Эллочка вошла в прихожую, включила свет и ахнула:
– «Недурно для молодого товароведа!»
– «Заметьте, сударыня: для молодого и оч-чень перспективного», – Васька попытался обнять гостью, но та отстранила его руку.
– «Не спеши, где у тебя ванная?»
– «Прямо и направо».
Пока девушка смывала с себя усталость от трудового дня и долгого подъема по лестнице, Василий занялся приготовлением романтического ужина на двоих.
Несмотря на молодость, Васька Никулин был опытным ухажером. Ни одна из его многочисленных подружек не могла бы пожаловаться на плохое обращение. Василий любил смотреть иностранные фильмы и оттуда черпал опыт соблазна.
Эллочка вышла из ванной комнаты в махровом халате и закрученном на мокрой голове полотенцем. В зале был приглушен свет. На японском кассетном магнитофоне задумчиво пел песни о любви Джо Дассен. Вокруг богато сервированного стола мягким светом мерцали свечи из цветного парафина:
– «Это все для меня одной?» – Эллочка уже имела опыт общения с мужчинами, но Васькин подход сразил ее наповал.
– «Конечно, ведь на сегодня ты моя Королева», – Василий протянул ей бокал шампанского «Абрау-Дюрсо» …
Василий ошибся, новая пассия не собиралась так скоро покидать уютное «гнездо разврата». На третий день закончилась еда и напитки. Василий вручил подруге увесистый «лопатник»:
– ««Мухой» в супермаркет. Себе возьми, что хочешь. Мне две бутылки чешского пива и закажи две пиццы «Маргарита» с доставкой на дом. Поняла?»
– «Да, любимый», – Эллочка медленно повернулась на каблуках и ленивой походкой пантеры направилась к выходу.
Васькина ладонь шумно хлопнула ее по аппетитной точке:
– «Я сказал: мухой!»
Когда каблуки подруги застучали вниз по лестнице, Василий без сил упал на диван:
– «Ф-фу, надо немного прийти в себя. Сейчас отдохну и приму душ».
Словно отвечая его мыслям, резко затрезвонил дверной звонок. Васька думал, что вернулась Эллочка, резко распахнул дверь:
– «Что, дуреха, опять ключи забыла?»
На пороге стоял неизвестный мужчина в военной форме с красной папкой на руках:
– «Василий Федорович Никулин?»
– «Ну да, а че?»
– «Вам повестка. Распишитесь в получении».
– «Че в армию че ли, а когда?»
– «Вчера», – майор сгреб опешившего Ваську в охапку, дотащил до армейского УАЗика и в одной пижаме отвез на призывной участок…
Следующее утро, наголо обритый и переодетый в ядовито-зеленое «х/б», Васька Никулин встречал в должности рекрута Стройбата…
О своей внезапной пропаже рядовой Никулин смог написать Эллочке лишь через месяц. Получив первую армейскую «зарплату». К тому времени Эллочка успела подняться еще на одну ступеньку торговой лестнице и к рядовому Василию Никулину потеряла всякий интерес…
В огненном капкане.
Отвлекающий разговор на чистоту.
Группа уцелевших, после крупного боестолкновения десантников, оказалась запертой со всех сторон группой хорошо обученных наемников.
– «Эй, Иван, давай поговорим. Ты че сюда приехал: нас убивать или заработать? Я слышал, вам Ельцин по тысяче баксов обещал заплатить за нашу смерть? Че, молчишь, Иван, язык проглотил, или зарплату пересчитываешь?» – издевался бородатый «переговорщик».
Десантник с забинтованной головой в рваной гимнастерке пополз к оконному проему.
– «Ты куда?» – Глеб схватил его за ногу.
На глазах раненного бойца выступили слезы:
– «Патроны на исходе, так хотя бы матюгну эту сволочь, как следует! «
– «Не делай этого. Они этого о нас и ждут».
– «Чего: чтобы матюгнули?»
– «Нет, чтобы мы поскорее себя обнаружили. Они нас разговорами специально отвлекают: или пошли в обход по флангам, или: самое худшее…».
– «Что может быть хуже окружения!»
– «Минометы. Если накроют минометным огнем: нам хана. Надо поскорее выбираться отсюда».
Группа десантников сделала отчаянный рывок и буквально чудом выбралась из окружения. Как и предполагал Глеб, едва отряд покинул гиблое место – начался минометный обстрел…
Уже в лагере, когда уцелевшие солдаты жарили на костре скудный ужин из черствого хлеба, раненый боец поблагодарил Глеба:
– «Спасибо, батюшка. Я уж и не надеялся, что мы выберемся из этого котла. На душе кошки скребут: зачем мы здесь? Ради чего нас убивают в чужой стране, когда наши олигархи нас продали с потрохами: поставляют оружие нашим врагам. Ты посмотри на них: нам говорил Грачов, что будем воевать против пастухов. А у этих пастухов новая американская униформа, полный боекомплект, обученные наемники. По сравнению с ними: мы пастухи необученные, и необстрелянные. Бросили пацанов на убой и конца, и края этому беспределу не видно. Что скажешь, батюшка?»
– «То и скажу: крепись, солдат. Когда идет эпидемия, ее окружают и купируют. Мы – первая волна: пожарный расчет, если хочешь. За нами придут специалисты, более обученные профессионалы. Нам нужно немного продержаться до подхода главных сил, иначе пламя разрастется, как лесной пожар и счет пойдет на сотни гектар».
