– Да. Но я до сих пор пока не понял, куда нам идти, – буркнул Кельт.
– Да куда угодно, Дим, лишь бы подальше отсюда. Неужели ты сможешь продолжать работать на того, кто чуть не убил твоего близкого друга?
Кельт явственно вздрогнул при слове «убил» и встрепенулся, словно разбуженный хищник. Крылья носа вздрогнули, брови угрожающе сошлись у переносицы, прищуренные глаза наполнились злобой, кулаки сжались. И без картинных речей на его лице отчетливо читалась жажда мести. Скрип его стиснутых зубов и тяжелый, красноречивый взгляд, переведенный на Арго, был лучшим ответом.
– Вот именно, – утвердительно кивнул Макс. – Я тоже не прощу. А это уже объявление войны. После этого нам в уютном скрипачовском мирке не остаться. И это спасительный исход, парни. Сегодня наш второй день рождения. А что нам делать дальше, мы непременно придумаем. Ведь мы по-прежнему вместе, да? А вместе нам ничего не страшно! Ведь так?
– Так! – с готовностью отозвался Марк.
– Да мы всё понимаем, Макс. Просто страшновато уходить в никуда. – Голос Соболя звучал почти виновато, словно он стыдился, что лишь теперь, спустя много лет, согласился на спасение. Он уже не смотрел в окно, а нервно теребил перстень на своем пальце, все еще пряча ото всех под ресницами свое смятение.
– Это не путь в никуда, – уверенно качнул головой Арго. – Это путь из непроглядной тьмы на рассвет.
– Как мы это сделаем? – Соболь, наконец, поднял глаза на Макса.
Тот ободряюще улыбнулся ему:
– А это уже мое дело, Олег. Я ведь ваш «атаман», мне вас и вести за собой. Как в детстве. – С этими словами Арго медленно встал со своего места и с хмельной, преувеличенной торжественностью спросил: – Вы мне верите? Теперь вы пойдете за мной?
– Я с тобой, – живо вскочил со своего стула ликующий Марк.
– И я, Макс, – серьезно кивнул Соболь, поднимаясь со своего места вслед за друзьями.
Льдистая отрешенность в его глазах растаяла от пылкости произнесенных здесь слов, уступив место былой живой заинтересованности, похожей на давний детский азарт.
– Я тоже… согласен, – прозвучал в наступившей выжидательной тишине голос Кельта.
Эти слова были произнесены без особого восторга, и встал на ноги Дима демонстративно медленно, будто под тяжестью своих сомнений. Но встретившись взглядом с внимательными глазами своих друзей, он неожиданно для всех широко и озорно улыбнулся:
– Бог с вами, давайте порезвимся. Давно у нас не было общих приключений. Вместе не пропадем.
Макс просиял и, оглядев своих воодушевившихся соратников, наконец-то внявших его словам, неожиданно сграбастал всех троих в крепкие объятия. И с хмельной, упоенной улыбкой ощутил ответные. Сейчас, стоя вот так, обнявшись, друзья с легкостью могли поверить в то, что все непременно будет хорошо, пока они есть друг у друга.
Именно оттого, что они снова есть друг у друга…
– Пора спать, – произнес наконец Арго, нехотя размыкая руки. – Завтра сложный день.
– Подожди, атаман! Они у нас и так все сложные. Давай еще посидим, – почти взмолился растрогавшийся Соболь.
Он, как и все, боялся отпускать сегодняшний день. Потому что завтра этот лихой боевой задор мог рассеяться легким романтическим шлейфом. Завтра они могли вновь стать чужими друг для друга, одинокими, угнетенными каждый своими криминальными головоломками. Поэтому каждому хотелось продлить это краткое, неуверенное единение очнувшихся душ.
Больше всего этого хотелось Максу: потому что завтра предстоял трудный разговор со Скрипачом. Разговор, в котором каждое слово, каждое движение может стать судьбоносным. И вести этот разговор следовало в ясном уме.
– Нет, давайте на боковую, – вздохнул он, упрямо мотнув головой, словно разгоняя дурман.
Извечно покорные его воле соратники расстроено насупились.
– Думаю, Макс прав: пора спать, – серьезно заметила появившаяся в дверях кухни Вера.
Одета она была в узкие джинсы и свитер, легкий макияж оставался нетронутым, на лице ни следа сна – очевидным было, что девушка и не ложилась спать.
