На последней перемене всегда шумно. Уроки закончились, нужно отдыхать. Я осмотрела класс. Мальчики собрали рюкзаки, вылезли из-за столов. Кабинет опустел. Олеся тихо уговаривает Соню подняться, слышны обрывки ее фраз, но Соня не хочет, недовольно мотает головой, стучит ладошкой по парте. Протяжно стонет: у-у-у. Соне тяжело. Она живет в перевернутом мире и пытается общаться, как умеет, но никто ее не понимает. И я не всегда понимаю. Соня раздражается от этого, начинает кидаться вещами или может поранить себя. Это все происходит не потому, что она плохая, а потому, что отчаялась. Шестнадцать лет посылать сигналы и не слышать ответа. Находиться среди людей, видеть жизнь вокруг себя, но не быть частью целого.
– У-у-у.
Ее тягучий стон наполнен печалью. Соня – сильная. Она все понимает, но не прекращает попыток однажды отыскать того, кто живет на ее волне. Соня похожа кита неизвестного вида, о котором нам рассказывали на уроке биологии. Этот кит поет на частоте пятьдесят два герца, а это намного выше, чем у сородичей, поэтому другие киты его не слышат. Люди не могут определить к какому виду он относится и назвали его самым одиноким китом в мире. Все, что они могут – это фиксировать звуки его жизни, и знать, что где-то существует создание, непохожее на остальных. Знает ли кит, что он не такой, как все? В одиночестве он плывет через океан и наблюдает жизнь вокруг себя, но не может стать ее частью. Тело кита плавно движется, хвост поднимается верх-вниз, он издает короткий, высокий звук: у-у-у. Словно сигнал о помощи. Но океан молчит в ответ. Кит уходит на глубину, чтобы там найти спасение. Я могу зацепиться за его спинной плавник, прижаться к большому гладкому телу, чтобы услышать биение огромного сердца, вмещающего столько одиночества. Мы погружаемся все ниже и ниже, солнечный свет едва проникает сквозь толщу воды, давление сжимает нас со всех сторон и это приятно ощущать, кажется, будто океан обнимает своих детей…
– Аза? Аза! – вода доносит до меня чей-то голос.
– А? – отвечаю я и все, картинка исчезла: пропал кит, я больше не чувствую океана. Кручу головой. Рядом стоит Майя Вагизовна, она постукивает кончиком ручки по парте.
– Аза! О чем ты задумалась? – спрашивает она меня. – Ты не слышала звонок?
О, я не задумалась, я переместилась туда, куда захотела. Еще секунда и мое сознание окончательно вернулось в класс, предметы приобрели четкость, вокруг пустые парты и светлые сиденья стульев. Я ничего не ответила учительнице, взяла рюкзак и вышла из кабинета.
В школьном коридоре тихо, все ушли, но замечаю что-то новое в привычной обстановке! Точно, деревянные двери. Но где он? Где парень, что работал здесь? Такой высокий и худой. У него темные волосы и челка падает на глаза, он отбрасывает ее рукой. И есть морщинки в уголках светло-зеленых глаз и немного у основания переносицы – это потому, что он часто смеется и радуется своему смеху. Но тогда он не смеялся. Смеялся другой – низкий и толстый, смеялся над нами, а тот, другой, хотел понять. Я подошла к двери, на полу валялась стружка и мелкий сор – доказательство, что он был здесь. Повертела головой по сторонам. Люди входили и выходили из столовой, но мне не нужно туда. Зашла к Раисе Васильевне.
– Где он?
Раиса Васильевна посмотрела на меня.
– Кто? – спросила удивленно.
– Он! Где он! – я не знаю, как объяснить. Мне много раз говорили, что нужно запоминать имена, но я запоминаю лица, а имена приходят потом, позже, когда привыкну к человеку.
– Да кто он? – злится Раиса Васильевна.
