Я ответила «конечно», и – отрубилась.
Само собой, пару лет спустя я всё это в сомедитации извлекала из бессознательного в обычный опыт. Но в рамках интервью, следующие три дня, которые без диалогов – кратенько.
В общем, меня завернули в плащ, подняли и понесли. Взглядом отшугнув юношу в костюме с галстуком под зонтом.
Занесли в падик почти следующего дома по улице, подняли на третий из трёх этажей. Занесли в квартиру, в ванную и сложили на пол.
Ванная была… ну, сейчас это типовая гермокамера-бассейн с регуляцией вытяжки и расщепителем воды с регулировкой кислорода в воздухе и водорода в воде. Только это был 91-ый год, и я была в прототипе «куска подлодки».
В ванной закрыли дверь, врубили парообразование, налив воды и насыщение воздуха кислородом.
Потом в ванной появился надувной матрас. Меня переложили на него. И начали раздевать.
Тут я чуть-чуть приподнялась в сознание. Ровно настолько, чтобы перестать сдерживать в себе свой кошмар и задергаться с воплями «да, нет, не надо».
Мне… ну, прилетел успокоенчик. Некая пронзительная – до глубин, несмотря на потерю сознания, – мысля, что всё норм. Просто в одежде в ванной – неправильно. И коли мне охота прикалываться с потерей сознания – то с меня снимут. Ну или можно очнуться и – самой.
Я – не пришла. Ибо ещё не решила, выживу ли. Или ну его. Ну и почки ломило уже очень. И терпеть это уже сил не было.
Так что меня – раздели, выкинули одежду за дверь. Уложили почки в воду, а голову – на матрас.
И оставили на минутку.
Выживать дальше мне вообще не хотелось. Ну, потому что даже если я поправлюсь, то – снова всё то же самое. Безработица. Голод. И я опять там же. Только – под Новый Год замерзаю в сугробе. Ну, или всё-таки сорвалась и покатилась по панели, и, наверное, лежу в сугробе, как-нибудь взаимоубившись об какого-нибудь клиента или даже банду.
Опять я забегаю… В общем – коротко:
Он вернулся. Попытался влить через трубочку из бутылки. Но у меня зубы были стиснуты и не залилось.
На меня – посмотрели. На меня. Я тупо злобно подумала, что нахрен всё и сдохну.
Он вышел, вернулся с пятком двадцатикубовых шприцов. И нахерачил подкожными уколами. От чего тело разогрелось и призадумалось, что, может быть, выживет.
Потом он слил ванну, положил меня на матрас и побрил внизу. Забрав, а не слив волосы.
И у меня возникло, чуть-чуть, ощущение, что у меня тело немножко отобрали. Ну, то есть оно – моё, но в совместной собственности с ним. И меня от такого начало подбешивать.
Ну а потом он сделал мне клизму выбить запор. И я сдохла от стыда. От стыда за что – ниже.
Сдохла – это я заорала, сердце встало, а я вывалилась из тела, и собралась было сбежать и спрятаться.
Но меня не пустили. Мягко удерживая, как нассавшего в углу котёнка за шкирку. А потом на меня рявкнули:
«А ну марш в тело и жить!»
И я – в тело и жить.
Вздохнула, сердце застучало.
А меня накрыло бессильным бешенством.
Решила, что – хрен с ним. В коме поваляюсь, пялясь на разные картинки.
Ну и денька три – валялась. Пялясь в разные картинки. Сначала – очень страшные и мрачные. Пока не выдернуло из картинок первый раз. Вообще выдёргивало три раза.
Первый – в ванной. Мы лежим в воде, я – на нём. Он – в штанах, майке. И от него – хлынула настырная заливка энергии через нижнюю чакру. И тело… ладно, я целиком, не выходя из комы, стону и ору в оргазме. Без единого его движения, просто на потоке энергии и мыслеформе.
Я это даже тогда смутно запомнила.
Второй – когда исчезло ощущение его рядом. А появилось – какой-то тётки. Я заплакала от одиночества. Прилетело, что меня не бросили, а просто отошли. И – успокоилась
Третий – когда из ванной переложили на кровать. Смыв всё, что из меня выдавило и высосало клизмами в паро-барокамере с препаратами в воздухе и солями и водородом в воде.
