Я писала только от себя и про себя. Про состояние полной пустоты с пониманием, что вообще я – не совсем полный задрипыш. Раз Ангел сестрёнкой обозвал. Но Деску, который «братуха» Ангелу, я – мелкая сестрёнка и – всё. Как бы – жри что дают и не выпендривайся.
В общем, дописала. Сохранила. Повернулась к нему, сидевшему за столом с распечаткой. Маякнула, что – всё.
Он – сел рядом, рассказал-показал, как отправлять файлы по сети. Сделала, кое-как запомнив.
Потом – спросил:
«Ты в каллиграфию – можешь?»
Подумала, показала «чуть-чуть».
Он – принёс рисовой бумаги, кисточку. Бумажку с записью «С глубокой благодарностью моему (первому/второму) экзаменатору. Айрин Мацумото». Спросил, смогу ли перевести-написать. И нет ли мыслей, что дополнить. Положил тот ручку-кулон. Взяла, зачеркнула «глубокой», написала «наивной-открытой-пустой (без маски) = искренней» Поставила знак вопроса.
Он – глянул, сказал:
«Давай сама выбери. Я не очень в глубинах японской культуры».
Не думая, взяла «пустой». Просто эмоционально. Ну и всё остальное – тоже не очень думая. Со второй попытки накидала что-то похожее первому экзаменатору. Повторила – второму.
Ну вот не было у меня тогда глубокой мысли первое писать вспышками огненных ударов, второе – ровно, как дыхание и контроль движений противника. Вот честно, я вообще ни хрена не знала, кто эти два японских деда. И шухер, который был после попадания этих писем на форум каллиграфии – я вообще не ожидала. Люди, ещё раз: я не настолько владею каллиграфией. Так получилось.
И тем более, блин, я была вообще не в теме, что оказалась на острие информационной драки двух Империй. Мне никто не рассказывал, что Ангел в аэропорту всучил Пайдзы четырём японским мастерам прилетевшим на разведку – и из своих додзё, и вообще. Никто не рассказал, что судья с моим дедом в одном додзё занимался и были они заклятые враги. И судья в плен не попадал, но тренировал американцев и вообще зашёл в Россию от ЦРУ с просьбой запороть открытие в России додзё и импорт военного психоза, цитируя Ангела. И тем более мне никто не рассказал, что второй экзаменатор в карате – первый дан для галочки, а так-то – восьмой айкидо. И печать шлёпнул своей школы.
И не было такого, что первый номер Экзисты я переводила на японский, после чего его перевели с японского на английский, потому якобы что только так с японского на английский мог получиться такой философский трактат.
Короче, ничего этого – не знаю. Не было.
Как есть рассказываю, как на духу.
В общем, я – дописала, отдала. Он – спрятал, унёс. Сел со мной за стол, сказал:
«Огромное… без маски, спасибище тебе. Есть просьбы, пожелания?»
Я – подумала. И решила чуть-чуть мазохизма.
Ну, вспомнила, чего у нас в холодильнике – нет. И в русской столовой – тоже нет. И попросила:
«Почему-то захотелось… случайно, в городе нет повара японской кухни? Хочу сравнить мисо, которое готовил дед, с тем, что от японского повара. И роллов хочу, дегустационный поднос по четыре штучки совместимых»
Он – посмотрел на меня неверяще.
Я провалилась в себя от стыда за собственную наглость. Молчали секунд десять. Потом я ощутила, что он вообще на меня не смотрит. То есть я – пустое место.
Сдержала плачь. Ну, почти.
Смахнула слезинку, шмыргнула и прошептала:
«Извините».
Встала. Со второй попытки. С первой – ноги не смогли и накатило головокружение. Шагнула…
Вернулось ощущение его взгляда. Очень яростно-весёлого. Он – рявкнул:
«Сядь!»
Я – вздрогнула. Очень хотелось убежать. Удержала мысль, что если попробую бежать – упаду. Разревусь прямо тут. А он понесёт в кровать, как слабачку.
Так что – сцепила зубы и лицо, аккуратно рухнула обратно, ругая слабое тело.
Посидела, сгорбившись, молча глядя перед собой. Смахнула слезинки. Шмыргнула.
Начала накатывать пустота, безразличие в мыслях и чувствах.
Он – спокойно сказал:
«Это – хорошая мысль. И – возможно. Но – завтра. Как отлежишься. Ладно?»
И у меня по разуму покатилось, без слов, сухой голой мыслью – «завтра, завтра, завтра, потом, потом, потом, в будущем, в будущем, в будущем, не сейчас, не сейчас».
Я горько кивнула вот этому ответу, что всё останется в завтра. Мне не догнать свои мечты про завтра, ибо сегодня я лежу пластом.
Ну, вы поняли, что это за песня. Изначально мысль была такая. Потом отредактировано.
Он подумал, спросил:
«А ещё мысли-пожелания есть?»
Я покачала головой. Он:
«Ладно. Тогда – травок выпей и иди под одеяло, если хочешь»
Кивнула.
Он снял с плиты парившийся заварочный чайник, поставил мне его, пиалку, кувшин воды.
Налил. Ушёл к компу.
Я машинально взяла, упираясь локтями в стол. Начала пить, отстранённо наслаждаясь горечью до сладости.
На второй пиалке он замер. Хмыкнул. Залез в стол, достал радиотелефон. Через пяток секунд телефон зазвонил.
Ну, я это видела, краем глаза. Но даже ничего не подумала. Хотя мозг от чая уже запускался потихоньку, но – так, типа мыслей что «ему что-то написали, сказали, что – позвонят. Ну и он достал телефон до звонка».
И то, что это телефон, я поняла, когда он заурчал вызовом, а Деск взял и сказал:
«Привет, ты как ныне?… Ага. Я – нормально, дописываю… Конечно, заходи… Давай сама… а вот и узнаем… передаю»
И передал трубку, тяжеленную, удивлённой мне.
Взяла этот кусок нереальности. Ну, это был мой первый телефонный разговор. Сразу – по мобильной. Тогда – правительственной радио.
В трубке раздался голос Люки:
«Ринка, привет! Я вообще всё помню про то, как у тебя с разговорами. Но вот решила узнать, а как оно через телефон. Попробуем?»
Я – зависла. От трепыхнувшейся надежды, что может быть, через аппаратуру мой голос как-то не так. Потом тихонечко сказала:
«Привет, Люка. Давай»
Люка:
«Попробуй громче, пожалуйста. Не очень слышу»
Вздохнула. Заранее сморщившись от предчувствия отдачи, повторила громче.
Он – встал, подошёл, наклонился, потыкал на телефоне кнопочки, и голос Люки – загремел, а мне маякнул «можно не орать». Люка спокойно сказала:
«Я в гости хочу заглянуть. Фоток занести, что у нас получилось. И ещё небольшую, всего пяток вёдер, сумочку одежды и мелочёвки для дочки даймё. Два вопросика возникли. Ты платья – носишь? Или всего пару для тренировки положить?»
Повисела. Пытаясь сообразить, как сказать, что денег нет, и не могу себе позволить.
Люка, не дождавшись, закричала:
«Алло, Рин?»
Меня зажало страхом со стыдом. Что и времени сообразить – нету, а я всё туплю.
Деск встал, подошёл, наклонился, сказал громко:
«Абонент думает. Вероятней всего, не успел сообразить, что за работу фотомоделью и статью положен какой-то гонорар. И тем более эта зверуха лесная не в курсе размеров гонораров за такие работы. Так что сидит и плющится непониманием, как бы тебе сказать, что денег – нет, и отказать, не обидев».
Меня, пока говорил, разодрало… ощущением теплоты, что он меня – понимает. И обидой, что он меня – сдал. Но и то и то было такое… тупенькое. Ну, понимает, и – чего? Ну, братик же. Ну сдал, и чего? Тёть Люка же.
Люка в трубке воскликнула:
«Хераси Пирикоси!»
Меня против воли улыбнуло. А Деск сказал:
«Ну да. И пока она у нас…»
Вот тут в душу жахнуло… как летним ливнем на пыльный лес. Ну, я ощутила, что они это – серьёзно. Точней, не серьёзно, а очень привычно, как что-то само собой и уже лет несколько как. Абсолютно не понарошку. Что я – у них. Что я, извращенка мелкая и засранка голосистая – у них, а не только у Ангела.
Голос Деска… там, наверное, было «…без кованой пластинки с пока непонятно какими значками, не видать ей коммунизма с полным обеспечением». Ну, это пролетело где-то мимо.
Я попыталась сдержаться. Не смогла. Вскочила, пошатнулась от потери равновесия, и шатаясь, выбежала из места, где про меня болтали два человека, которые…
Короче, это сейчас я такая умная вся набитая учебниками и опытом. И слова знаю описать. А тогда меня пипец рвало, просто в пыль агонизирующую раздирало душу от того, что я полностью ощутила то, как они ко мне. Их, грубо говоря, любовь к товарищу по банде. К новобранцу в отборном коллективе. Их радость, что появился ещё кто-то, к кому можно – спиной и кто прикроет ещё одно направление, взяв часть работы. Свою пайку работы из общей кучи. И от них шло почти то же… давно забытое из детства… ощущение папы с мамой. Ощущение взрослых, которые любят и готовы заботиться. Но.
Я чуяла, что они очень хотят меня рядом. Спина к спине и в обнимку. Но – не сдвинуться. Не имеют права менять ради меня свою позицию. И попытка их поменять будет воспринята, как атака. И они, сцепив зубы от горя, порвут со мной.
И мне надо было быть такой же. Сидеть на своём месте так же. И только тогда я могу себе позволить осмелиться выдать им хоть какие-то ответные чувства без опасения, что отдачей меня снесёт за горизонт.
Да, «Безоткатная любовь» – из вот этого момента. Надеюсь, теперь понятней, почему она такая… цитируя типовой отклик – «чую, что там какая-то огромная мысль, но пятый раз переслушиваю – а она ускользает. Чёртова магия высокой поэзии, я тупой, убейте меня».
Ну и ещё раз, коротко. Они уже считали, что я – там. И одна часть меня хотела быть там. И не хотела, не могла себе позволить не оправдать их ожиданий. И если бы речь шла только о том, чтобы умереть с ними в атаке, прикрыв собой – всё было бы очень просто и легко. Но надо было ещё и ответить им на любовь. А меня снесло за горизонт отдачей, что – кто я такая, чтобы. И какая я, чтобы. И что я им наношу просто голосом. Не говоря об остальном.
Ну и меня – разорвало. Часть… тот мизинец в руке Люки – там. Часть… (хер на стыд!) кричащая в объектив попа – за горизонтом. Остальное – мелкой пылью между.
Забилась под одеяло и рыдала. От бессилия. От того, что я – слабачка.
Выплакалась до тоскливой пустоты. Тихого скулежа на одной ноте без мыслей. С ним и уснула.
Из сна осталось, что я каким-то образом, как приседания, под мерный голос деда «ить-ни, сан-си» делаю телом упражнение. Именно деда и – на японском, которое звучит «раз-два, три-умри». Упражнение было… ну, я на раз-два растягиваю тело, как резиновое и отпускаю. А на «три-умри» стискиваю и отпускаю умереть. И оно с каждым разом становиться всё жёстче, будто остывает. Силу растяга-сжима я не меняла. И когда оно перестало тянуться-жаться, дед сказал: «закончили», и я проснулась.
Кто почти в теме – да, это доработало иридиевое зелье.
Проснулась. Тело – ощущалось. Как какое-то новое. С которым что-то произошло, и теперь оно может двигаться равномерно, не уставая. И оно лежало скромно, с достоинством ненавязчиво готовое показать, как оно теперь может.
Ну и ещё ему хотелось, но так же ненавязчиво, в душ, в туалет, и поесть.
Настроение и состояние мозга были какие-то спокойно-боевые. Ну, как на игре в допрос с дедом. Где я – следователь и я знаю, что получу ответы, как бы не брыкался и не юлил допрашиваемый.
И список вопросов у меня – был.
Можно сказать, что я собралась из размазанного состояния. К жопе. А передо мной лежала тропинка с развилками вопрос-ответ. И я видела, куда она может привести. Причём почти все выходы были где-то там, в команде. Просто – в разных местах, половину из которых я не видела, потому что там – не бывала мысленно.
И… как бы… чувство долга превышало стыдливую панику, что на краешке вариантов выхода маячило, то, где мы с Деском – за столом, а я – его девушка.
В коридоре – услышала на кухне за дверью голоса Люки с Деском. О какой-то геометрии про толщину щита по сравнению с танком. Смутно поймала, что они про образ и его вскрытие группой. Но абстрактно, а не вообще. И – так, привычно фехтуют подколками для удовольствия поединка умов на словах.