– Он! Он! – и вдруг осознаю, что она не понимает меня. Мое отличие от Сони незначительно. Я владею словами, но не могу передать их смысл. Я чувствую отчаянье как тот кит. Отчаянье одиночества, что меня не слышат. Собственный голос поднимается наружу, звучит громче, чем хотелось бы:
– Океан – живой? – спрашиваю я её. Мне очень нужно знать ответ сейчас, немедленно. Эта нетерпеливость вызывает внутренний зуд, не могу стоять на месте, хочется крутиться.
Раиса Васильевна смотрит на меня непонимающе. Что-то блеснуло в ее глазах – тревога или страх? Рука потянулась к телефону и повисла, не сняв трубки – за спиной послышался звук открывающейся двери и сразу же:
– Раиса Васильевна, в коридоре пол грязный.
Не оборачиваюсь – незачем. Я знаю этот голос, это – Андреев Андрей Андреевич. Он главный врач в нашей школе. Он знает всех, кто в ней учится. Но я знала Андрея Андреевича еще до школы, когда мама привела меня к нему на осмотр. Тогда он еще не работал здесь, мы приезжали в больницу. Мама считала, что я – больна. Мне было шесть лет, и я хорошо запомнила, что в тот день сказал Андрей Андреевич:
– Давай дружить!? – предложил он. Я сидела на кушетке, рядом была Нэнэй. Моя рука в ее руке. В кресле возле стола сидела мама, она смотрела на Андрея Андреевича.
– Не хочет, – сказал Андреев маме про меня. Улыбнулся, сделал выводы и продолжил осторожно, словно предугадывая, какая реакция последует: – Определенные черты наблюдаются. Тесты выполнены неплохо, интеллект сохранен. Слабый зрительный контакт, обращенную речь не всегда понимает…
– Она это специально делает, – ответила мама, перебив врача. – Очень капризный ребенок, постоянно кричит, если что-то делаешь не так, как хочется ей. А ей ведь нам скоро семь исполнится. Я устала от этого визга, – рука ее дотронулась до виска, но это было не истинное движение, спровоцированное усталостью и непониманием, а скорее удачный жест, подчеркивающий хрупкость уязвимой женщины.
– Да… – растерянно сказал Андреев, пытаясь восстановить оборванную словесную нить. – Но ведь Азалия кричит не потому, что ей что-то не нравится, а по другим причинам.
– Каким?
Он усмехнулся, будто у него спросили ответ на загадку, которую прежде никто не разгадывал.
– Никто не знает, – пожал плечами. – Взрослый человек может объяснить, почему у него, скажем, плохое настроение, но дети живут эмоциями. А вы отдайте ее на живопись, дети любят рисовать, это их успокаивает.
– Я не понимаю таких эмоций, – продолжила мама. – На прошлой неделе купила ей новое платье, а она истерить начала, спину выгибала, кричала, чуть ли головой об пол не билась. Это же ненормально.
– Для нее – нормально. Знакомые вещи безопасны, а новое пугает. Избирательность в еде присутствует?
Брови мамы сошлись к переносице, она хотела вспомнить, что я ем, но не смогла, потому что меня всегда кормила Нэнэй. В кабинете повисла пауза. Нэнэй легонько сжала мою ладошку, мол, я рядом, тебе нечего бояться. Негромко ответила врачу:
– К новой еде Аза долго привыкает. Например, из картошки ест только пюре, а жаренную или отварную отказывается даже пробовать. У нее маленькое меню, это правда.
– Так… – растянуто сказал Андрей Андреевич. – Ага.
Он все понял, увидел причину жалоб мамы на меня. Но почему-то ответил другое:
– Я выпишу курс лечения на полгода. Параллельно с лечением вам обязательно нужно ходить на занятия к психологу, дефектологу, логопеду, консультация невролога необходима. К следующей консультации принесите дневник наблюдений. Прямо каждый день записывайте, как ведет себя Азалия, что говорит, во что играет, как строится ее распорядок.