Точней, чуть очнулась, не когда переложили. А когда захотелось поссать, а – кровать. И или – приходить в себя и идти, или – ссать в кровать. После ванной было привычно не приходить в себя. И вот когда я обоссалась, а подо мной за полминуты поменяли простынь и обмыли… ну, в общем, от обмыва выглянула из картинок посмотреть, что там.
А потом рядом с телом появилось ощущение, что ко мне вернулась часть меня, которую я отдала на растерзание в пропасть с голодными гнилодухими уродцами, и которая со всей силы тянула меня за собой. А я была готова умереть, лишь бы не свалиться. И все силы и воля – на то, чтобы не свалиться. На остальное – не хватало. А теперь – всё. Не тянет. И, наверное, я смогу жить дальше.
Повалялась без сознания ещё немножко, проверяя, не показалось ли. И – пришла в себя пописать.
Это я сейчас помню, что было. А тогда в памяти осталось – я бегу за автобусом, а он меня не дожидается. И я понимаю, что силы – всё. И сейчас меня добьёт боль и холодный дождь. И иду под грузовик, чтобы быстро и наконец, стало не больно. Потом вроде было что-то ещё.
А потом – щёлк, и я – лежу на кровати под одеялом. Голая. Бритая. Без температуры. Почти без боли. Только слабость – лютая. И очень хочется писать.
И первое чувство – стыд. Что меня, само собой, рассмотрели и всё увидели.
А потом у меня наступил шок. Потому как на одеяле под рукой лежал парик. Из моей косы. Которую я продала и проедала месяц. Но от которой не смогла отцепиться, от чего начала болеть.
И поверх всего налило эмоций. Стыда с непониманием, что происходит. Безумной ярости, что – не отдам. Паники, что я не знаю, что я буду должна за возврат моих волос и не проще ли будет сдохнуть.
Но я всё это – через нимагу убрала под мрачное каменное лицо. Встала, замоталась в простыню и пошла писать. В процессе найдя под простынёй клеёнку и добавив себе повода стыдиться. И, кстати, встать и замотаться – это было сложней управления в хлам пьяным телом. Оно ну очень не хотело шевелиться.
Выползла в коридор. Услышала за закрытой дверью на кухню клацанье клавиатуры. Именно клацанье. Ну, первое поколение клавиатур. Тогда – даже не поняла, что это за звук. Напугалась. Рванула в туалет.
Пописала.
И накатило лютым голодом. Просто неудержимым. Ну просто очень хотелось ворваться на кухню и жрать. Поубивав всех, кто между мной и холодильником. Ну, или отдавшись им во все дыры, если поубивать не прокатит.
Так что я сцепила зубы и решила, что надо отсюда бежать как можно быстрее. Зафиксировала лицо, чтобы эмоции не пробивались, и пошла на прорыв.
Ну, в смысле, решила, что сопру одеяло, найду что-нибудь на ноги и уйду, не отвлекая хозяев.
В комнате ждал сюрприз.
Пока я сидела в туалете, клеёнка с кровати исчезла, а на кровати лежали пушистые носки, трусы, футболка, белые хакама и толстая белая толстовка. С принтом. Иероглифами. «Ассоциация боевых искусств Эдо». Которые с минимальными изменениями читались «Объединение путей проложит путь через Эдо». Ну и надо знать, что старая столица Японии – монастыри и культурный центр.
Ну и ещё – понимание, что у меня точно нигде не написано, что я внезапно знаю японский. И – полная невера, что вот тут, если я ещё в России, могла взяться толстовка с этим принтом.
Только вот тут у меня из памяти выскочило лицо. Идеальное лицо чёрта, который поймал меня в прыжке под грузовик.
И мне стало жутко, что я – в кошмаре. В глюке, В его сновидении.
Я – ущипнулась. Было больно. Но не помогло. Глаза подавила – тоже не помогло. Не менялась картинка. И надпись оставалась на месте.
Повисела в мысли поломать шаблон и сбежать без одежды. Или вообще не бежать, потому что – бесполезно бегать от демонов.
Но… мелькнула мысль, что маловероятно, но – может быть, что кто-то ездил в Японию на соревнования или ещё как. И – вот. И возможно, я всё-таки в реальности.
Так что я аккуратно, чтобы не упасть, оделась. И пошла на выход. Сунув парик в карман толстовки.
В прихожей, помимо другой обуви, стояли мои ботинки. Высушенные и начищенные. С новыми шнурками.
