Евгений Кострица "Челноки"

Несмотря на мой гонор, пальцы дрожали, когда зажег лампу. Даже иллюзия может быть страшной, а уверенности в том, что сплю, еще нет. Могу встретить здесь всё что угодно.

Свет озарил подпол, который оказался на удивление чистым. На столе – колбы, склянки, реторты с подозрительно красным и вязким. А в центре, разумеется, гроб. Массивный, черный с изящным узором, он притягивал взгляд. Еще один был пустой, и его крышка лежала у стены на боку.

Что же, придется открыть и второй, раз пришел. Не просто же так сюда меня звали. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Отступишь, и кошмар повторится, поэтому надо дожать.

Я сделал шаг вперед, и половица под ногой громко скрипнула. Звук эхом разнесся в подвале, заставив вздрогнуть опять. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах. Казалось, воздух сгустился так, что им теперь трудно дышать.

Медленно, словно шел по горло в воде, я приблизился к гробу. Узор на крышке был не просто орнаментом, а мантрой из незнакомых символов, которые, казалось, чуть шевелились в тусклом свете лампы, как червяки. Я моргнул, и на мгновение почудилось, что они сложились в послание, но его смысл ускользал.

Мои пальцы дрожали на холодной поверхности гроба. Ноги приросли к полу, кровь стыла в жилах. Собравшись с духом, попробовал поднять крышку, но ее кто-то держал изнутри. Она не могла быть настолько тяжелой, к тому же чувствовалось сопротивление. Там явно не хотели показаться на свет.

Несколько секунд мы боролись, и подкатывающий к горлу страх смешался с азартом. Я выигрывал сантиметр за сантиметром, и наша возня уже казалась нелепой и даже смешной. Что за стеснительная тварь там сидит?

Внезапно крышка поддалась, и я упал на пол с нею в руках, невольно зажмурившись в ожидании худшего. Но вновь стало тихо. Накинуться и разорвать за вторжение никто не спешил. Слышно лишь бульканье жидкости из расколотых при падении склянок. Воздух наполнился резким химическим ароматом, перебив запах тлена, от которого свербело в носу.

Замирая от страха и не дыша, я сел на корточки и робко заглянул в гроб, готовясь лицезреть ужасного монстра. Но там лежала красивая и совершенно обнаженная девушка, стыдливо закрывавшая ладонями полную грудь и низ живота.

Это была блондинка с длинными волосами, струящимися по мраморно-белой коже. Ее большие глаза цвета лазури, обрамленные густыми ресницами, смотрели на меня с презреньем и гневом. Тонкие черты лица, чувственные губы, изящная шея, как у античной статуи, делали поразительно похожей на Юльку, как если бы та стала ведьмой, проявив свою настоящую сущность. Наверное, ее песню я слышал здесь в прошлый раз.

Увидев меня, девушка села и замахнулась с грацией кошки, двигаясь плавно и неестественно быстро для человека. Впрочем, быть им она никак не могла.

Ее лицо исказилось от злости, превращая божественную красоту в нечто инфернальное и завораживающее одновременно. Отвешенная мне пощечина обожгла и швырнула на пол с неженской, поистине демонической силой. В этот момент ее глаза засветились зловещим и мертвенно-лунным, а над головой проявились изящные и загнутые полукругом рога.

– Дурак! – подвела итог она нашей борьбе. Ее голос прозвучал одновременно мелодично и грозно, отдаваясь эхом в уме.

Извиниться я уже не успел, потому что проснулся. И на этот раз сильно о том пожалел. Сердце еще колотилось, а щеку жег след от пощечины. Там словно клеймо.

Я лежал, уставившись в потолок. Вероятно, перед этим что-то кричал, потому что в автобусе привстали с кресел и смотрели на меня удивленно. Но что мог бы им сейчас объяснить?

4

– Ты чо, Мить? – пихнул меня Лешка.

– А? Да не… – демонстративно сонно потянулся я, хотя всего трясло изнутри. Дневной свет слепил после темного и сырого подвала. – Приснилось чаво-то…

– Так ты ж не спал.