– Доктор, вы можете сказать, что с ней? – у мамы в голосе проступили нотки сомнения, она начала понимать, что врач что-то утаивает.
Андреев откашлялся и улыбнулся. О, и я тоже начала понимать врача, ведь внимательно за ним наблюдала, хоть и не показывала это. Улыбка – его щит, чтобы страх, беспокойство, отчаянье родных пациентов не передавалось ему.
– У Азалии наблюдаются черты аутичного спектра. Это не классический аутизм, а некоторые его проявления, некое пограничное состояние, – он посмотрел на меня, словно проверяя догадку. Я смотрела ему в глаза и его взгляд – всевидящий и всюду проникающий – обжег меня. Сжала руку Нэнэй, вложила в нее свой страх.
– И что дальше? – мама не понимала, как из обрывков его слов составить внятное определение тому, что со мной происходит.
– Пока будем наблюдать, – подытожил он. – В глубокий аут она не уйдет. Понимаете, расстройство аутичного спектра – это не так страшно, как о нем пишут. Это похоже на… – он задумался, подбирая нужное слово, – изюминку человека. Многие выдающиеся люди имели аутистические черты и жили полноценной жизнью. Не нужно видеть мир в черных красках, ваша задача понять своего ребенка. Азалию нужно вытаскивать из раковины, в которую она прячется. Побольше с ней играйте, гуляйте, разговаривайте, даже если ей это не нравится или не хочется, нужно мягко вовлекать ее, социализировать. В детском возрасте часто удается хорошо скомпенсировать аутистические черты. Когда она вырастит, ее отличия будут совсем незаметны – такой шанс тоже есть. Но для этого нужно много работать.
Мама вдруг улыбнулась, какой простой рецепт!
– Значит, побольше гулять, играть… Путешествовать можно?
– Даже нужно, – кивнул головой Андреев. – Вот, – он протянул листок, – я записал рекомендации и расписал курс лечения. Встретимся с вами через полгода, посмотрим динамику.
Позже в коридоре мама была радостной, объясняла Нэнэй слова врача, словно он подтвердил, что мои особенности – это возрастное.
– Изюминка, – повторяла она удачное сравнение Андреева. – В женщине должна быть изюминка, оригинальность, может так даже лучше?
Нэнэй посмотрела на маму с теплотой сочувствия. Она-то все поняла правильно. Мама ушла вперед, сказав, что ей нужно записать меня к специалистам, и она будет ждать нас на парковке. Нэнэй опустилась на корточки, чтобы видеть мои глаза, взяла меня за руки и медленно произнесла:
– Аза, тебя пугает мир, но он не страшный. Твои мама и папа хотят помочь, и я хочу. Но ничего не получится, если ты не разрешишь этого сделать. Давай придумаем девиз «Каждый день что-то новое» и будем искать это новое вместе. Я рядом, тебе нечего бояться. Ты понимаешь меня?
Конечно, я ее понимала, даже если не смотрела ей в глаза. Я понимала ее любовь и доброту, которые звучали в голосе, и сила ее истинного желания медленно истончала стену безопасности, с которой я пришла в этот мир. Я кивнула ей в ответ.
– Вот и чудесно, – улыбнувшись, поправив яркий платок на голове, произнесла Нэнэй.
Воспоминания той встречи закончились. Я повертела головой и как тогда, в классе, вернулась в реальность. Передо мной Раиса Васильевна, а за спиной Андреев Андрей Андреевич. Он очень любит чистоту, даже от его халата всегда пахнет стиральным порошком. Вот и сейчас тонкий запах свежести щекочет мне ноздри.
– Пол грязный, нужно убрать немедленно! – строго сказал Андреев.
Раиса Васильевна огорчилась от его интонации, произнесла:
– Андрей Андреич, монтажники только закончили установку дверей, я хотела отправить уборщицу, но Азалия пришла, что-то хочет, но не может объяснить.
– Аза! – слышу я за спиной. – Что случилось, почему ты здесь?
Я повернулась и увидела его – невысокого, щуплого. Ростом и телом он как подросток, и лицо у него хорошее, светлое. Круглые очки в толстой черной оправе, короткая стрижка и мягкий маленький подбородок. На нем рубашка в клетку, светлые штаны и белоснежный, с едва уловимым синеватым свечением, медицинский халат. Андреев ждет моих объяснений, но как ему это рассказать? Я не смогу, знаю, что не смогу.
– Она твердит о ком-то, «где он, где он?» – передразнила меня Раиса Васильевна. –Я думаю, она кого-то из монтажников имеет в виду. И про океан что-то говорит. А уборщицу сейчас отправлю.
– Так, ага, – будто поясняя что-то самому себе сказал Андреев. – Пойдем, Аза, расскажешь мне про океан.
Он протянул руку вперед, будто приглашая. Но ведь он мне друг, он сам так сказал. Немного поколебавшись я выхожу в коридор, чтобы задать ему вопрос: океан – живой?
Глава 7
Не упустить момент
Андреев смотрел на облака. Юное майское небо было пронизано солнечным светом отчего казалось совершенным. В хрустальной голубизне неба плыли облака. Они двигались в вышине редкими одинокими причудливыми фигурами пропуская через себя солнечный свет и рассеивая его, словно золотистой вуалью накрывая землю. Андреев стоял в беседке, которая сама будто парила над землей. Когда-то она называлась обзорной площадкой. Её основание – платформа была вынесена метров на десять вперед за пределы крутого склона и держалась на деревянных сваях. Внизу текла спокойная река Красноперка. По ту сторону Красноперки рос редкий чахлый лес. Деревья его не были высоки, а ряды густыми. Полотно леса волнистыми холмами простиралось на полдесятка километров, пока не выравнивалось, не достигало твердой почвы на которой могли пустить корни неприхотливые березы, подпираемые соснами и елями. Когда-то давно в лесу были озера, но с годами они затянулись ряской, обросли мхами и низкорослыми кустарниками, превратившись в болота. Но и открытым болотам суждено было простоять недолго. Сейчас этот участок все больше походил на лесную поляну с почти затянувшейся и иссушенной болотной топью. Пройдет два десятка лет и на этом месте будет луг. Появятся травы, кустарники и деревья, природа изменится в своей форме, подстраиваясь под течение жизни.
Андреев любил это место, потому что здесь, как он говорил, «хорошо думалось». Беседка спрятана в северной части школьной территории. За растущими деревьями и высокими кустарниками, высаженными будто специально, калитка в беседку совсем незаметна. Но вход обязательно закрывался на ключ, равно как и спуск к пляжу. Высокий холм, на котором располагалась территория школы, оборудован старой деревянной лестницей, оставшейся с санаторного прошлого, по ней спускались к реке. Пляжем пользовались редко, уж слишком много ступенек нужно преодолеть. Даже в хорошую погоду учителя редко проводили уроки окружающего мира возле речки, чаще руководство школы по настроению спускалось к кромке воды обмочить пятки в летний зной.
Андреев глубоко вздохнул, задержал воздух в легких, бросил взгляд на облака. Вчера у него состоялась интересная беседа с Азалией о живых и неживых вещах. Обладая большим опытом в психиатрии Андреев все равно не переставал иной раз удивляться оригинальности мышления своих подопечных. Как интересно они видят мир – раскладывают общее на множество составляющих: звуки, запахи, цвета, полутона и оттенки. Искажают смысл знакомых форм и запутываются в чертогах своего разума. В сумерках даже тень от цветочного горшка можно принять за кошку, сидящую на подоконнике, но ведь от восприятия истинная суть вещей не изменится. Впрочем, Андреев заметил еще что-то необычное в поведении Азалии – ее чем-то заинтересовал сторонний человек. Сам по себе интерес одного человека к другому –нормальный факт, но ментальные нарушения блокируют социальное взаимодействие, а Азалия как-то смогла пробиться через блоки и теперь настаивает, требует Германа. Его имя он узнал позже из разговора с Раисой Васильевной. Тот тоже интересен – передавал привет. Что ж, инициативу нужно поощрять и потом интересно со стороны посмотреть на коммуникацию Азалии, ведь настанет день, и она покинет школу, ей придется взаимодействовать с миром по ту сторону забора. Но стоит ли ему создавать эту ситуацию? Андреев с одной стороны чувствовал интерес и желание проверить мелькнувшую догадку, с другой стороны, сможет ли он выделить время на наблюдение одного пациента, когда у него таких почти сто?