Не могу сказать, что они спасли мне мозг. Но он точно в них вцепился, как в якорь за реальность. То есть – меня перестало колбасить от ужаса, что я – в глюке и вообще ничем не управляю. Когда я обулась и ощутила, что да, это – они, мои неубиваемые ботинки, пришло ощущение, что я – могу идти. Во всех смыслах.
И я, подрагивая, удерживаясь от срыва в торопливую панику, открыла дверь.
Вышла.
Закрыла.
И прислонилась к ней спиной, чтобы протрястись от паники и освоиться с мыслью, что – ушла.
Через минутку освоилась и накатила апатия. Спячка. От голода.
Поняла, что счас усну прямо тут и надо идти.
Промелькнуло, со стыдом, что я – дура. Где-то там осталась сумка с документами и последней мелочью на проезд, если не получит
ся зайцем. И надо бы вернуться. Но – поняла, что если вернусь, уже не выйду.
Так что – отлипла от двери и пошла вниз. На выход.
На первом пролёте снизу дохнуло сырым холодом, от которого мерзко пробрало. На последнем, повернув на площадке, увидела за дверью на улицу снег.
Мозг опять шатнулся – не в глюке ли я. Потому что там была осень, а тут – снег.
Но мозг придавило чувствами. Лютой паникой тела, что – надо идти на мороз. И снова – боль в почках, и нехватка воздуха мозгу с хрипами и соплями везде. Скулением, что очень хочется жрать и под одеяло. Стыдом, что я ничего не заработала, и ничего этого не заслуживаю. И добавило свежим страхом, что непонятно, как отдавать долг. И какой он вообще. И что вообще со мной сделают, если вернусь.
В общем, ноги подкосились и я села на ступеньку. Тупить. И тихонько плакать от собственной невезучести и дури. И со стыда, что мне – жизнь спасли, а я не знаю, как отдать и потому – бегу. И…
В общем, не знаю, сколько. Наверное, пару минут тихонько ревела. Или пяток. Потом вверху распахнулась дверь. Раздались шаги.
Я торопливо смахнула слёзы и замерла. Натянув маску, что просто сижу и планирую, куда идти, а не собиралась красть одежду, за которую оставила в залог документы. И вообще просто вышла погулять свежим воздухом.
Я вот это – в маски, умела уже тогда. Дед научил. Когда учил держать лицо вопреки вынужденным действиям. У него в том были и образование, и очень богатая практика.
Мне на плечи опустилось одеяло. А в руки – подпопник, который кусок туристического коврика.
А потом мне сказали, очень спокойно, вообще без скрытых смыслов и левых эмоций:
«Если хочешь посидеть тут – можно с комфортом».
Я всё это время сидела, оцепенев. В первую очередь – со всей дури сдерживалась, чтобы не сорваться в одном из направлений.
То есть с одной стороны, очень хотелось повернуть голову, чтобы посмотреть на идеальное лицо демона. И на глаза цвета угля. Или – чая, опалённого, просущенного и сваренного на этих углях.
А с другой – очень хотелось вскочить и бежать без оглядки, чтобы не посмотреть. И не попасть под его власть.
Это – не считая того, что битва между «хочу в кровать» и «надо сцепить зубы и идти дальше» никуда не делась. И лютый стыд незнания своего долга – тоже не утих.
Он присел рядом.
Я чудовищным усилием – не покосилась.
Потом подумала, и решила, что с сидушкой в руках, которую дали попользоваться сами, без просьбы и какой-либо задолженности, выгляжу глупо. Может быть, как человек, который тут не просто сидит, а у которого ноги отказали, и он встать не может. Но – держит лицо.
Так что я – привстала, подложила, закуталась в одеяло, села обратно. Почти не вздрогнув пару раз, когда давила в себе импульс рвануть к двери. И уже привычно изо всех сил не глядя влево.
А влево в поле зрения появились руки. Я – чуть покосилась. Руки устроили представление, переговоры с озвучкой:
Левая:
«Ну чё, как жизнь?»
Правая:
«Отлично!»
Левая:
«Свистишь.»
Правая:
«Ну, может быть, чуть-чуть. Но отвали нах.»
Левая:
«Слушай, я, конечно, отвалю. Но у меня тут пара килограмм помощи завалялось, и срок годности истекает, скоро испортится и выкидывать придётся. Может, хоть глянешь?»
Правая, очень точно показывая мой страх разводки на долги:
