Поездка до ближайшего города заняла целых полдня, и к тому времени, когда Леви добрался до гостиницы, где жизнерадостный хозяин с удовольствием предложил горячую ванну и виски, вся эта история ему уже казалась каким-то наваждением.
Впрочем, той ночью ему приснилось, как он гуляет по берегу, а следом идёт черноволосая русалка с серыми глазами.
Наутро он оплатил билет до Бостона и смирился с необходимостью предстать перед разгневанным Барнумом, ведь такой новости тот явно не обрадуется.
* * *
Амелия стояла на перекрестке, разглядывая вывеску на стене огромного здания.
«АМЕРИКАНСКИЙ МУЗЕЙ БАРНУМА», – прочитала она.
Амелия не очень хорошо умела читать. Джек читал немного и научил её всему, что знал, но дома этот навык был почти что ни к чему, а здесь слова были повсюду – на дорожных указателях, на вывесках крупными буквами, на страницах газет, что продавали мальчишки на улице.
Эти слова вливались в какофонию шумов, красок, людей – несметных полчищ людей. Её задевали на ходу, зазывали в магазины, выскакивали перед самым носом, и она вдруг застывала на месте, создавая затор и раздражая идущих позади.
Они говорили быстро, двигались порывисто, и от новизны ощущений она то трепетала, то тосковала по спокойствию родного утёса – скалам, ветру и вечному океану.
«Что ж, – размышляла она, – ещё не поздно вернуться. Джек никогда не вернется домой, – напоминала она себе. – Можно вечно стоять на утёсе в ожидании призрака, а можно повидать мир. В конце концов, когда-то давно ты именно ради этого увязалась за тем кораблём».
А хижина рыбака – это ещё не весь мир. Чтобы его увидеть, нужно выйти за порог. И она вышла.
Некоторые здания возвышались словно утёс, на котором она провела столько времени, и стояли почти вплотную друг к другу. Даже в деревне, где дома теснились рядом, меж ними всё-таки оставались проходы. Судя по всему, в Нью-Йорке об этом никто не задумывался.
После ухода Леви Лаймана она тщательно отобрала несколько вещей из одежды – всё самое лучшее, получилось совсем немного – и прибрала в доме. Потом свернула постельное бельё и убрала в сундук, переложив кедровыми плашками. Всё это она проделала машинально, по привычке, и скоро управилась.
Потом соорудила заплечный мешок из непромокаемой ткани, уложила в него всё необходимое и зашила горловину, чтобы вода не проникла внутрь. Пока она не доберётся до города, человеческие пожитки не понадобятся. Она заметила, что обнажённое тело люди считают непристойностью и косо смотрят даже на неприкрытые лодыжки.
Хотя она тщательно выбрала и уложила только самое необходимое – одежду и деньги, – мешок получился всё-таки объемистый из-за туфель. Амелия их ненавидела и почти никогда не носила без крайней необходимости. Но в городе без них не обойтись, считала она.
Человеческая еда была не нужна, Амелии вполне хватало сырой рыбы из океана, в конце концов, на то и даны русалочьи зубы. Впрочем, при Джеке она никогда её не ела.
Наведя в хижине порядок, Амелия спустилась по ступенькам в бухту, сбросила одежду и оставила её на берегу, закинула мешок за плечи и нырнула в воду.
Соседи, найдя опустевший дом и одежду на берегу, решат, что она насовсем вернулась в океан, как и подобает русалке, и на том успокоятся.
Мешок неловко болтался за плечами и мешал плыть, но деваться было некуда. Не явишься же в Нью-Йорк без одежды, в чем мать родила. Надо попытаться хоть на время смешаться с настоящими людьми.
Из-за мешка путешествие заняло больше времени, чем ожидалось, да и отвыкла она от таких дальних заплывов.
Она даже приуныла от своей слабости, ведь когда-то переплыла целый океан и погружалась в бездонную пучину, а нынче совсем разнежилась от жизни на суше. Для подготовки к столь долгому путешествию ночных купаний явно не хватало.
У Джека в хижине были карты восточного побережья, да и Амелия знала, как плыть вдоль берега и прислушиваться к разговорам моряков со встречных судов, так что добралась до Нью-Йорка, не заплутав где-нибудь в Бостоне.
Только жизнь в Мэне не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось в этом городе. Она оказалась перед входом в музей, над которым гремел с балкона самый ужасный оркестр из всех, что ей доводилось слышать.