Наручные часы коротко пискнули – пора уходить. Андреев даже время настроил под себя и сигналы, звучащие каждый час, как зарубки в памяти напоминали, как плохо тратить время на неэффективные действия.
Он шел по брусчатой дорожке к центральному корпусу школы на ходу вспоминая список запланированных дел: так, утренняя летучка, потом сверстать итоги медицинского тестирования среднего блока, работа над отчетом, не забыть позвонить в коллегию, бассейн на сегодня откладывается – жена просила помочь с детьми. В перерывах просмотреть входящую почту и совершить обход учебного блока. Обход в его обязанности не входит, но Андреев, привыкший все держать под контролем, по собственной инициативе почти ежедневно проходил по учебной части на ходу отмечая чистоту и порядок мест. Возможно, в нем гармонично соединилось профессиональное и личное. Понимая психологию своих воспитанников он считал чрезвычайно важно поддерживать привычное для них расположение предметов. Плюс с детства у Андрея была фиксация на гигиене. Руки он намыливал всегда дважды и за день тратил упаковку влажных антибактериальных салфеток, если касался особо загрязненных предметов как ручки дверей. Он понимал, что привычка медленно перерастает в мизофобию и гермофобию, но желание смыть грязь и микробов было настолько сильно, что порой не поддавалось контролю.
Он дошел до заднего дворика школы. Здесь, в центре площадки, рос старый вяз. Крону дерева по весне подрезали, чтобы ветви не расходились по разным сторонам и от сильного ветра, который здесь иногда случался, ствол бы не опрокинулся. Земля под вязом была усыпана серой галькой. Дети иногда ходили по ней – им нравились тактильные ощущения и тихое шуршание камушков. Вот и сейчас мальчик младшего блока топтался на камнях, но Андреева удивило другое – рядом стояла Азалия и что-то пыталась ему объяснить. Врач остановился и осторожно наблюдал за детьми со стороны. Аза водила ногой по гальке и показывала пальцем вниз, но мальчик не обращал на нее внимания, его голова была закинута вверх, словно через крону он рассматривал облака. Тогда она сделала нечто нетипичное – дотронулась до его плеча, потом коснулась головы и хотела повернуть ее, тут мальчик включился, отшатнулся, защитно выставил руки вперед. Аза осторожно, словно обращаясь с пугливым зверьком, протянула руку и коснулась его руки. Потянула к себе и вместе они опустились на корточки разглядывая что-то под своими ногами. И снова Андреев поймал себя на мысли, что наблюдает улучшение в реакциях Азалии. Мысль окончательно сформировалась: нельзя упускать момент.
Он не стал отвлекать детей и зашел в здание. В холле администрации свободно, светло, свежо. Стены выкрашены краской молочного оттенка. Два офисных дивана по бокам стен, на маленьких стеклянных столиках кашпо с пластмассовыми цветами. По привычке он посмотрел нет ли на них пыли. Холл имел сквозной проход на выход к центральной площадке и два боковых выхода к учебным и жилым блокам. Кабинет главного врача – Бориса Натановича Берга – располагался рядом с конференц-залом, так же у него имелась небольшая приемная, в которой работала секретарша Вика.
