Финал трагедии.
Занавес…
– Ки-и-и-ир!!! – казалось, кричит не девушка, а сама Вселенная, ставшая свидетелем чудовищного деяния.
Еще секунда, и все естество несчастной захлестывает волна клокочущей ярости, она растет, поднимается, прет наружу, подобно раскаленной магме, заливающей все вокруг.
Нет, это было что-то иное, совершенно не похожее на обычные чувства, даже самого высокого накала.
«Что со мной?» – Катя задыхается в смятении, сомкнув веки, прислушиваясь к себе, и вдруг чувствует… силу, настоящую, принадлежащую только ей. Да, это не было субъективным аффектом, нет, в эти минуты она вдруг почуяла, нет – узнала, что земная природа, чистая и могучая, принимает ее в себя, делает частью великого, тем исполнителем, палачом, обязанным совершись нечто… Ха! Она уже знает – что!
Очистить гнойник!
4.
В миг все меняется. Она словно просыпается от прежней жизни, впервые видит, чувствует все по-настоящему, на мгновение прикасается к Абсолютной истине. Этого достаточно.
Сейчас она не скромная деревенская девочка, она – острие клинка в карающей длани самого Провидения. Больше не стоит мучить себя вопросами, план действий в секунду выкристаллизовывается в сознании мстительницы, все, до мельчайшей детали. Ни грана сомнений, только неколебимая решимость и та самая клокочущая лавой ослепительная ярость.
Дальнейшее происходит с пугающей стремительностью. Никакой суеты, движения четкие, выверенные, последовательные. Сначала – на кухню, далее – в сарай и, наконец – к старенькой отцовской «Ладе». Пара минут, и все необходимое – при себе: коробок спичек, добротный черенок от лопаты, плотно обмотанный на конце рваниной от старой фуфайки и небольшая канистра бензина.
– Ну что, лесовичок, ветер дует, вода течет, а дерево – горит! – юная валькирия хищно улыбается. – Жди в гости, падаль!
Ее бег легок, как у дикой серны. С каждой минутой ненавистные заросли все ближе, их очертания все отчетливее. Катя с восторгом замечает, что сделало с лесом жаркое засушливое лето – сплошной сухостой. Только чиркни, и…
Двести метров до цели, сто, вот уже рядом подлесок, в паре шагов…
Остановившись (совсем не запыхалась, надо же), она обильно поливает бензином «голову» импровизированного факела и подносит зажженную спичку. Есть!
Далее – дело техники: девушка бежит вдоль края леса, вытянув пылающее орудие в направлении уродливых древесных изваяний. Деревья вспыхивают мгновенно, будто ждали этого столетиями (а может, так и было?). Стена огня все шире, выше…
Но хватит ли этого на весь массив?
Карательница знает ответ: она не одна, ей помогут…
Тут же, как по заказу, природа обрушивает свою ярость на злополучную чащу. Мощные порывы ветра все пуще раздувают очищающее пламя, гоня огненный вал все шире, дальше, в глубины леса, в самое сердце растительного воплощения Тьмы. Тяжелые чугунные тучи нависают над массивом, ежесекундно изрыгая ослепительные молнии, воспламеняющие там, где еще не тронуто…
Что-то происходит с восприятием девушки: сейчас она видит внутренним взором всю картину, как бы взирая на происходящее сверху. С возрастающим восторгом она убеждается, что стихия огня вездесуща, она не оставляет в целости ни одного клочка злой растительности.
Масштаб обзора меняется, теперь она смотрит в самое сердце дебрей – на ту мертвую полянку. На ней – ненавистная тварь, сгубившая ее брата. Боже, как он жалок сейчас. Окруженный кольцом ревущего пламени, монстр мечется на крохотном пятачке прогалины, пытаясь найти выход и не видя его. Он стремительно слабеет с каждой секундой. По всему видно, что необратимая гибель темного леса – основы его бытия, в пекле пожарища, стремительно убивает чудовище. Минута, и Ззогн сдается, падая плашмя. Паразит, сосавший жизни детей сотни лет, сейчас на грани бытия. Его дымящееся тело-коряга распластано неподвижно, бывший муравейник размазан тонким слоем по земле, усыпанный обугленными трупиками его обитателей. Пара секунд, и конечности занимаются огнем, все ближе, ближе… еще немного, и вся эта мерзо?та глухо взрывается, превращаясь в едкое облако черного дыма, который, как ни странно, не взлетает вверх, а впитывается в поры гнилой земли, все глубже погружаясь в бездну, в самое сердце Преисподней.
Туда ему и дорога…
Кончено!
– За тебя, Кир, за всех деток, сгубленных за сотни лет!.. – впервые сухие глаза маленькой валькирии оросились слезами.
Все кончено, завершилось как-то слишком быстро, она даже не успела почувствовать удовлетворения горячей мести.
Почему?
«А потому, что отныне ты не совсем человек, и чувства не те», – прошуршало в мозгу.
– Вот как? – девочка провела языком по сухому нёбу, снова хотелось пить. Она обвела взглядом родные просторы. – Что, мать-природа, теперь я твой солдат? Что ж, я не против. Плевать! Ни о чем не жалею и никогда не сделаю того, за что будет стыдно…
Зеркало
Стужа давит снежной лапой
Мёртвые поля,
Всё живое отступило,
Дремлет Мать-Земля.
Между мной и непогодой
Крепкая стена,
Стонет ночь, метелью бьётся
В черный лик окна.
Я под кровом сельской хаты
Будто бы в броне:
Чем сильней ярится буря,
Тем уютней мне.