Справедливости ради отметим, что ее музыкальный опыт ограничивался парадами в День независимости (Джек их любил), но всё же Амелия не сомневалась, что эти музыканты явно заняты не своим делом.
От этого оглушительного грохота так и хотелось поскорей спрятаться в музее.
Здание музея было таким необъятным, что закрывало весь обзор, и пока не обернёшься, вокруг ничего не было видно. Стены верхних этажей расписаны огромными яркими изображениями каких-то животных – таких чудны?х она не видывала даже в океане.
Интересно, есть ли внутри живые звери? По периметру здания тянулась длинная верёвка с разноцветными флагами.
Наблюдая за посетителями музея, Амелия заметила, как они платят деньги при входе. Свои деньги она хранила в специально пришитом кармашке платья, потому что не хотела носить на руке дамскую сумочку с завязками по нынешней моде.
От непромокаемого мешка она избавилась сразу же, как только вышла на сушу. Амелия дождалась ночи, нашла уединённое местечко – что оказалось не так-то легко, ведь в каждом порту даже по ночам царила суета – чтобы высушить волосы и одежду. На рассвете она оделась и с бешено колотящимся сердцем отважилась войти в лабиринт Нью-Йорка. Наконец-то она повидает белый свет, а на этом крохотном острове уместилась весьма немалая его часть.
Собираясь в путь, Амелия не догадалась прихватить с собой плащ, и теперь её пробирал озноб от морского бриза, хотя и не такого пронизывающего, как дома. Впрочем, места в мешке всё равно бы не хватило из-за туфель.
Многие встречные дамы как-то странно на неё косились, должно быть, из-за моря, которым она пропахла насквозь. Хотя удивительно, как его можно учуять на улицах, разящих конским навозом и роющимися в грязи свиньями. Ну что же, с этим ничего не поделаешь, придется посетителям музея с этим смириться или отойти подальше – ей было все равно.
Амелия решительно двинулась вперед за бесконечным потоком людей в огромное здание. Отсчитав двадцать пять центов, она заметила, как билетёрша уставилась на её волосы и руки.
«Так вот в чем дело!» Теперь она поняла, почему многие странно смотрели на неё на улице. На ней не было ни шляпки, ни перчаток, а волосы она заплела в простую косу, свисавшую до пояса вдоль спины, а не скрутила уродливым пучком на затылке.
Люди обращают внимание на такие глупости. А что, скажите на милость, случится, если кто-то увидит её волосы и руки? Звёзды упадут с небес? Земля расколется пополам? В непромокаемом мешке всё равно бы не поместились всякие безделушки вроде шляпок (которых у неё, кстати, и не было), бижутерии, зонтиков или вееров, с которыми щеголяли прочие дамы.
Как-то раз Джек заметил, что её считают ведьмой в том числе из-за таких взглядов. Своенравных женщин, идущих наперекор традициям, часто обвиняли в ворожбе, ибо считалось, что такая дерзость присуща только ведьмам.
– Пусть думают, что хотят, раз им так нравится, – отрезала Амелия. – Я не собираюсь им в угоду носить чепчики.
– И впрямь, такая ведьмочка, что просто загляденье, – потянулся к ней Джек, сверкнув глазами.
Она вдруг поняла, что стоит как вкопанная посреди ярко освещённого музейного вестибюля, сдерживая подступающие к горлу рыдания, а проходящие мимо люди бросают на неё любопытные взгляды. Потом встряхнула головой, отгоняя горестные мысли, и двинулась дальше, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Она пошла вперёд, не обращая внимания на назойливые предложения разносчиков иллюстрированных путеводителей по музею.
– Всего десять центов! Без путеводителя не обойтись! – слышались визгливые голоса.
Амелии путеводитель был ни к чему. Мало того, что денег кот наплакал, так всё равно ей многих слов не разобрать.
Вслед за толпой она перешла в другой зал. Поначалу она вообще не поняла, для чего эта комната. Стены были обшиты деревянными панелями со множеством маленьких, чуть больше лица, окошек, в которые заглядывали посетители и восхищённо ахали.
Она стала в очередь к ближайшему окошку следом за господином в высоченном цилиндре и клетчатых брюках. «Вот бы Джек посмеялся над этим клоунским нарядом!» – подумала Амелия, и сердце тут же пронзила острая боль. Как ни старалась она отвлечься от мыслей о Джеке, но при виде каждой диковины так и хотелось с ним поделиться.