Андрей поднялся на второй этаж в свой кабинет. Взял со стола подготовленные бумаги и спустился в конференц-зал. В комнате уже находились люди: заместитель директора по хозяйственной части Раиса Васильевна, заместитель директора по педагогической части Елена Александровна, главный бухгалтер Степан Егорович.
– Доброе утро, коллеги, – сказал Андреев, сев на стул.
Елена Александровна тихо обсуждала с Раисой Васильевной сорт клематисов, которые купила для дачи. Степан Егорович проверял свои бумаги, подчеркивая столбцы цифр карандашом. В комнату зашли Наталья Денисовна – старшая медсестра клиники и Татьяна Анатольевна – заместитель директора по административной части. Все в сборе, оставалось ждать директора.
– Андрей Андреевич, – обратилась старшая сестра, – план дежурств на неделю составлен? У меня Полина хотела поменяться сменой, – начала она о текущем.
Дверь открылась, и зашел Борис Натанович. Это был высокий, крупный мужчина. Черные вьющиеся волосы были зачесаны назад. Безукоризненно оформленная роскошная классическая борода добавляла объем нижней части лица. Широкие густые брови имели четкую форму и не разрастались. Темные, почти черные глаза проницательно смотрели на присутствующих. В образе Бориса Натановича все было широким, массивным, однако не давящим, а скорее показывающим свое превосходство. Крупный торс, мощная нижняя часть туловища – ягодицы и бедра, крепкие очерченные икры. На нем светлый кашемировый пуловер с V-образным вырезом, из-под которого торчит широкий воротничок белоснежной рубашки, черные брюки, начищенные лакированные ботинки. Борис Натанович часто не надевал медицинский халат, показывая, что он больше руководитель, чем врач. Хотя опыт врачебного делав психиатрии имел колоссальный.
– Доброе утро, коллеги, – сказал он, садясь в центр овального стола. – Чем порадуете? Все ли спокойно в нашем королевстве?
От природы Борис Натанович имел хороший голос – басистый, плотный, объемный и подчиненные уже даже по голосу могли определить настроение шефа. В гневе Борис Натанович был страшен, в такие моменты он словно метал молнии и это не фигура речи. Когда у него было скверное настроение, главврач мог либо жестко уничтожить оппонента, либо издевательски подтрунивать над ним, выпуская пар. Андреев ассоциировал его с большим, сильным и прекрасным тигром, который точит когти заявляя права на свою территорию. Некоторые коллеги не выдерживали скачков настроения начальства и уходили по собственному желанию, другие сослуживцы неосознанно копировали его поведение и манеру голоса, но в целом в коллективе остались те, кто принял правила игры. Состав школы устоялся, как большая семья преодолел трудности и кризисы и стал более сплоченным. Сегодня, судя по голосу, у Бориса Натановича хорошее настроение.
Каждый из присутствующих кратко отчитался по своему направлению, были поданы счета на оплату, учебные планы, отчеты по расходу медицинских препаратов. Далее речь зашла о выпускном, который нужно подготовить к первому июня – дню защиты детей.
– Елена Александровна, сколько учеников на лето остаются в школе? – уточнил Борис Натанович.
Елена Александровна, красивая, полноватая, что отнюдь ее не портило, а скорее добавляло шарма, женщина в возрасте сорока восьми лет, всегда аккуратно и нарядно одетая, с уложенной стрижкой каре смочила указательный палец слюной, начала перебирать бумаги, лежавшие перед ней.
– Так, – сказала она, водя пальцем по листу, – из девяносто пяти обучающихся на лето остаются два ребенка младшей группы, среднее звено девять человек, а старшая вся разъезжается. Итого одиннадцать человек. Борис Натанович, девять детей выпускаются в этом году.
– Так, – задумался Борис Натанович, – Андрей Андреевич, запишите себе: организовать приемную комиссию на лето. Места освобождаются, школа может позволить принять новых учеников. Елена Александровна, это и ваша ответственность тоже.