– «Помолись за нас, батюшка. За убитых и живых. За наших родителей, которые не знают: где мы. И за родину, которая так жестоко с нами обошлась».
– «Помолюсь, солдат. За всех помолюсь, а самое главное: помолюсь за спасение тех, кто еще жив и потерял всякую надежду. Помолюсь, чтобы этот кошмар закончился миром. Пусть плохим, но без крови и безысходности…».
На следующий день посыльный принес благую весть: война временно остановлена. Воюющие стороны сели за стол переговоров. Генерал Лебедь прибыл из Москвы с поручением вести мирные переговоры с Масхадовым.
Бог войны услышал молитвы истерзанных воинов мальчишек. Большое кровопролитие на время взяло передышку. Выжившие морально и физически покалеченные бойцы возвращались домой с войн, на которую по словам чиновников их никто по документам не посылал…
Выжившие десантники из батальона, к которому был прикомандирован отец Глеб, пришли к нему с просьбой:
– «Отец Глеб, мы видели, как ты держался в окружении и что сделала твоя молитва. Раз истинная вера дает столько сил, мы тоже решили к ней приблизиться: покрести нас, Христа ради».
– «Хорошо, парни. Сделаю над вами обряд крещения, но у меня одна проблема: нет готовых крестиков».
Солдаты посовещались в стороне:
– «Ты, отец Глеб, готовься к обряду, а мы решим твою проблему».
На следующий день солдат-десантник принес котелок, полный самодельных крестиков. Десантники решили задачу оригинально: сплющили гильзы от патронов АК-74 и добавили перекладину из пули. Получился военный крест из подручного материала. Отец Глеб оценил солдатскую смекалку по-своему:
– «На сей раз сгодится, вернемся в часть – заменим на церковный оберег».
– «Вернемся в часть, отец Глеб. Мы соберем средства и построим в части часовню, в память о погибших на этой войне десантниках».
– «На все воля Божья», – священник окрестил воинов крестным знамением…
Ночной город в огне.
Стена из страшных снов.
Резван и военком приехали на окраину города ночью. Несмотря на позднее время суток город не спал. Догорали пожарища разрушенных домов, где-то то начиналась, то затихала отчаянная перестрелка.
Военком вел машину в темноте осторожно, четко придерживаясь края длинного забора. Сначала Резван не обратил на длинное инженерное сооружение внимания, потому, что был занят своими мыслями. Когда же на очередном повороте машина забуксовала, и седой военком попросил призывника подтолкнуть старенький УАЗик, Резван вздрогнул от шока. То, что до этого, в темноте ночи, казалось забором, на самом деле были горы трупов, сложенные штабелями вдоль дороги.
Резван подтолкнул машину и когда они снова тронулись в путь, спросил у провожатого:
– «Почему никто не хоронит убитых людей?»
Военком ответил не сразу. Закурил и, зорко глядя вперед, процедил сквозь зубы:
– «Работают снайперы. Те, кто пытался забрать и похоронить убитых родственников, сами стали легкой добычей киллера».
– «Но где же справедливость?» – вспылил Резван.
– «Это война, призывник. Война на уничтожение. Забудь про справедливость».
«Чеченский синдром». Души, опаленные несправедливостью.
Паломничество пастыря.
Разрозненные остатки войны пребывали на пункт будущей дислокации. Из оставшихся в живых формировали новые подразделения, укомплектовывая выбывших бойцов новобранцами.
Так звучало официальное обозначение бардака, который творился в деморализованных кровопролитием войсках.
Солдат заперли в казармах на попечение, офицеры, устав от склок в семье из-за хронического безденежья, запили горькую.
Отец Глеб с болью и горечью наблюдал, как на его глазах рушится имидж и судьбы некогда Элитного рода войск. Его родного, всего того, к чему успел прикипеть душой и сердцем.
Отец Глеб сидел в своей комнатке в офицерском общежитии и готовился к вечерней проповеди. Сквозь фанерные щели барака он краем уха против своей воли слышал все, что творится за стенкой у соседей.
В дверь постучали.
– «Войдите».
Две женщины, жены офицеров вошли в комнату, с интересом озираясь на убогую обстановку.
– «Отец Глеб, мы к вам за советом», – начала блондинка.
– «Точнее сказать: за спасением», – подтвердила слова подруги низкорослая брюнетка.
– «Вы меня знаете, как зовут, а как ваше имя в миру?»
– «Ой, извините, что не представились. Меня зовут Ира, – сказала блондинка, – а ее Наташа».
– «Очень приятно. Чем могу быть полезен?»
– «Видите ли в чем дело, – начала блондинка, нервно комкая в руках косынку, – наши мужики на войну уходили гусарами, а вернулись: словно их подменили, озлобились и ожесточились».
На все и на всех, даже на своих собственных детей.
– «Я их отчасти понимаю: я тоже там был».
– «Вы? Поп на войне? Ой, ради бога извините».
– «Ничего, я уже привык к такой реакции. Так в чем моя помощь?»
– «Ну раз вы сами были на войне», – начала блондинка.
– «И сами все видели своими собственными глазами», – продолжала брюнетка.
– «Женщины: не говорите загадками».
– «Ну, вы можете на них повлиять», – сказала на выдохе блондинка.
– «Перевоспитать», – добавила брюнетка.
– «Не получится».
– «Почему это? Вы же изучали психологию, ну и другие науки у себя в семинарии?»