– Да ну? И что же я делал?

– Не в себе, что ли? – буркнув, округлил он глаза. – Или шутишь?

Тем временем по проходу к нам двигался бюст с медсестрой. Вид у Светланки был озабоченный.

– С вами, юноша, что? – мой лоб потрогали холодной ладошкой.

– В смысле? – я с трудом заставил себя поднять взгляд выше.

– Приступ, припадок? У вас так часто бывает? – спросила она и несколько раз энергично встряхнула термометр. Под маечкой точно запрыгала пара мячей, которые хотелось потрогать. – На вот, померяй.

– Ректально, надеюсь? – прыснул Ванек.

Девушка холодно посмотрела на него и отошла. Вид сзади был тоже отменный. Ради такого можно позволить себе заболеть, но там уже Толик пасется. Послевкусие приключения, которое я сейчас пережил, терзало возбуждением чресла.

– А чо с тобой, правда? Куда так орать? – уже шепотом спросил меня Ванька.

– Да говорю же – заснул! – фыркнул я отмахнувшись.

– Мить, не гони, – озабоченно посмотрел сидевший через проход, Лешка. – Нормально ж общались. Хоть помнишь, о чем?

– Ммм… – пожал я плечами. – О чем?

– Я помню! – подмигнул Ваньке ему. – Обещал нам, как приедем, поляну накроет. И еще ящик пива, не меньше.

– Мить, ну серьезно. Химии пережрал, или это после сотрясения мозга? – не отставал Лешка.

– Всё хорошо у меня! Да отвалите вы оба!

Я раздраженно отвернулся к окну. С химией и правда был пунктик. Тех, кто ее жрет, я презирал. Это ж нечестно. Сродни тому, что отстоял длинную очередь, а кто-то бежит сразу к кассе. А скорее, из-за того, что всё пропустил и теперь сам терзался вопросом: «А так было можно?»

Если мышцы «честные, то это долгий, адски утомительный труд. А долбоящеры очень быстро проходят этот путь на уколах. И похер им на побочки и твое возмущение. Кто разницу видит? С другой стороны, когда упираешься в свой потолок, дальше не сдвинуться, хоть ты убейся. Без химии чемпионом не стать, а на кой оно надо, если посадишь печень и почки?

Гневная тирада в уме отвлекла лишь на время. Блондинка в гробу – это проблема. Я некрофил, раз подсознание поднимает во сне эту тему. Или та девушка не из живых мертвецов? Запах тлена мог идти из соседнего гроба. Или от тех разбившихся склянок. В любом случае дело нечисто.

А главное – кто болтал тогда с Лешкой? Уж точно не я, раз это не помню. Спал как убитый, гоняя летучих мышей и дохлых блондинок. Шизофрения? Нейродегенеративное заболевание мозга? Альцгеймер? Ранний склероз? Выходит, жизнь коротка, зря не кололся. Так хоть прокачался бы до чемпионства.

Остаток пути я молча пялился в окно, опасаясь уснуть. Некрофилия – первый симптом, а что будет дальше? Если почти здоровый мозг способен на галлюцинации подобного уровня, то что выдаст больной? Содом и Гоморру? Откуда там эти картинки?

Занятый тяжелыми думами, я готовился к худшему, а в окне пролетали поля, виноградники, фермы. Не то чтоб ухоженно, но живописно. Не по-нашему точно. Без колхозных руин, ржавой хозтехники и разбитых коровников. Сельская идиллия и пастораль. Узкие дороги, но с идеальной разметкой и ровным асфальтом.

По приезду нас разместили на окраине рядом с консервным заводом, где предстояло работать. Здание, длинное и без удобств, напоминало казарму. Вероятно, построено для стройотрядов. Нам не привыкать, в институте на картошке было похуже. Какая-никакая, а всё ж заграница.