– Верка, мы такие пьяные… Ты не сердись, пожалуйста, – смиренно попросил Арго.
– У меня и в мыслях не было, – качнула головой девушка, с тревогой отметив в глазах возлюбленного лихорадочный блеск, которого днем не было.
Она дождалась, пока в последний раз за эту ночь опустошатся рюмки, и заботливо произнесла:
– Пойдемте, покажу, где кому постелила.
Минут через десять заглянув в комнату, чтобы послушать дружный умиротворенный храп, Вера заметила, что одно спальное место по-прежнему пустует. А с кухни доносятся шум воды и звук закипающего чайника.
– Марк, ты что, посуду моешь? Ну, ты даешь, дружок! Не надо, я сама все сделаю. – Вера с улыбкой выключила водопроводный кран, выхватила из рук парнишки губку и только сейчас заметила, как дрожат его пальцы.
Марк в ответ на встревоженный взгляд девушки обезоруживающе улыбнулся, пряча руки за спину:
– Вера, я абсолютно трезвый и не хочу спать. Можно, я попью с тобой чай?
– Ну конечно можно, – ласково отозвалась та. По себе знала, что за пытка – занимать себя чем угодно, лишь бы отвлечься от переживаний и дождаться, когда сон успокоит расшатанные нервы.
С безмолвным взаимопониманием они приготовили стол для маленького ночного чаепития. И лишь когда в чашки был разлит ароматный напиток, Вера спросила, не поднимая глаз:
– Марк, скажи: то, что сегодня произошло с Костей… это дело рук Барса, да?
Отпираться было бессмысленно и бесполезно: боевая подруга была в курсе многих неприятностей, и неловкими выдумками ее было не провести. Парнишка кивнул, но тут же поспешил воодушевленно похвастаться:
– Сегодня многое изменилось, Вер. Так нельзя больше. Макс, похоже, придумал, как нам выбраться.
– Надеюсь, это была не пьяная бравада, – вздохнула девушка.
– Нет-нет, – горячо возразил Марк. – Я верю, теперь мы справимся.
– Почему же вы раньше этого не сделали? – Голос Веры вдруг опустился до едва слышного, но пылкого шепота, пронизанного горьким отчаянием. – Почему так долго шли к этому, Марк?! Вы попали в капкан по глупости, так бывает, но вы же сумели осознать! Давно уже осознали!.. Отчего же так долго?!
– Мы боялись, Вера, – тихо и спокойно пояснил Марк. – Раньше мы боялись неизвестности. У Скрипача мы были пленниками, но пленниками богатыми. Пленниками, которых свой хозяин не даст в обиду никому. И мы привыкли ничего не бояться, ни о чем не думать. Мы смирились с этой золотой клеткой… А сегодня…
Марк замолчал, перебирая чувства в своей взбодрившейся душе и подбирая к ним слова. Вера пытливо смотрела на него и терпеливо ждала откровения. Она все понимала сама, но хотела услышать это из уст прозревшего друга. И юноша произнес именно то, что она жаждала услышать вот уже несколько лет:
– Сегодня мы поняли, что в этой клетке еще опаснее, чем вне ее. Что наша дружба, о которой мы забыли, сильнее самого могущественного покровителя. Что она дороже всего, что у нас сейчас есть. Костя разомкнул этот порочный круг и снова соединил нас. Мы ведь только сегодня вспомнили, как боимся потерять друг друга, понимаешь? Мы забыли об этом когда-то давно, а сегодня вспомнили.
– Я видела, – шепнула девушка, не поднимая глаз. – Бедные вы мои.
Она была могущественным спасителем, но только для Макса. Все это время ее любви, сил, света хватало только на него – на его поддержку, утешение. А в это время друзья «атамана» мерзли поодиночке, потому что Арго забыл о них, а Вера просто не могла дотянуться. И сегодня тихонько плакала от счастья, видя, как один за другим в их доме вновь появляются друзья Макса – ее любимые мальчишки. Вернувшиеся в свою единственную семью – семью лучшего друга. Отвыкшие от женской заботы, которой снова были окружены весь сегодняшний день. И вновь обнимавшиеся полчаса назад так крепко, словно и не было этого периода одиночества.
– Вера, ты что, плачешь? – удивился Марк и, ласково взяв в ладони пальцы девушки, зашептал, улыбаясь: – Не плачь, душа света. Скоро все будет, как раньше – хорошо. Видишь, мы возвращаемся.
