мысль оборвалась, когда девушка замерла и закрыла глаза. Затем медленно подняла руки в стороны и запрокинула голову к небу. Россыпь звезд холодно мерцала над нами, невозмутимо взирая на то, что происходит внизу.

«Разве такое возможно? Живая плоть сжарилась бы, как в сковородке. Кто или что защищает ее?» – мы все задавали себе этот вопрос.

Напряжение нарастало с каждой секундой. Я с тревогой следил, ожидая, что цыганка дернется от боли, свалится в обморок и упадет лицом в угли. Но, вопреки всем законам природы, та неподвижно стояла в огне.

Внезапно она опустила руки и открыла глаза. Ее взгляд скользнул по нашей притихшей шеренге и… остановился на мне.

Сердце ухнуло вниз, паника хлестнула волной. «Нет, пусть это будет кто-то другой!» – малодушно дрожа, взмолился я про себя. Колени подгибались, зубы стучали, лоб в холодном поту, несмотря на жар костра. Где бы скрыться от этого жуткого взгляда? Хотелось натянуть на башку одеяло, как в детстве, когда в шкафу что-то тихо и страшно скреблось. Я вырос, а тот ужас вернулся и догнал уже здесь.

Эта девка, как паночка из экранизации Гоголя! А Хома Брут не нарисовал мелом круг! Сейчас призовет Вия, и мне точно кранты! Никто не спасет!

Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественной тишине ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как гулко стучит мое сердце. Как корчится в ледяных клешнях страха испуганный ум. И весь этот ужас сверхъестественен уже сам по себе!

Я ощутил ледяное прикосновение к своей щеке. Налившиеся свинцом веки еле поднялись, чтобы увидеть глаза страшной девы – белые, как у призрака, совсем без зрачков. Они смотрели сквозь меня, видя что-то за гранью этого мира. Тихий, как шелест листьев, голос вынес вердикт:

«Той е и не е той. Сега в него няма верколак…»

После этих слов девушка отдернула руку, словно обожглась об меня. Я не знал языка, но смысл ясен: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Площадь взорвалась шумом. Яростно жестикулируя, цыгане ругались с полицией, которая сдерживала их напор, оттесняя от нас. Чиновник тоже пытался их успокоить, закон всё же на моей стороне.

Вскоре в нас полетели камни и палки. Толик дал команду отступать и, не дожидаясь развязки, мы организованно вышли из боя. Я возвращался в барак в окружении каре из своих, но не был уверен, что всё обошлось. Суда Линча не будет, они не сдадут, но в покое нас уже не оставят. Зачем других подставлять? Но обратные билеты на всю группу, одному уехать домой мне нельзя.

Пока шли, в голове крутился вопрос: что значит – «сейчас нет»? Неоднозначный вышел вердикт. Выходит, верколак все-таки был? И вернется еще?

– Да, охренеть! – чертыхнулся Ванек, не найдя других слов. – И чо нам делать теперь?

– Нам? Ты-то при чем? – как можно спокойнее сказал я.

– Дык я же с тобой! – стукнул он кулаком в грудь.

– И ты? – посмотрел я на Лешку. Тот думал о чем-то и на время притих.

– А? Про что это вы? – он сделал вид, что не слышал.

– Да забей! – махнул я рукой. – Валить мне надо отсюда, а то и завтра придут.

– Не кипишуй, счас всё решим. К Толяну пойду! – бросил Лешка вскочив.

– Ну, давай… – проводил взглядом я.

Что тут можно решить? Убедить цыган, что кровосос-комсомолец для них безобиден? Или что виноват кто-то другой?

Ведьма однозначного ответа пока не дала, но кто знает, что будет ночью? Как себя поведу? Я л, точно лис, забравшийся в спящий курятник – всех всполошил. Вдруг укушу кого-то еще? Из своих, что тогда?

Неизвестно, способен ли верколак себя контролировать, но наблюдать за мной будут все. О работе можно даже не думать, завтра городок будет гудеть. Придут и линчуют, чтобы было спокойней. Опыт у них, видимо, есть. Поди, отлавливают таких пару в квартал, раз тему знают. Делов на полдня…

Интересно, как поступают с такими? Отдают на передержку в зоопарк или приют кровососов? Жгут, вешают, лечат в психушке, сажают на цепь?

Наблюдая настороженные лица соседей, я уже не был уверен, что не сдадут. Цыганка потрясла всех. Существо, что ходит по огню, аки земле, не от мира сего. Это явно не фокус, такой люди верят. По сути, она сверхъестественна, как сам верколак. Отчего же боятся только меня?

И ведь никого не убил. Один всего «кусь», безобидно и мило. Почему сразу монстр? Пусть даже так, зачем же травить, пугать, убивать? С каждым такое может случиться. Будто у меня выбор был.

Я вышел на свежий воздух, надеясь привести мысли в порядок. В голове хаос, гонявший по кругу те же вопросы: «Что происходит? Кто я теперь?».

Вернувшись в барак, я застыл на пороге: моих вещей нет. Их вынесли за дверь вместе с кроватью. Там склад инвентаря.

Сердце сжалось от горечи, но винить ребят я не мог. Им завтра работать, а рядом со мной никто не уснет. Всем будет спокойней, если буду спать под замком. Правда, от настоящего монстра карантин не спасет.

Я собирал вещи, когда меня позвали к Толяну. Разжился отдельными апартаментами, благо комсорг. Выглядели они, как все ленинские комнаты, но здесь время замерло и остановилось лет так десять назад. Плакаты с лозунгами свалены кучей в углу. Бронзовый бюст Ильича и панно двухголового Маркса и Энгельса давно не протирали от пыли. Возможно, здесь опасались неосторожным касанием вызвать мятежный их дух.

На стене остался лишь вызывающе красный, как пионерский галстук, плакат: «Съветският Съюз е наш освободител, приятел и брат!». Звучит, как укор и язвительное напоминание о преданной дружбе. Но была ли она?