Уже на следующий день мы стали работать. Кормили неплохо, да и труд не особо тяжелый. Всех разделили по разным участкам, учитывая пол, темперамент и силу. Нашей троице досталось обязанность таскать и вываливать содержимое бесчисленных ящиков на транспортерную ленту. Целые горы томатов уносились в чрево яростно лязгавшей и брызжущей соком машины. Тут консервировали лютеницу, гювеч или пасту. Посвящение в традиционный для местных уклад мы прошли до обеда.

– Другари, бягайте бырзо при нас! – крикнула, махнув рукой, пара красноносых братушек.

У нас такой жест означал бы «валите нахер отсюда», но тут же всё через жопу. К счастью, уже разобрались, что такой взмах ладонью был приглашением. Переглянувшись, мы подошли.

Заговорщицки подмигнув, болгарин достал бутыль с жидкостью классически молочного света. Второй протянул большой красный перец и помидор, коих вокруг было навалом.

– Вот это по-нашему! – одобрительно крякнул Ванек. – Самогон?

– Лунна светлина! – покачали они головой. – Ракия! Това твое.

Я осторожно понюхал стакан и поморщился. Пахло мерзейше. Похоже, на помидорных кожурках, благо они тут везде.

– О, добре-добре! – соврал я и показал большой палец, сыграв чистый восторг.

– За приятелство, братство и всичко добро! – подняв стаканы, широко улыбнулись братушки.

Сделав пару мелких глотков, они с удовлетворением чмокнули, показывая, насколько чист и элитарен продукт. Мы, как водится, опрокинули махом, презрительно игнорируя их осторожность. Возникшее после этого ощущения можно лишь пережить, описать их нельзя. Чистый спирт был бы кратно приятней, а это, как мне представляется, – вкус ацетона. В каком аду это пьют?

Мы едва не схватились за горло, из глаз брызнули слезы. Не вздохнуть. Реакция организма была предсказуемой. Дело не в градусе, тело пыталось немедленно извергнуть наружу эту мутную дрянь. Спасла только гордость. Мы ж русские люди, негоже показывать слабость чужим.

– Ооо… – воскликнули, переглянувшись, болгары. – Много добре. Хайде да работим заедно! Яки момчета!

Экзамен мы на дружбу народов прошли, но осадок остался. В чем-то Толик мог быть и прав. Не провокация ли это была?

Нас уважительно похлопали по плечу и отпустили. По работе не доставали, только нужна ли она? На пару тряпок зарплаты, наверное, хватит. Долги, допустим, отдам, но после Юльки амбиции выше. Ее можно понять, а мне надо менять что-то в жизни. Искать любую возможность подняться, а найдя, не упустить и вцепиться зубами.

Только с чего же начать? Для нас сотня баксов – сумасшедшие деньги. Когда Лешка с гордостью показал нам купюру, мы с Ванькой благоговейно подержали в руках этот искушающий символ капиталистической мощи. Ее сердце, топливо и священный алтарь, куда кладут жизни и души. Та сермяжная правда, что стоит за мотивами там и тут. Вся она прямо в этой бледно-зеленой бумажке. Только как ее заработать?

С детской наивностью мы решили сбыть контрабанду в первый же день, чтобы опередить конкурентов. Кому можно продать пару банок растворимого кофе? Конечно, бармену.

Примерную цену Лешка уже подсказал, и после работы мы с Ванькой побежали по барам. Их в городке было два и, предвкушая барыш, влетели в ближайший. Поздоровались и с гордостью поставили свои драгоценные банки на стойку. Сфотографировать бы их для истории. Вот первый камень в фундаменте грядущих богатств!

– Колко искаш? – спросил бармен, скользнув взглядом по нашим сияющим лицам. Его собственное выглядело довольно помятым. Нелепые кожаные штаны с бахромой. Заведение оформлено в тематике Дикого Запада, что, видимо, нравилось местным. Дизайнер, несомненно, проявил больше усердия, чем чувства меры и вкуса. С ковбойскими шляпами, подковами и перьями был перебор.

Почувствовав отсутствие к нам интереса, я нервно вспотел. А услышав встречное предложение, потерял и дар речи. Если перевести на рубли, будет меньше, чем брали. Тот еще бизнес.

Увидев наше возмущение, болгарин усмехнулся в усы и открыл шкаф за стойкой. В нем полки забиты такими же банками кофе. Пожалуй, их хватит на несколько лет. Здесь столько не выпьют.

Горе-горе! Кто-то нас опередил и подставил. Но как? Толик точно не мог. Он с нами весь день, а после работы все ушли сразу на ужин. Мы же летели сюда как на крыльях и всё равно не успели!

Через секунду дошло. В этом сезоне наш стройотряд тут не первый. Мы же сменили кого-то. Товар, вероятно, у всех одинаков, а значит, второй бар можно уже не искать. Там столько же будет.

Разочарованные и злые, мы не стали отдавать кофе в минус. С часами получится та же история. Городок маленький, их столько не нужно. Похоже, я разорен. «Всё, что нажито непосильным трудом» – всё пропало!

Ужин, понятно, мы пропустили. Горечь поражения уснуть не давала. Кровать громко скрипела, когда я ворочался. Потрясение оказалось серьезным, затмив все мои прежние страхи. Что мне до снов, когда накрывается бизнес в реале!

Раздраженный, решил прогуляться, но, пытаясь встать, стукнулся лбом обо что-то. В бараке подозрительно как-то темно. И еще очень тесно. Да и запах не тот.

Я вытянул руку, но уперся в доску ладонью.

Что за черт? Ящик?

Нет, это гроб! Похоронили вживую!

Запаниковав, я нажал посильнее и вдруг выбил крышку, которая с грохотом упала на пол. В ноздри ударил знакомый аромат тлена, сырости и химикалий.

Так я уже сплю!

Вспомнив направление к лестнице, метнулся туда, сбив по пути что-то еще. Взлетел по ступеням и откинул люк, подняв на крыло стаю тех же мышей. Выскочив на крыльцо, облегченно вздохнул.

Снаружи был день, вокруг шумит листьями сельва, на травинках роса. Скорее всего, утро. Ну хоть не ночь – уже хорошо.

Какого черта очнулся в гробу? Нашел тоже место! И где эта девка? В другом гробу дрыхнет?

В уме мелькнула нехорошая мысль, и я потрогал клыки языком. Вроде обычные, но могут вылезти ночью. Когтей тоже нет, дневной свет не вредит. Но, если верить хоррорам, только вампиры спят в подобных гробах. Это противоречие надо обдумать.

Думал недолго. Найдя лампу, я решил проведать сестричку. Ну или кто она мне… Сам бы, конечно, предпочел другой вариант, но едва ли прокатит. Слишком уж зла и неженская сила. Интересно, если кровь пососет, станет нежнее?

Воображение пошло еще дальше, побудив быстрее спуститься в подвал. К моему разочарованию гроб был пустым. Видимо, бедняжка покинула логово, спугнул я ее или разбудил слишком рано.

Может, оставила хотя бы записку? Намек, где искать? Не придется ли делать из лягушки царевну?

Я провозился пару часов, обшаривая каждый угол избушки, но самый тщательный обыск ничего мне не дал. Советов, инструкций, подсказок никто не оставил. Только дурно пахнущие бутылки, реторты и склянки. К сожалению, в химии не понимал ничего.

Зато знал, что каждый уважающий себя монстр и маньяк первым делом мастерит доску с коллажем из фото и вырезок старых газет. Там его замысел и непременно красные стрелочки, раскрывающие злодейский мотив. Иначе кто постигнет его глубину?

Но здесь жил неправильный, видимо, монстр. Девушка, судя по обстановке, была кровососущим алхимиком. Приманив песней жертву, держит ее в качестве корма и, надеюсь, партнера по сексу. Я наверняка сам ее и придумал, а игра и стыдливость лишь добавит азарта.

Эта версия казалась логичным продолжением моих приключений и многое могла объяснить. К примеру, сексуальную неудовлетворенность и внутренний кризис после расставания с Юлькой или перманентный невроз, вызванный нищетой, неуверенностью и крахом надежд. Терапия подсознания в подмене реальности на эту фантазию. Спасительный эффект замещения: отправил себя в свой же квест, чтобы уйти от депрессии.

