– Давай, – вяло ответила она.
– Любовь – живая? – задал вопрос и начал есть суп, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Она закатила глаза наверх, видно, что силилась понять, но мне казалось, что если в этот момент просветить ее черепную коробку рентгеном, то можно увидеть, как в пустой голове одиноко муха бьется в поисках выхода.
По возвращению из «Созвездия» я думал об Азе. Возможно то, что она сказала не имело смысла, просто наслоилось на мою ситуацию, а я, дурак, искал в сказанном подсказки судьбы. «Любовь сопровождает человека всю жизнь» – сказала Аза. Это чушь, девочка. Моей жене хватило семь лет, чтобы накушаться любовью, и это явно меньше обещанной цифры.
Милана шумно выдохнула. На ее худеньком лице читалось страдание.
– Даже думать не хочу, – честно призналась она. – А какой правильный ответ?
Я засмеялся. Вот она – реакция обычной земной женщины и это прекрасно.
После обеда Милана ушла в офис, а я остался на улице, хотелось курить. В зубах застрял кусочек жесткого мяса, пытался выковырять его языком. В кармане джинс зазвонил телефон. Я посмотрел на экран и увидел незнакомый номер. После секундного раздумья, стараясь понять, куда приведет мой выбор, ответил на звонок. Ожидал услышать что-то вроде «Здравствуйте, рады сообщить, что вам одобрена кредитная карта…», но прозвучало другое:
– Герман?
– Слушаю.
– С лесной школы-интернат «Созвездие «беспокоят, меня Андрей Андреевич зовут – на том конце провода мягкий, вкрадчивый мужской голос. – Так, – пауза, – вы в понедельник нам двери установили, а они до конца не закрываются. Нужно исправить. Завтра сможете подъехать?
– Это естественная усадка, – попробовал соскочить я, – дефектом не считается.
– А, по-моему, это неправильный монтаж, – настаивал голос. – Вы подъедите или нам жалобу написать?
Меня всегда раздражало, когда обвиняют безосновательно. Я же знал, что монтаж сделан правильно, не первый день в профессии. Ну может осталась там щелочка, но ведь дерево – живое, со временем оно примет нужную форму, подстроиться к среде. Так, стоп, одернул сам себя: «дерево – живое?». Да я не тот смысл имел в виду. Вздохнул. Черт с вами.
– Ладно, – устало ответил я.
– Подъезжайте к десяти, я выпишу вам пропуск.
Разговор оборвался. Я недоуменно смотрел на экран, пока тот не погас. Говоривший со мной даже не попрощался, не счел нужным соблюдать правила приличия. Заказчик всегда прав, а ты учись проглатывать с улыбкой. Тьфу.
Солнце сильно припекало и в воздухе появилось что-то душное. Слой горячего тепла поднимался от асфальта, футболка липла к телу от пота. Перекур не принес удовольствия, горечь оставалась во рту и неприятно разливалась в душе. Еще и кусочек мяса глубже забился под десну причиняя дискомфорт.
После обеда я работал в цехе на сборке рам. На торцы коротких заготовок нанес клей, дополнительно закрепил конструкцию саморезом, стараясь соблюдать прямой угол примыкания. В какой-то момент устав от монотонной работы мозг стал подкидывать разные мысли: нужно ли делать ремонт в квартире, потяну ли я эту стройку? А почему я хочу сделать ремонт в квартире – для себя или для Ольги? Что я чувствую к ней, хочется ли мне, чтобы она вернулась? Душа металась, болела. Я так сильно погрузился в мысли, работал автоматически не контролируя процесс, что только по итогу заметил брак. Геометрия рамы поехала, она была кривой. Примыкающие друг к другу элементы состыковались неровно. И дело даже не в распиле, я уверен, размер точный, дело в другом, дерево – живое. Оно имеет внутреннее напряжение, сохраняет форму дуги или скручено в спираль и когда в живое врезается металлический саморез, материя сопротивляется. Нужно перестать думать об этом.
Остаток дня исправлял раму. Перед уходом зашел в приемную получить расчетку и тут заметил, что меня здорово прокатили.
– Люба, – говорю, – а почему начислили так мало?
– Сколько заработал – столько и получишь, – огрызнулась она, не отрывая взгляда от монитора.
Внутри поднялась волна возмущения. Кусочек мяса в десне вновь напомнил о себе.
– Слушай, Люба, ты можешь говорить проще? – сдерживая ярость проговорил я. – Почему начислено так мало?
Она резко встала, подошла ко мне.
– А ты думал, что за восемь пропущенных рабочих дней тебе зачтут полную оплату?
