49 оттенков индигово-сиреневенького
Айрин Мацумото
14.2.2012, (22-ой год от Явления Ангела). Юридический Статус Среды: 22-ой год подготовки к битве за выживание человечества, 40-ые сутки «код-оранжевый» по РИ и союзникам (полная боевая готовность к объёмному фронту, "в окопах" –100% населения, пережившего подготовку). Интервью с топ-3 певицей Российской Империи про полгода стартапа, не охваченные ранее интервью с дедом/отцом и новостями в СМИ: "история Золушки + корректная ведическая соционика + макроменеджмент". Включает приватную исповедь первого мужа, топ-1 цивилизации мастера шиноби и информационной войны, содержащую ключевые понятия соционики. НИШЕВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: текст 1) НЕ предназначен для лиц вне ведического/буддистского/японского культурного кода; 2) содержит корректно описанную внутреннюю реальность 5-ой варны (игроводы) и категорически НЕ рекомендован для лиц вне 3-ей (управленцы), 4-ой (стиратели проблем) и 5-ой варн.
Айрин Мацумото
49 оттенков индигово-сиреневенького
Дата интервью: 14.2.2012, 22-ой год Ангельской Империи,
Юридический Статус Среды: 40-ые сутки «код-оранжевый» по Российской Империи и союзникам (полная боевая готовность к объёмному фронту).
Всем привет.
Ну, наверное, правда – всем. Не только моему бедному фан-сообществу, неоднократно рваному на обожателей и ненавистников разными информационными бомбами. Включая всех, кто ощутился чудовищно преданным той информационной супербомбой, и часть ненависти досталась и достаётся мне.
Сегодня я собираюсь в… почти в прямом эфире задрать подол по подбородок. И наверное, вы тоже это радостно послушаете.
И, наверное, это интервью-исповедь попадёт даже в ортодоксальный культурный мейнстрим Империи. Потому что в нём будет – зачем вообще было разделение культур.
Вы, надеюсь, это читаете, а не слушаете. Хотя я – в студии, идёт запись.
Видео не будет, чтобы не грузить каналы. Ну и – хер вам, а не выражения моего лица в процессе рассказа.
Кому интересно – я в студии эфира. Сижу с банкой пайкового мультицитруса, водичкой и пачкой сигарет.
Учитывая, что я собираюсь высказать, мне разрешили курить в студии.
Э-э-э… предчувствуя непонятку – кто разрешил? Кто мне что-то может разрешать?
Я, само собой, могу добыть эшелон микрофонов и прочей техники. Но не люблю на ровном месте засирать классную аппаратуру. Но сегодня я поговорила с микрофоном, объяснила ситуацию, и он мне разрешил дымить недалеко от него. И даже прямо в него. Только вытяжку включить.
Ага. Это я, самый общительный человек страны. Договариваюсь с ками микрофона и всё такое.
Ну и в полном соответствии с уложением о табаке – собираюсь пообщаться с духами. Историю призвать и всё такое. Хотя у нас – оранжевый код, и История, наверное, тоже где-то в окопе с пулемётом и ножиком.
Меня тут развели на интервью про неизвестную часть моей жизни. То есть – ответить на вопрос, как всё началось.
Про детство дед рассказал – всё что схотел нужным.
Про большую часть жизни – есть почти всё в официальных источниках, не считая слухов в фан-сообществах. А вот между ними – пятно в полгода. Про которое ничего толком не известно
и которое набито фантазиями и слухами до критической массы. Вплоть до требования проверки ДНК регулярно, а не один раз при вступлении в наследство.
Ну, я долго отбрыкивалась тем, что это не моя тайна. И я не буду об этом рассказывать, пока младшая не получит Гражданскую дееспособность.
И как-то надеялась, что вопрос зависнет до 2012-го, а там, может быть, станет не до того.
Но. Младшая получила Гражданство поперёд полозрелости.
А интервьюер докопался, чья это может быть тайна и выбил разрешение рассказать, как есть, только не тыкая пальцем. Хотя все и так догадаются.
А тот, чья тайна, навесил пендель. Цитирую: «Ри-и-ин, там, поди куча народу не готова умирать в бою, пока не узнают. Ты их просто убиваешь молчанием».
В общем, я всё понимаю, но чувствую, что меня – подзажало. И, извините, но – выдавило. Надеюсь, на бумажку, а не прямо в уши.
А, да.
Про картинку.
Мне из-за стекла из-за пульта записи суфлирует и направляет… не Маха. Сегодня я в паре с бабой Люкой.
Это – потому, что у неё я не смогу отнять и отредактировать запись. И потому пытаюсь записать в один дубль, типа прямой эфир.
Ну, мы, в целом, собирались было в эфир. Но решили, что половина плюс аудитории всё равно будет слушать в записи. Или вовсе в тексте. Так что лучше – сразу записывать.
Заодно, если что, баба Люка меня не сразу пристрелит, если я начну не те тайны выдавать, что разрешили в этом интервью.
А я её – не смогу, хоть она старенькая уже.
Потому что я – в обычной тактике и с одним пистолем. А она забаррикадировала нас в студии, натянув полный оборонительный экзоскелет и прихватив, помимо штатного пулемёта, пару револьверных гранатомётов, – тех, что для комнатной перестрелки с танками.
Сказала, что не исключено, с моей-то кармой, что первый портал может открыться мне на голову. А не в коридор, где…
Короче, ладно. Вы сами сейчас, наверное, как-то так же сидите. Оранжевая боевая готовность по стране. И вообще по цивилизации, потому что перевалочную станцию вторжения уже видно в телескопы любому избирателю.
Это – про картинку.
Теперь про интервью.
Настоятельно рекомендую – рекомендовать читать.
Потому что, несмотря сдвиг культурного кода от времён тех событий, они всё ещё – история безумия, полная нешуток в фантике шутки, историй психических заболеваний, включая сексологические, извращений всех сортов, нервов и истерик. А так же, фоном, пяток государственных тайн особой важности. Про которые все, кто может, уже всё равно догадываются и мне разрешили их раскрыть.
Не знаю, как это интервью озаглавят. Не исключено, что сорок девять оттенков рыжего. Или сорок девять оттенков сиреневенького. Или – индиго. Хотя тут подойдёт сорок девять оттенков сиреневенько-индиговой рыжины.
Надеюсь, в названии не будет намёков на наркоту. Типа «трип». Потому что та неделька была почти на трезвую голову и точно без наркоты. Хотя очень похоже на многодневный наркоприход. Но на самом деле – наоборот. С чудовищно быстрыми ломками и похмельями. И «чудовищно» тут – не междометие, а инженерный термин.
Ну и ещё я стеснялась всё это рассказать, потому что это грёбаная сказка про бомжиху и принца, которая выглядит полной пропагандой. И я не хотела рассказывать правду и нарываться на вопли хейтеров, что я вру рекламу. Но, блин, было всё именно так, как ниже.
И, раз уж вы хотите исповедь – я вернусь в то времесто. В то, какая была там. И расскажу всё, как было, включая тогдашние мысли и эмоции.
Хотя – внимание, внимание! – это сейчас я такая набитая учебниками и опытом, и потому у меня хватает слов и образов описать словами тогдашние мысли и эмоции. И я постараюсь вернуться туда и описывать так, как думала тогда. Но местами наверняка буду умничать. И не подумайте, что я тогда была такая умная. Ни хрена. Дура. Эталонная идиотка в самом эпицентре смысла «не желающая думать про»
Как обычно, сложно точно сказать, когда всё это началось. Там есть момент, когда всё закончилось. И после этого момента, в диалогах, было сказано почти всё про то, что до этого момента. Так что начну я с этого момента.
Момент был очень простой: я поняла, что умру. Что моей кармы не хватило, и моих сил не хватило, чтобы выжить, и потому – я умру. И у меня – выбор: или пару дней биться в агонии, или шагнуть под машину.
Я не паясничаю и не преувеличиваю. Объяснение – ниже.
В конце того самого 9-91 я стояла почти на остановке возле тогда ещё не совсем главного офиса Арт Корп и прощалась.