Довольный тем, что решил эту загадку, я, щурясь от света, пошел по тропе и едва не столкнулся с той юной девой. Прекрасная и опасная, как амазонка, она ждала меня здесь. Как оказалось, живая и, к сожаленью, в одежде: корсет, искусно подчеркивающий ее стройный стан, свободная белая рубашка с вырезом, облегающие кожаные штаны и высокие сапоги. Если и ведьма, то матерая особь, без всяких сомнений.

Ветерок легко трепал ее белые волосы, и они струились по плечам, играя бликами в лесном полумраке. Черты лица, достойные картин Боттичелли, сочетали нежность и силу: высокие скулы, чувственные губы, слегка вздернутый нос. На мгновение показалось, что я вижу мерцание рожек над ее головой, но видение быстро ушло. Фокус внимания отнюдь не на них. Этот бюст выше всяких похвал, и поднять взгляд трудно. Пуговицы на рубашке едва ли способны его удержать, но в мужских снах быть по-другому не может.

А самыми красивыми были глаза – под густыми ресницами, как бездонное озеро цвета летнего неба. Загляни в них чуть дольше – и пропадешь навсегда, бесследно растворившись в манящей их глубине. Само воплощение соблазна, фантазий и страхов – прекрасная и смертоносная, как экзотический и, видимо, ядовитый цветок. Его аромат сводит с ума, а прикосновение несет лишь погибель. Эта двойственность, смертоносная и возбуждающая, притягивала и пугала, обостряя инстинкты, но отключая мозги.

Девушка стояла, положив руку на бедро, в позе абсолютного превосходства. Пластика и грация хищника, в уголках губ усмешка, – существо знало, какое впечатление на мужчин производит.

– Так у него получилось? – очаровательно хмурясь, спросила она.

Ее голос, сейчас глубокий и низкий, обволакивал, проникая в самое сердце. В нем нотки той пронзительной песни, хоть и не разобрал ни единого слова. Может, споет еще раз?

Услышать ее я уже не успел, земля будто ушла из-под ног. Мир расплывался, как картина маслом под напором воды, и последнее, что увидел, перед тем, как всё растворилось, был разочарованный девичий взгляд.

5

После многообещающего начала я провалился в сюрреалистический сон, где эхо мыслей, фантазий и образов складывались в затейливый и неясный узор, подобно стеклам калейдоскопа. Снились пограничники, болгары с ракией, и почему-то Шварц. «Протеин – это сила!» – сказал он, выпив залпом стакан с густой кровью. Удовлетворенно крякнув, тыльной стороной ладони вытер вокруг губ красный след и закусил помидором. Тот тоненько и противно визжал, требуя продать ему кофе и, возможно, часы.

Я проснулся от шума. Кто-то говорил непонятно и громко. Открыл глаза, не сознавая, где нахожусь и что происходит. В нашей мужской части «казармы», как оказалось, уже все умылись. У дверей Толик, держа полотенце в руках, беседовал с двумя мужчинами в форме. Фуражка, шеврон, синий мундир. «Ох, рано встает охрана?»

Чего они тут? Кто у нас влип? Хотя, чего думать? Лешка вечером звал ведь куда-то. После облома с кофе настроения не было, и я отказался. Наверное, зря. Судя по кипишу, неплохо, видать, посидели они.

Сев на кровати, я вдруг заметил красное пятно на подушке. Ёкнуло сердце, по телу пробежал холодок. В памяти тут же всплыл гроб, голая дева, ну и всё остальное. Но кровь-то откуда?

Торопливо закрыл простынкой пятно, вытер лицо и осмотрел руки. Вроде бы нигде больше нет. Чист, невиновен, беспокоиться не о чем. Это ж всё Лешка! Ванька расскажет, что было и станет понятно, что будет.

Его кровать рядом с моей, и как я возился, разумеется, видел. Во взгляде вопрос. Так что же сказать?