Александр Гарцев "Борьба с ветрами"

Обменяться мнениями.

Мы шли по алле вдоль улицы Советской, по старому деревянному мостику через речку Кумовицу, мимо школы, мимо кафе.

Ярко светились окна еще не закрытого магазина «Рассвет».

– Петрович, ты слышал, что сказал Пухлов? По старинке работаем. Не перестраиваемся.

– Слышал. Но знаешь, иногда старые методы работают лучше новых трюков. Не все нововведения эффективны.

– Возможно, но Пухлов упомянул горисполком областного центра. Они – то провели сессию без президиума, дали слово каждому депутату. Это демократия в действии! Это современно. А мы что?

Андрей вздохнул:

– Это звучит хорошо на бумаге, с трибуны. Но мы оба знаем, что без сильного руководства, без четкого плана, всё может быстро превратиться в хаос.

– Но и мы не можем игнорировать ветер перемен. Перестройка… она требует от нас гибкости. Мы должны адаптироваться.

Андрей критически посмотрел на меня, увлеченного новой идеей Пухлова:

– Адаптация – это одно. Но мы не должны терять себя в этом процессе. Не забывай, что наша первая задача – служить нашему городу и его жителям. Мы с тобой работаем не ради перемен. Мы должны работать на результат.

– Согласен. Но как насчет того, чтобы внести некоторые изменения? Мы могли бы начать с малого, например, улучшить нашу систему отчетности, сделать ее более прозрачной. Например, выставить бюджет города на столе при входе в горисполком. Пусть любой желающий глянет, посмотрит, куда бюджетные средства расходуются. Вот это настоящий народный контроль. Вот это настоящая гласность.

Андрей, скептически:

– Я смотрю, ты все мечешься. Никак не найдешь себя на новой работе. Понимаю, тебе надо утвердиться в новой должности. Что новое внести в жизнь горисполкома. Идея нормальная. Можешь и с этого начать. Но все-таки, и это мой принцип, сначала убедись, что ты и твои действия приведут к реальным результатам, а не просто к красивым словам на трибуне и отчетности для начальства на бумаге.

Валерий задумался.

– Действительно, важны действия, а не слова. В конце концов, мы все хотим видеть наш город процветающим и сильным. Надо работать вместе, чтобы сделать это возможным. А подходы к управлению и изменениям, которые происходят сейчас, могут быть разными. Согласен с Андреем.

Валерий кивнул:

– То-то же!

Расстались молча».

Глава

YI

Андрей Петрович, друг и сокурсник Валерия Ивановича, директор завода, член исполкома горсовета, высокий мужчина с прямым взглядом и внушительной осанкой, известен своей бородой и усами, которые придают ему особый авторитет.

Несмотря на различия в понимании текущих перемен в стране, партийная дисциплина скрепляет дружбу Андрея Петровича и Валерия Ивановича.

Он, как Жанна Петровна, относительно консервативен и весьма настороженно относится к экспериментам Валерия Ивановича по реорганизации работы горисполкома.

Будучи во главе заводской власти уже два года Андрей много размышлял о сути взаимодействия власти и народа. Он еще помнил и лозунги середины 70-х, когда «Народ и партия – едины».

Да, сейчас времена другие. Многословные. Много, что говорится. Непонятно, что делается.

Единственное, что Андрей ценил в перестройке, так это реформирование централизованной экономики с целью стимулирования частного предпринимательства и конкуренции.

В жарких спорах с другом он иногда критикует и многословие, и расплывчатость ожиданий, настаивая на авторитарном стиле управления.

Это, впрочем, Валерия нисколько не удивляло. Ведь Андрей – директор крупного предприятия. Там, может быть и нельзя иначе.

Валерий внутренне улыбался, слушая суждения Андрея.

Так, Андрей, например, возмущен идеей доверить рабочим выборы начальника цеха и директора завода.

Он постоянно приводил в пример Югославию, где такая практика привела к хаосу и распаду страны.

Или взять эту же историю вокруг закручивания гаек насчет народной выпивки и водки, ставшей «притчей во языцех».

Но, несмотря на это, оба они активно участвуют в реализации идей перестройки, первыми вступив в общество трезвости.

На заводе был создан “четырехугольник” во главе с директором, в который вошли ключевые фигуры заводской иерархии. Начальники цехов скептически относились к участию Андрея Петровича в обществе трезвости, но лишь тихо обсуждали это в курилках.

Из двадцати начальников только трое решились на такой шаг и последовали примеру директора.

А Валерий Иванович, так тот, вообще, возглавил городское общество трезвости и постоянно организовывал массовые мероприятия, на которых местный нарколог рассказывал о признаках бытового алкоголизма и его последствиях алкоголизма.

– А бытовым алкоголизмом, – строго грозил он пальцем молчащему залу, – считается человек, который по поводу и без повода выпивает хотя бы одну рюмочку, хотя бы один раз в месяц! Все! Вы уже алкоголик!

Зал цепенел от страха.

Если вернуться к портрету Андрея, то надо отметить еще и его спортивный вид.

Общим их увлечением был волейбол.

Оба прославились в свое время, выиграв чемпионат города.

Глядя на директора, волейболом увлекались многие заводчане. Играли в волейбол на площадке у цеха 9 даже в обеденный перерыв.

Андрей Петрович в обеденные перерывы не играл, но с удовольствием наблюдал за игрой и всегда болел за команду заводоуправления.

Спортивные традиции на заводе давние.

Работали секции футбола и классической борьбы. А в далекие шестидесятые завод даже содержал профессиональную футбольную команду, в которой электрики, слесаря, токаря и столяры, забивали голы, поддерживая честь завода в областных соревнованиях.

Но потом министерство запретило держать «подснежников».

И команды не стало.

Андрей Петрович успешно управлял заводом, строго следуя социалистическим обязательствам и плановым показателям.

Он требовал выполнения плана любой ценой, не обращая внимания на технологические и снабженческо-сбытовые сложности, устаревшее оборудование.

Нерадивых наказывал, а неспособных увольнял безжалостно.

Его главной задачей было доказать министерству, что они не ошиблись, назначив его директором завода.

Он признавал только автократический стиль управления, считая его единственно правильным для организации производственного процесса.

Из рабочих записей Валерия Ивановича

«На комбинате начали выпускать новые, деревянные панельные индивидуальные экспериментальные дома, на которые народ смотрит с мечтательной трепетностью.

Пятикомнатные, красивые, как в сказке.

На общем фоне комбинатовских почерневших деревянных развалюх постройки 1932, 1938, 1946 и 1956 годов у рабочих от такой яркой новизны захватывает дух.

Их немного, этих красавцев! Всего пока шесть, но какие!

Для каждого дома индивидуальный проект, двухуровневые комнаты, отопление, канализация, водопровод. Участок в 6 соток тебе в придачу.

Однако, вопрос о распределении этих домов вызывает много споров и жалоб.

Вот и по этому дому к нам в исполком с утра заявилась вся заплаканная женщина, посланница рассерженных и сердитых.

С артистически поставленным криком (есть у нас такие профессиональные плакальщицы!)

Да что там простой люд? Когда директор и ни чего-нибудь, а Дома пионеров, с такой же радостью кричала на меня и грозила вселенский шум устроить.

И вот эта дама в театральных слезах (наверное в кружок художественной самодеятельности ходит), ломая руки, потребовала на весь наш исполком объяснений, на каком таком основании ордер в этом доме получил начальник цеха, и полгода, не отработавший на этой должности?

Провел я к себе в кабинет этого делегата от рассерженных.

Поговорил.

Среди прочего спросил, не претендует ли она на эту квартиру. Да. Оказывается, претендует. А очередь у вас какая? В середине списка?

Молчу. Тему дальше не развиваю. Не понимаю, как можно претендовать на квартиру, находясь в середине списка?

– А я передовик производства!

– Так впереди вас стоят в очереди еще пять человек?

– Ну и что? У меня значок «Победитель соцсоревнования», а у них нет.

Вот оно, эгоистичное отношение к справедливости.

Если, касается тебя, это несправедливо, а если ущемляет такие же права другого человека, но при этом блага от этого шага получаешь ты, это справедливо.

Такие вот парадоксы человеческой жадности.

Вопрос был обсужден на исполкоме, и было решено отложить его до выяснения.

О нравственных аспектах всей этой истории.

О нравственных аспектах всей этой истории думал постоянно от самого начала обнаружения проблемы до ее логического завершения.

Сидим с Димой, начальником цеха, у меня в кабинете. Парень не кается, что в справке занизил площадь своей квартиры, но плачется в жилетку.

Разжалобить меня хочет.

Мне его и, правда, жалко.

Ещё раз вспоминаем детали. Дом не сдан. Ордер на него выдан неправильно. (О подделанных документах и обманутых членах профкома, от имени которых этот справка выдана, не вспоминаем.)

Не нравственно это с моей стороны не помочь другу. Не нравственно! Не по-дружески!

Но помочь не могу. Закон и справедливость не на его стороне.

За окном моросит. Вижу его сутулую спину без зонтика под дождем.

Помочь парню не удалось. Возможно, от него уйдет жена. Куда-то и беременность жены сразу делась, со справкой о которой он бегал по коридорам исполкома.

О ней, о справке, уже никто не вспоминает.

Печально все это. Конечно, Диме, «неудобно» перед народом.

Но все, что произошло с ним, это дело его совести. Но он мог бы, и подвести меня.

Если я его прикрою и «не замечу» легкой подделки? Карьеры в Советах – это точно мне будет стоить.

Но и с моей стороны, так ли чиста совесть моя?

Вот сидит передо мной Дмитрий, хороший приятель по студенческой скамье, нынче начальник цеха.

Он хочет получить экспериментальный дом, которые начинает выпускать его цех, и жить в нем. Ведь он эти дома делает и выпускает! Логично начальнику цеха жить в таком доме.

Я вот вроде ему сочувствую, должен бы постараюсь помочь, даже ценой своей карьеры в исполкоме.

Но не могу.

Вот я, какой белый и пушистый. Законник.

Но так ли это?

Ведь сейчас у меня в пиджаке рядом с шикарным галстуком на кристально белой чистой рубашке, выглаженной женой, лежит бумажка в Прокуратуру.