Мозг работал плохо. Сил на эмоции почти не было. Оставалась только боль, которую уже сложно было терпеть. Так что я тихонечко стыдилась деда, что воспитал такую дуру. Ну и молча плакала под дождём, что мне очень не везёт, а переступить себя – не могу. А тело, кстати, тряслось от холода и температуры.
И да… для понимания, как это – со стороны в глаз.
Фотки из первого номера «Экзисты» все видели. Так вот, «узкожопая сушёная доска невнятного пола и ориентации», цитируя хейтеров, – это я уже отъелась по сравнению с тем моментом у остановки. И одета я была в антикварные ручной работы, мягко говоря, кофту с юбкой и те самые ботинки, которые единственное, что осталось от той жизни и которые все знают.
И, начиная открывать страшные тайны. Вот тогда у меня родной цвет волос был вообще скорей серый с рыжиной. И немытый месяц. И – обхерачка волос. Стрижкой и тем более причёской такое – нельзя… короче, по порядку и в диалогах.
В свете недавно прогремевших мимо меня речей Ангела про беглых подростков-психов и про членодевок, я не понимала, чё это от меня шарахались. А тогда у меня – ни телевизора, ни радио, ни газет. А пересказы от тётки слушала в треть-уха, потому что мысли были про работу найти и пожрать.
Вот такое вот задрипаное тощее мелкое рыжее лопоухое хрен знает что – стояло.
Я – стояла. Плакала. И грустила. А потом, выцепив взглядом грузовик, под который шагну, громко сдумала миру «извините, прощайте». А в ответ, мгновенно, прилетело невнятное, но мягкое «погодь ещё минутку, пожалуйста». Мягкое – это не про выбор, делать или нет.
Так что грузовик всё-таки проехал мимо. А я начала было из тихого грустного плача – в рёв презрения к себе, что я – слабачка. Даже убиться не могу. Но тут меня внезапно спереди завернули в кожаный плащ, а спиной прижали к груди, обняв руками живот.
Я – дернулась вырваться.
На меня мягко рявкнули шёпотом:
«Не! Ты – попалась, зверуха дикая лесная. Так что сиди за пазухой и грейся. Нефиг было орать жалобно на всю улицу».
И вот это «зверуха дикая лесная» – приморозило. Потому что очень точно попало. И дошло до мозгов. И прострелило чувством, что – да, так я и есть. Ну, рысь, которая мечется по городу и не может спастись от него. Или белка заблудившаяся. Или лиса, покусанная больными собаками.
Эмоции, в целом, не поменялись. Просто ушло желание вырваться.
А ещё со спины шло тепло. Которое…
Есть тепло от лампочки. От чугунины отопления. От костра. От каменной печки. От собаки. И от человека. И меня от этого человеческого тепла – разжало, как разжимает мышцы с мороза. Я – расслабилась, и почти потеряла сознание. Но – вздёрнулась.
А он сказал:
«Так, барышня. У вас… лёгкие – воспалены, работают процентов на двадцать, почки – воспалены, забиты соплями, еле работают, организм истощён голодом, и высушен, ибо пИсать очень больно, ну и печень говорит, что ещё пару-тройку часиков и она отказывается в таких условиях работать и поддерживать температуру под сорок. Так что вам – в больницу. Вот вообще срочно бегом прям счас».
Я – постояла, собирая мысли в кучу и сосредотачиваясь. Потом отодвинула плащ и изобразила руками, пытаясь отупевшим мозгом довнести громко думая… короче, я промаячила, что я – убила мента и меня ищут. Ну, мне, в общем, было уже пофиг. Я – уже ушла в следующую жизнь. А тело работало на привычках. На программах. На программе общения с дедом и учительницей.
Он – призадумался. Я – опять начала уплывать, но очнулась. От того, что меня повернули и в меня заглянули два красных – угольных! – глаза из-под чёрного капюшона.
Ну, диагноз выше – вы слышали, и состояние мозга можете представить. Так что мозг как-то машинально отметил, что, судя по идеальности лица, это – чёрт. И, наверное, ад есть и за мной пришли. А может, я вообще уже там, и поясница и вообще всё внизу живота – это от сковородки.
Так что когда чёрт в легком «ничоси» задрал бровь, я вообще не отреагировала.
А когда он спросил:
«Поженимся что ль?»