– Серый брат, ты чего там?.. – донесся из соседней комнаты сонный голос Арго. – Ложись спать…
– Все нормально, атаман. Я скоро, – с улыбкой пообещал парнишка, появившись на пороге. И, увидев, как Арго снова провалился с сон, вернулся к Вере.
– «Серый брат»… – Вера, осуждающе вздохнув, покачала головой. – Зачем вы называете себя волками?
Марк беспечно улыбнулся:
– Ну, волки – это символ романтики и верности. Вот и у нас так же. Ты же помнишь, мы с детства – искатели приключений, преданные друг другу. Как волчья стая. Не можем друг без друга, только вместе. Знаешь, волки – они же как люди. Они даже улыбаться умеют.
– Марк, символ верности – лебеди, – продолжая хмуриться, возразила Вера. – Символ романтики – белые голуби. А волки – это жестокие, кровожадные хищники. Они и в сказках всегда были злыми…
– Да? А как же верный Серый Волк Ивана-Царевича? – перебил Марк, лукаво прищурившись. – Гордый и отважный Акела? Белый клык? Герой Аляски Болто – полуволк, полупес? Ну, или даже тот волк, который нянчился с бычком в старом советском мультике?
И с теплой, неуловимо-грустной улыбкой Марк наблюдал, как возмущенная возлюбленная «атамана» растерянно пытается вспомнить имя хоть одного волчьего злодея. Главное: нельзя было подавать виду, что он отчасти согласен с ней. Нельзя, чтобы эта светлая девушка поняла, до какой степени они стали волками. Насколько близки стали им жизнь в сумерках и готовность обороняться клыками до первой или последней крови. Романтику и верность им давно заменила безостановочная охота и словно неутолимая жажда, которая уже не поддавалась контролю разума. Не поддавалась до сегодняшнего дня.
«Символ верности – лебеди», – эти слова Веры напомнили Марку старую, порядком подзабытую уже песню:
– Послушай, было как-то в юности со мной:
Подрался в небе лебеденок молодой.
Силен был ястреб, ну а ты, глупыш, тогда
За пазухою укрылся у меня.
Мой лебеденок, ты меня прости,
За то, что я тебя не отпустил…
– пробормотал Марк и оборвал сам себя на самых страшных строчках, удивляясь жутковатому совпадению сюжета песни с судьбой их Клифа. «Но то запретная черта, туда нельзя»…
– Что? – переспросила Вера, тут же забыв о недавнем споре.
– Я вдруг вспомнил, как мы познакомились с Костей. – Марк смотрел куда-то в пространство, пряча под густыми ресницами печальное тепло. – Мы тогда еще совсем мелкими пацанами были, но зато мы были вместе и ничего не боялись. Поэтому когда увидели, что местная шпана пытается поколотить какого-то хлипкого малолетку, мы просто не могли не вмешаться: это ведь нечестно – пятеро на одного!
– Малолеткой был Костя, – без труда догадалась Вера.
– Да. Он был такой маленький, несчастный, напуганный, при этом не пытался убежать, а все старался донести до хулиганов какую-то светлую мысль о том, что все во всем мире должно быть справедливо. Ну, наши кулаки оказались для шпаны доходчивее слов… Я до сих пор помню, как Костя размазывает по лицу кровь со слезами и ликующе повторяет нам: я же, мол, говорил, что все в мире справедливо устроено, поэтому вы и появились и пришли мне на помощь… Он потом долго втихомолку преследовал нас и все наблюдал издалека, короче, был нами совершенно очарован. А мы были очарованы им – таким трогательным и забавным, будто не от мира сего. Поэтому, хотя он и был хлюпиком и иногда даже плаксой, мы приняли его в свою команду. Макс принял, он же атаман. Укрыл его… у себя за пазухой, как того лебеденка… А он, и правда, оказался самым верным.
Губы Марка дрогнули, он замолчал и, помолчав, неожиданно добавил:
– Тогда было жаркое лето.
– А теперь лето такое холодное, как настоящая осень, – тихо и грустно произнесла девушка, просто чтобы не позволять тоскливой тишине окружить их.
– Теперь – осень, – согласился Марк. Прислушался к шелесту дождя, стучащегося в окно, и тихонько пропел:
– Это снег идет из мохнатой тьмы.