Андреев сделал пометку, хотя и без напоминаний Бориса Натановича держал эту информацию в уме.
Кто-то из присутствующих внес предложение устроить корпоратив первого июня. Битых полчаса обсуждали детали.
– Если на этом все, больше вас не задерживаю, – сказал главный врач. – Степан Егорыч, пройдем ко мне в кабинет.
Присутствующие привыкли, что финансовые вопросы Борис Натанович обсуждал отдельно с главным бухгалтером. И к нему единственному он обращался на «ты». Невысокий, худощавый Степан Егорович кротко кивнул и словно осмелел, впервые за все совещание объявил вслед удаляющимся коллегам:
– Кто еще не сдал счета на оплату, через час принимать не буду.
Андреев продолжал сидеть на своем месте, он планировал переговорить с Борисом Натановичем отдельно, с глазу на глаз. Берг заметил это.
– Андрей Андреевич, у вас ко мне дело? – спросил он.
Андреев посмотрел на бухгалтера, намекая, что хочет обсудить без посторонних. Он же не лезет в финансовые дела клиники, вот и Степан Егорович пусть не знает тайны пациентов. Считав его ответ Борис Натанович великодушно сказал:
– Степан Егорыч, буквально две минуты. Пройди пока в кабинет, пусть Вика приготовит нам кофе.
Когда бухгалтер ушел, Борис Натанович нетерпеливо побарабанил пальцами по столу, поторапливая коллегу, Андреев рассказал о ситуации с Азой.
– Хочу пригласить Германа еще раз, понаблюдать со стороны как выстроится коммуникация. Дадите добро? – закончил начмед.
Борис Натанович на секунду о чем-то задумался:
– А что, есть предпосылки? – он внимательно посмотрел на Андреева.
Андрей Андреевич вспомнил ситуацию под деревом и внутренним чутьем понял: да, в ней что-то меняется, нельзя упускать момент. Но ответил уклончиво:
– Да вот, хочу проверить догадки. Чем-то же Герман ее зацепил. Ведь не забыла она о нем, не пропустила мимо внимания.
– Ну.., – прикидывая что-то в уме, сказал Борис Натанович, а потом словно нехотя, против воли: – хорошо, пусть будет под твою ответственность. Держи меня в курсе.
Андреев кивнул и вышел из конферец-зала. «Под твою ответственность» – подумал он, поднимаясь по лестнице в свой кабинет. Как ловко шеф дистанцировался. В случае успеха – он в доле, а если что-то пойдет не так, то спрос с меня. Однако желание лучше понять природу мировосприятия особенных детей, которой он посвятил почти три десятка лет врачебной практики, было так сильно, что Андреев решил рискнуть. А Герману для чистоты эксперимента можно ничего не объяснять, пусть ведет себя естественно.
Глава 8
Особенности восприятия
«Хреново выглядишь» – хотелось сказать мне, глядя на Милану. У нашего офис-менеджера вчера явно была бурная ночь. Время – обед, а ее глаза чуть больше щелок. Еще и заеды появились на губах. Маленькие трещинки покраснели, воспалились, визуально увеличили опухшие губы. Милана посмотрела на меня замыленным, бессмысленным взглядом и сказала:
– Ой как мне плохо. Не нужно было вчера после бара ехать в караоке.
– Двигай поднос, – напомнил я, не чувствуя к ней жалости.
Мы стояли у стойки раздачи в дешевой городской столовой. На моем подносе комплексный обед: первое, второе и компот, все как полагается, Милана взяла салат и чизкейк к чаю. В обеденный перерыв здесь шумно. С нами ждали своей очереди парни в строительной униформе, мужчины в несвежих футболках, уставшие женщины в скучных застиранных одеждах. Проворные повара за стойкой наливали в тарелки горячий суп, ставили в микроволновки на подогрев второе, кассир методично выбивал чеки. Человеческий конвейер двигался.
– Хочешь загадку? – спросил я Милану, когда мы сели за стол.