– Так это были майские праздники! Я всего лишь три дня сверху взял.
– У нас свой производственный календарь. Я вычла прогулянные тобой праздничные дни и начислила зарплату по минималке. Ты же не забыл, что на сделке работаешь?
Ее накрашенные алой помадой губы скривились, казалось, они вырабатывают яд.
– Какая ты мразь, – вырвалось у меня.
Я смял расчетку и кинул бумажный шарик в нее. Шарик отскочил от лба Любы. Она была в шоке оттого, что всегда спокойный и сдержанный Герман вдруг показал свое истинное лицо, что стояла и только хватала ртом воздух. Милана смотрела на нас со страхом. Узкие глаза-щелки округлились, ну наконец-то проспалась!
Вышел на улицу. Облака в небе большие, плотные, грозно нависли над землей. Дорога до дома прошла в бешенстве. В маршрутке душно, люди стоят вплотную друг к другу. Старые, толстые, жирные, воняющие потом, луком и салом. Почему жизнь настолько отвратительная картина? Я сдерживал ярость из последних сил, сжимал зубы до боли в челюсти.
Вечером в пустой квартире сидел на кухне. Облокотился спиной о стену, смотрел на старый кухонный гарнитур, на светлые обои и выцветший кухонный фартук. И хотя я отмыл квартиру, дряхлость обстановки не скрыть за чистыми фасадами. Посмотрел на старую потертую плиту и новый глянцевый серебристый холодильник. Холодильник совершенно не вписывался в унылый антураж, привлекал к себе внимание и еще больше показывал контраст всего содержимого кухни. Занавески короткие, кичливые, с ламбрекенами, закрывали верхнюю часть окна и боковины, оставляя радиатор напоказ. Мертвая, дряхлая, старая комната, а я в ней запертое живое существо. Как хомячок в банке.
Вертел телефон в руках, перебирал записную книжку. Ольга. Контакт записан именно так. Не жена, не любимка, просто Ольга. Зеленый кружочек с белой трубкой ждал, что я сделаю вызов. И мне хотелось ей позвонить, но я не знал, что сказать. Не хотел унижаться, клянчить любовь, давить на жалость, не хотел слышать в ее голосе усталость и отвращение. Но в то же самое время я не мог сдерживать себя, это чувство внутри – сильнее. А вдруг? Отправил ей сообщение, короткую фразу: «Я скучаю». Я сам себя достал, устал, измучился. Я не понимаю причин и не понимаю, за что мне эта мука? Ольга молчала. Вижу, что прочитала сообщение, но не отвечала. Чувствую, как внутри опять поднимается задавленное возмущение. Ну, неужели я не достоин даже ответа? Что я, черт возьми, такого натворил, что ты решила наглухо вычеркнуть меня из жизни? Ольга, ты тоже не идеальна, но почему я старался относиться к этому проще, принимая в тебе все: и плохое, и хорошее. И почему ты считаешь, что можешь учить меня жизни? Что я мало стараюсь или мало забочусь о семье? Почему ты думаешь, что твое виденье меня – верное?
Захотелось выпить. Залпом осушить стакан, чтобы напряжение ушло, а боль не была бы такой резкой. Но дома алкоголя нет, да и не выход это. Я в завязке с возвращения из похода.
Встал и подошел к окну. Небо темное, тучи плотным одеялом накрыли город, слабо белея яростью светлых шапок. Блеснула молния. Из приоткрытого окна на кухню поступал сладкий предгрозовой воздух. Казалось, даже пространство кухни искрит от напряжения. Ветер на улице усилился, гнул деревья, волочил по земле листья, обрывки бумаг, мелкий мусор. Внезапно в небе раздался оглушительный треск и следом, словно канонада оружейных залпов, бахнул гром. Завыла сигнализация машин во дворе и на землю обрушилась стена дождя.