Я не знал, что так далёко до весны…
– Ваши любимые «Любэ»? – догадалась Вера.
– Да. – Парнишка тепло улыбнулся своим воспоминаниям. – Их песни когда-то сдружили нас.
Он как сейчас помнил тот теплый май, когда Макс – тогда еще незнакомый мальчик-новосел – выбежал в ночной двор на звуки его, Марка, гитары и их с Димкой пение. Как привел знакомить со своими друзьями-беспризорниками своего соседа по парте – Олега, романтика с бунтарской душой. Просто потому что он так классно поет «Там, за туманами». Мальчишки и сами не заметили, как наступил тот самый момент, когда они начали собираться вместе не из-за песен «Любэ», а потому что больше не могли друг без друга.
4
Вчера был сложный день, и Арго никак не хотел просыпаться, предчувствуя, что следующий будет таким же. Еще очень-очень много напряженных дней впереди. В последнее время по-иному и не бывало, но сейчас атмосфера накалялась с каждым часом.
Промаявшись всю ночь переживаниями из-за Клифа, Макс с самого утра задумчиво поглядывал на беспокойно спящих друзей и впервые за много лет вновь ощущал себя их вожаком. К нему вернулось сильно припозднившееся понимание ответственности за их судьбы, как бы странно это не звучало. Его подопечные мальчишки давно повзрослели, научились жить без помощи друг друга, но спастись ни поодиночке, ни вместе так и не могли. Только Макс, приближенный к их общему повелителю, мог сейчас попытаться добиться для них и для себя свободы. Каким угодно способом: выпросить, отвоевать, заслужить – но сделать это было необходимо. Клиф вдохновил его на этот шаг, а он, Арго, должен вдохновить остальных на новую жизнь.
В этом мире нельзя больше оставаться. Макс не мог простить ему той беды, которая обрушилась на Костю. Нужно выбираться, иначе «атаман» потеряет всех своих близких людей. И в душе Макса зрела мрачная решимость изменить сегодня свою и их судьбы раз и навсегда.
На протяжении всего трудного времени в добровольном рабстве у Скрипача, когда Арго забыл о своих любимых и самого себя забыл, его «стая» оставалась рядом. Пребывая в своем угрюмом душевном заточении, увязая в безразличии и озлоблении на весь мир, они все же не бросали «атамана». Возможно, по привычке, или же истончающиеся ниточки привязанности держали их вместе. Сердцем, мыслями они могли быть далеко, но физически – неизменно поблизости.
Пришло время отблагодарить их за эту преданность.
Еще не был допит утренний чай у заалевшего густо-кровавым рассветом окошка, как спящий дом вздрогнул от грянувшей мелодии из телефона Макса.
– Нам нужно поговорить. Поговорить серьезно, Арго. – Никогда еще Скрипач не говорил со своим подопечным так сурово.
Но голос Макса звучал по-прежнему бесстрастно:
– Хорошо. Мне есть, что сказать.
Потом в сырости очередного захолустного квартала он снова срывался на нервный хриплый крик, требуя, чтобы Скрипач устроил ему встречу с Барсом. Взъерошенные волосы сейчас напоминали вздыбленную на загривке шерсть разъяренного зверя, горящие глаза и резкие движения вновь подтверждали – волк.
Скрипач лишь забавлялся беспомощностью этого гнева, растрачиваемого впустую, и с беспечной улыбкой прожигал его взглядом прищуренных жестоких глаз. Три его телохранителя, прибывшие с боссом на эту встречу, чутко ловили каждое движение Арго, хотя до этого тщательно обыскали его, не найдя ничего, даже отдаленно напоминающего оружие. Если бы нашли, разговор был бы чрезвычайно коротким – в два выстрела, карающих за непослушание. Зорин знал это, поэтому пришел безоружным, намереваясь разить противника исключительно словами.
– Скрипач, ты, что, не понимаешь? Я не буду с ним работать! Я его на куски порву! Он в своих стреляет! Он Костю чуть не убил! Он сумасшедший маньяк, слышишь?! Ему лишь бы кровь пустить, не важно, чью! Ты предлагаешь мне продолжить работать с ним, сделав вид, будто ничего не было?
– А что предлагаешь мне ты? Отдать Барса тебе на растерзание? – спокойно отвечал Скрипач, не поведя и бровью. – Я не могу так беспечно разбрасываться своими людьми.