Господин в клетчатых брюках, чей сюртук насквозь пропах трубочным табаком, заглянул в витрину, сверился со своевременно приобретенным иллюстрированным путеводителем, удовлетворённо кивнул и уступил место Амелии. Она приблизилась к стеклу.
За ним были устроены крохотные декорации, словно в детском кукольном домике. Крохотный человечек с шестом правил длинной узкой гондолой с загнутыми носом и кормой по каналу, пересекавшемуся со множеством других, где плыли такие же лодки с гребцами, а берега каналов соединялись ажурными мостиками, на которых толпились люди, любуясь рядами зданий, выстроившихся вдоль берегов. В этот момент Амелии вспомнились толпы туристов, что её окружали со всех сторон.
Позади какая-то дама демонстративно прочистила горло в знак нетерпения, и Амелия перешла к соседнему окошку, за которым оказалась миниатюрная копия белоснежного замка со внутренним двориком.
Без путеводителя или объяснений, что означали сценки, Амелии они быстро наскучили. Хоть и весьма искусно изготовленные, без понимания происхождения они оставались никчёмными безделушками. Вместе с толпой она перешла в следующий зал.
Там перед ней предстало множество птичьих чучел, и, хотя большинство посетителей пришло в восторг от разнообразия оперения, Амелии стало больно на них смотреть. При виде останков этих прекрасных вольных созданий, превращённых в безмолвные пустые оболочки, сердце обливалось кровью.
Тут ей вспомнился рассказ мистера Лаймана о скелете русалки: всего-навсего «мумии обезьяны с пришитым рыбьим хвостом», которую Ф. Т. Барнум собирался выставить среди прочих мёртвых экспонатов, а с ними заодно и саму Амелию.
Потом она задумалась, зачем пришла сюда.
В голове даже мелькнула мысль принять предложение Барнума, стать его экспонатом, чтобы накопить денег на путешествие по миру, как люди. Хотя она была свободна плыть куда пожелает, после путешествия до Нью-Йорка выяснилось, что на суше всё не так просто. Здесь не обойтись без одежды и уймы прочих вещей, которые полагалось иметь людям. Путешествовать на корабле или поездом гораздо легче, и даже жена рыбака понимала, что это стоит немалых денег.
Но неужели она бы смогла находиться здесь, среди скопления мёртвых животных, и чтобы толпы людей, прочтя о ней в красочном путеводителе, разглядывали её через стекло, как эти игрушечные инсценировки? Как же иначе, покинув свою хижину на утёсе, заглушить боль утраты и жить среди людей без денег?
Она всего-то и умела, что быть русалкой да Джеку верной супругой, а этим на жизнь не заработаешь. Все эти годы после гибели Джека она жила на его сбережения, и сумела протянуть так долго, потому что могла питаться морской рыбой, а из утвари почти всё необходимое уже имелось в доме. Но на путешествия, как это делали люди, пришлось бы немало потратиться. А ей хотелось повидать весь белый свет, вот она и явилась туда, где человек по фамилии Барнум хотел её запустить в аквариум толпам этих зевак на потеху.
Сама идея покинуть родную хижину ей вдруг показалась отчаянно безрассудной. Неужели ради каких-то чудес света сто?ит становиться развлечением для посторонних, а возможно и оказаться в неволе у жестоких людей? О чём только она думала?
Да она вообще не думала. Надо признать, она совершенно потеряла голову от тоски, и чтобы окончательно не сойти с ума была готова бежать куда угодно, а первое, что пришло в голову – тот город, откуда явился незнакомец в поисках русалки.
Амелия неловко попятилась от птичьих чучел, словно следящих за ней пустыми блестящими бусинками глаз, и наткнулась на пожилого джентльмена, – опять в высоком цилиндре, так непохожем на шерстяную шапочку, которую Джек надевал перед выходом в море, – который её отчитал за рассеянность. Тогда она метнулась в угол, подальше от толкотни, но и там оказалось очередное чучело – огромная серая туша, хотя и помельче некоторых океанских обитателей, с длинным щупальцем между глаз вместо носа, как у осьминога, только без присосок. Глаза у него тоже были стеклянные, застывший взгляд напоминал акулий, но из-за длинных ресниц казался каким-то неестественно нежным.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51850273&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
1
Шутливое оправдание малодушия У. Шекспир «Король Генрих IV»