На кухне сразу стало темно, влажно и прохладно. За окном шумел дождь, набирал силу. Я отвернулся от окна и вдруг заметил на столешнице что-то метнулось. Мелкая тень. Догадка мелькнула в голове, сделал шаг и вдруг прозвучал сигнал телефона – пришел ответ от Ольги. Открыл сообщение: «Я скучаю» – «А я по тебе нет». Сердце дернулось, ухнуло, упало вниз. Это больно. Хорошо, перетерплю. Выдохнул, подошел к столешнице, поднял упаковку с печеньем, и тут из нее выпал таракан, а за ним следующий. В первую секунду меня охватило омерзение. С детства ненавижу тараканов, символ грязи, нечистоплотности и нищеты. И тут шлюзы прорвало. То, что я подавлял в себе многие недели вырвалось наружу. В ярости начал стучать рукой по столешнице, но тараканы верткие, убежали за пристеночный плинтус кухонного фартука. И вроде проблема исчезла, по крайней мере, ее не видно, но я понимал, что там, за плинтусом, мерзкие насекомые откладывают яйца, через неделю кухню заполонят их полчища. В ярости содрал плинтус рукой. Рыжие твари разбегались по сторонам, я бил по ним ладошкой, чувствуя, как с хлопком раздавливаются их тельца, оставляя на руке липкую жидкость. Буря за окном разрослась, молнии и грохот грома властвовали на улице достигая своего пика. И моя ярость звучала в унисон. Отшвырнул продукты на пол, сахарница упала, разбилась, крупинки рассыпались по полу. Я выдрал тумбу, отломил дверцу фасада, разбил ее об пол. Стучал деревяшкой как сумасшедший. К черту эту рухлядь! На помойку ее! Все на помойку и меня тоже! Гром грохочет, протяжным звуком проносится по небу и исчезает вдали. И силы мои заканчиваются. Я тяжело дышу, осматривая содеянное. Звук дождя льется, смывает остатки моего бешенства. От омерзения меня едва не выворачивает наизнанку.
Долго мою в ванной руки с мылом. «Так жить нельзя» – говорю отражению в зеркале. Любым способом мне нужно оттолкнуться от дна, всплыть на поверхность. Я разрушил все, я готов к новому. Нужно делать ремонт, и себя в том числе.
***
Комнату разрезают вспышки света, и тогда я вижу предметы так же ярко, как днем. За окном сильный дождь. Тяжелые капли падают на землю, стучат по брусчатке, мешают уснуть.
– У-у-у, у-у-у, – пою я протяжную мелодию, растягивая «у», опускаясь с верхних нот к нижним.
Так в детстве мне пела Нэнэй перед сном. Убаюкивая она легонько похлопывала меня ладошкой по спине. Но сегодня мелодия не помогает. Дождь громко стучит за окном, даже со второго этажа я слышу, как шумно бегут его потоки. Мне сложно уйти в сон. Обычно я закрываю глаза и ничего не вижу, но сегодня перед глазами все рябит, словно веки – это окно моей комнаты по которому стекает вода и в ее разводах ничего нет, лишь серость и сырость. Но если добавить капельку акварели, тогда серость уступит место цвету, а цвет – это одежда жизни. Краски передают момент, запечатывают мгновение и даже через время его можно ощутить. В детстве я нарисовала птицу, в первый раз у меня получилось хорошо передать форму, и Нэнэй, увидев ее, сказала:
– Какая красивая картина! Птичка как живая.
Я была в саду и увидела на ветке яблони птицу. Она была красивой и маленькой, не больше моей ладошки. Я такой никогда не видела, возможно она вылетела из чьей-то клетки. Цвет птицы светлый, бежево-коричневый, только концы крыльев немного темнее. Маленькая головка и нижняя часть тела с белесыми переливами, на затылке черное незамкнутое кольцо, словно ожерелье. В комнате я сделала набросок, а потом акварелью попробовала нарисовать картину. Акварель не любит исправлений. Я перерисовывала птицу много раз, пока не поняла, что акварель нельзя заставить быть послушной мне, ее можно только направлять. Цвет плавно растекался по бумаге, смешивался с другими, образовав оттенки, удивительные световые переходы. И все было пронизано легкостью, светом, пространством и жизнью. Это ощущалось. Мне удалось передать момент.
– Давай покажем картину маме, ей будет приятно, – предложила тогда Нэнэй.
Мы зашли на кухню, где мама в большом миксере взбивала фруктовый коктейль. Работал телевизор, на столешнице был просыпанный сахар, открытая банка с кокосовым молоком, половинки банана, груши, яблока.
– Марина Витальевна, посмотрите, что нарисовала Азалия, – сказала Нэнэй, протягивая ей картину.
Мама посмотрела на листок. Ее лицо осветилось, она тоже почувствовала красоту жизни, переданную в запечатанном мгновении.
– Очень красиво, – сказала она. – Тебе нравится рисовать? – обратилась ко мне.
Я не знала, что ей ответить, смотрела в пол. Миксер продолжал работать, методично жужжать, перемалывая содержимое.
– Аза, а ты не думала, что можешь стать дизайнером? Хочешь создавать интерьеры? Это очень хорошая работа и престижная. Я сама хотела стать дизайнером, у меня есть диплом об окончании курсов, но – она подняла ладонь вверх, словно на небесах не согласились с ее выбором – в дизайне нужна постоянная практика, понимаете? – это уже не мне, мама переключилась на Нэнэй. – Я тогда только познакомилась с ее отцом, и было не до творчества. Хотя сейчас иногда жалею, что не продолжила развиваться в этом направлении. Из меня получился бы хороший дизайнер. Потом была свадьба, обустройство дома. Кстати, мы нанимали профессионального дизайнера и в некоторых моментах я сочетала предметы интерьера лучше, чем он предлагал.
Рассказывая историю, она водила рукой, в которой был зажат мой рисунок. Пару раз она обмахнулась им, словно веером. Мне было скучно и хотелось уйти. Я тянула Нэнэй за руку, но она не поддавалась. Нэнэй слушала маму, кротко улыбалась.
– А, черт, – мама заметила, что миксер давно смешал ингредиенты. Вернув рисунок Нэнэй, мама вылила вязкую жидкость в стакан. – Черт, черт, – ругалась она, – это не коктейль, это жижа!
Мы тихо ушли из кухни. Нэнэй бережно разгладила заломы, оставленные мамой на бумаге, с любовью посмотрела на птицу и сказала:
– Это очень хорошая картина. Аза, занимайся хорошо на уроках рисования, ты можешь показать людям красоту.
Воспоминания исчезли с очередной вспышкой молнии, что осветила мою комнату. Я вылезла из кровати и подошла к окну. И хотя буря меня пугала, я не могла отвести взгляда от красоты бушевавшей стихии. Ливень выстроил белую стену. Наш старый школьный вяз опустил свои ветви, словно устал противостоять силе дождя. С его веток ручейками стекала вода, она смешивалась с лужами, бежала рябой гладью по брусчатке. Внезапная вспышка молнии разрезала небо, озарила пространство вокруг и на короткое мгновение я увидела деревья у забора. Все вокруг дрожало от страха и восторга. Гром с треском пронесся по небу, казалось, он приближался ко мне, и долгая молния высветляя черное небо сверкала залпами вспышек: одна, две, три. Я наблюдала за небесным чудом и чувствовала, как внутри меня что-то отзывается на этот свет, пульсирует, пробуждает новое. Молния была такая яркая, что буквально ослепила меня и в этот момент пришло ощущение невесомости. Больше ничего не существовало. Не было школы, учителей, старого вяза и белой стены дождя. Не было меня, моего тела и моих страхов. Не было верха, низа, опоры, ориентиров в пространстве. Была лишь бесцветная бесконечность и ощущение покоя.
Внезапно в центре появилась черная точка, она быстро увеличивалась в размере, приобретала форму шара. Шар наполнялся, раздувался, слегка подрагивал, вибрировал, наконец лопнул и его чернота выплеснулась в пространство, заполнив собой все вокруг. И в этот момент словно кто-то невидимый принялся за дело – начал творить. Повсюду проявлялась серебристая пыль. Она слабо мерцала где-то далеко-далеко, но ее сияние было видно повсюду. Новые точки – крупные и мелкие появлялись хаотически в разных местах, я не могла предугадать где, лишь зрением фиксировала движение жизни. Некоторые горели ярко, другие чуть тускло поблескивали. О! Я все поняла, это звезды. Точно, звезды. Вокруг космос. Причина всего живого. Я в нем, я – часть его творения.
Как только пришло осознание места, в глубине пространства медленно начала проявляться планета. Я видела ее вращение, которое замедлялось, чем ближе она притягивалась ко мне. Планета серая, прорезанная глубокими трещинами и рубцами. У нее рваные зазубренные линии, серые полосы и бурые отметины на поверхности. В верхнем правом углу чернота начала тускнеть, там возникло яркое солнце, света которого на планету падало слишком мало, освещая лишь оборотную сторону, невидимую мне сейчас. Планета большая, ей нужно больше тепла. Движение космоса замедлилось, пространство будто застыло, чтобы я смогла лучше его рассмотреть, запомнить. Солнечный свет остановился, не долетел до планеты, не согрел ее своим теплом. Когда я рассмотрела все и запомнила, пространств откликнулось на мои ощущения, ожило и завершило начатое: яркая солнечная вспышка прокатилась волной накрыв планету и меня. Я закрыла глаза от нестерпимого света, а когда открыла их вновь, то поняла, что все это время находилась в своей комнате. Перевела взгляд от окна на смятую постель. Мне нужен лист бумаги и краски, я знаю, чем его заполнить.
Глава 9
Подарок
Я стоял у ворот школы-интерната «Созвездие» и ждал, когда меня пропустят на территорию. Начался очередной забег по кругу, успевай только укорачиваться от ударов судьбы. В квартире полный швах. Утром я вынес на свалку раскуроченную кухонную тумбу, а потом долго думал, где взять денег на ремонт. На работе ситуация не лучше. Люба меня демонстративно не замечала, Милана держала дистанцию, даже мастер дядя Витя, казалось, был в курсе вчерашней истории. Он отстраненно пожал мне руку и вышел в сборочный цех. Ну и к черту их всех.
Ворота медленно открылись. Я зашел в тесную сторожку. Меня встретил невысокий, субтильный мужчина в белом халате. Некоторые люди умудряются сохранить юношескую фигуру в любом возрасте – вот он явно знает этот секрет. У врача лицо приятное, моложавое, но если присмотреться, по бокам рта заметны резкие тонкие морщины. Темные глаза внимательно меня разглядывали из-под круглых очков в черепаховой оправе.
– Я вам вчера звонил. Андреев Андрей Андреевич, – протянул он руку.
«Не очень-то его отец заморачивался с именем, – подумал я. – Зато запоминать удобно».
– Шамаев Герман Петрович, – представился я в ответ.
– Машину можете оставить за воротами, пройдем пешком.
Я забрал из машины чемодан с инструментами и догнал Андреева, идущего неспешным шагом по брусчатой дорожке к зданию. После ночной грозы воздух был свеж и чист, на небе большие шапки многоярусных облаков. От сыроватой земли, не просохшей от влаги, поднималось испарение. Воздух подхватывал его, обдувал нас влажной прохладой.
– Это больница или школа? – спросил я.
Андрей Андреевич посмотрел на небо и уклончиво ответил:
– Это лесная школа-интернат для детей и подростков с особенностями развития.
У него очень мягкий голос. Этому голосу хочется верить. Вот скажет он: «все пустое, все пройдет» и можно надеяться, что так и будет.
– Не знал о такой школе, – признался я. – Так что же, здесь живут… м-м-м, – замялся, не зная какое слово подобрать, – сумасшедшие?
Андреев повернул ко мне голову и на мгновение его открытое и доброе лицо приобрело отталкивающую резкость. Строго посмотрел на меня.
– Почему вы так решили, Герман? Здесь живут и обучаются дети с неврологическими и психологическими особенностями, это различные неврозы, сенсорные нарушения, расстройства аутистического спектра. Но это не сумасшедшие дети, просто им требуется лечение и индивидуальный подход.
Я почувствовал неловкость за свою бестактность. Мы зашли в центральный блок. На первом этаже небольшой холл санаторного типа. Андреев повернул налево к двери, открыл ее кнопочным ключом:
– Это учебная часть, – пояснил он.
Знакомый мне длинный коридор. Проходя мимо учебных классов, я вспомнил, что где-то здесь, возможно прямо сейчас, на уроке занимается Аза.
– Ну вот, – сказал он, когда мы подошли к установленным дверям, – смотрите.
Смотрю. И что? Ничего особенного. Двери закрываются туго, почти вплотную друг к другу, но ведь закрываются. Со временем дерево усохнет и расстояние расширится. Это не считается дефектом, только зануда может придраться к подобным мелочам. Попробовал объяснить ситуацию Андрееву, но он с маниакальной настойчивостью доказывал мне обратное.
– Хорошо, я подтяну петли, – сдался я.
– Будьте добры, – ответил он и ушел в один из классов.
Я начал бессмысленную работу. Минут через пятнадцать дверь класса открылась и вышел Андреев, за ним шла Аза. Они подошли ко мне, но Аза, казалось, не узнавала меня. Она выглядела как человек, глубоко погруженный в свои мысли, не замечавший происходящего. Андреев сказал:
– Ну вот, Аза, Герман здесь.
После его слов девочка будто проснулась. Скользнула по мне взглядом не выразив эмоций.
– Привет, – ответил я чувствуя себя глупо. Что за дурацкую игру затеял Андреев?
Услышав мой голос Аза посмотрела в мою сторону слегка раскосыми глазами. Взгляд ее был расфокусирован, словно она смотрит через мутное стекло. Нужно было что-то сказать, но слова не шли.
– Я – Герман, помнишь? Ну, космонавт…
Андреев внимательно следил за ее реакцией. Аза отвела глаза в сторону, а потом быстро заговорила, поторапливая саму себя:
– Космос большой, красивый, источник всего живого. Звезды, планеты, свет. Все рождается, живет и умирает, распадается на части и возрождается вновь. Я запомнила и нарисовала его… – и не закончив мысль она побежала по коридору на выход.
Андреев посмотрел на меня, будто ждал пояснений.
– Необычная девочка, – сказал я, чтобы прекратить неловкую паузу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70953703&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