Огоньки лампад трепещут
В вязкой тишине,
Вторят им в синхронном танце
Тени на стене.
Я тянусь к печной заслонке…
Крик отца: – не тронь!
Изнутри шипит сквозь щёлку
Пленный враг – огонь.
На коленях кот-мурлыка,
Свой, родной… ничей,
А в зрачках искрятся бесом
Отблески свечей.
Я слежу за взглядом зверя —
Вверх, под потолок…
Вот он, снова – бестелесный,
Злой живой комок.
Мрачный гость потусторонний,
Скоро он уйдёт,
Голоден, но нас не тронет,
Пока рядом кот.
Глажу Барсика, он тает,
Зыбкий, как мираж,
Предо мною не питомец —
Верный лютый страж.
На душе покой и нега,
За окном пурга,
Сон ли, явь? В одном уверен:
Рядом нет врага[2 - Здесь и далее – стихи автора.].
1.
«Вот же красавец!» – Лешка уже минут пять пялился в окно, по ту сторону улицы, где у забора соседского дома сидел здоровенный (килограммов 7, не меньше) кошара. Черная холеная шерсть животного лоснилась на солнце металлическими отблесками, как у скворца весной. Ленивый, спокойный, даже в его статной неподвижности чувствовалась некая царственная порода, особая кровь.
«По виду – домашний, но в округе таких нет», – мальчик выудил из коробки последний квадратик крекера и сунул в рот. – «Откуда взялся? Раньше не видел его».
Он хотел уже прервать занятие, вернуться на кухню, и вдруг – злобный торжествующий лай…
– Пальма, паскуда! Опять с цепи сорвалась… – увидев здоровенную соседскую псину, известную на всю околицу своей агрессивностью, он выкрикнул, срывая голос. – Беги, дурашка!
«Нет, не успеет, она уже рядом»… – мальчишка внутренне содрогнулся в ожидании кровавой сцены, но случилось немыслимое: не издавая ни звука, кот повернул голову в направлении хищницы, находящейся на расстоянии одного прыжка от жертвы. И тут… суку словно молнией шарахнуло. Растерянно тявкнув, она с трудом остановила бег, припав задом к земле, и тут же, нелепо, по-щенячьи развернувшись, опрометью бросилась прочь, оглашая округу отрывистыми скулящими звуками несправедливо обиженной шавки.
«Ух, ну и взгляд у него! Огонь!» – Леха восторженно выдохнул и тут же раздраженно скривился. – «Вот же, пялится, зараза», – мальчик зябко дернул плечами и первым отвернулся от мохнатого незнакомца, который снова пристально уставился на ребенка, будто ждал чего-то от него, настойчиво, терпеливо, – «Сколько можно меня гипнотизировать? А говорят, что животные не смотрят в глаза. Ладно, дружище, бывай…»
Жарко, пить хочется.
Шаркая тапочками, он побрел на кухню.
Стараясь не встречаться глазами с мамой, тупо рассматривающей узор столешницы, он на цыпочках миновал вход в спальню сестры.
Под лопатками брызнула россыпь холодных мурашек, как всегда, в этой точке. Леха замер, прислушиваясь.
Тишина.
«А может, все-таки…» – теша чуть теплившуюся надежду, он робко заглянул в комнату. Жутко. За плотно задернутыми шторами царил гнетущий мрак (с недавних пор девушка испытывала иррациональный страх перед светом). – «Господи, как в доме покойника», – ужаснувшись собственных мыслей, пацан до боли прикусил язык.
Хрупкое тело под одеялом (настолько тощее, что его очертания под покровом едва различимы), фарфорово-бледная кожа лица, заостренный нос, впалые щеки, синюшные губы и агатово-черные, давно немытые волосы.
– Ася, – он робко тронул ее за плечо, – слышишь?
Никакого ответа, только чуть различимый, на грани слуха, стон-всхлип откуда-то из глубин истощенного тела.
Никакого улучшения. Напротив, все только хуже становится.
Как ни всматривался, он не в силах был узнать в бедняге ту вечно улыбающуюся Аську, девушку-зажигалку, закоренелую оптимистку и душу любой компании. Нет, сейчас перед ним лежало нечто иное.
Сгорбившись (будто валун на плечах) он выполз из комнаты и жадно припал губами к крану с холодной водой.
– Ма, а что на завтрак?
Ноль ответа, словно с манекеном общаешься. Который день Алексей пробивался тем, что мог сделать сам: бутеры, да яичница.
Вот уже десятые сутки, как беда пришла в дом Клевиных. И началось все с Аси…
Сестра… не было для него авторитета выше. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте (ему всего девять, а девушка – уже студентка) Аська никогда не чуралась брата (как это частенько бывает в иных семьях при подобном раскладе), напротив, всячески опекала его, наставляла, даже драться учила, чтоб умел постоять за себя, частенько прикрывала перед родителями, порой даже брала на себя вину малолетнего юнца. Одно слово – лучший друг!
Все было замечательно, пока… На втором курсе медицинского, впервые увидев на летней практике кончину пациента, сестра, с присущей ей одержимостью, заинтересовалась вопросами смерти и всего, что касалось этого. Дальше – больше: как-то незаметно, но с головой ушла в неформальное движение готов, ходила крашеная, вся в черном, как чумичка, пропадала неизвестно где…
Недолго длилось это сумасшествие. Как-то, в пятницу, в очередной раз вернувшись с кладбища (где она с компанией проводила чуть ли каждую ночь), девушка с трудом доковыляла до своей кровати и… больше не вставала.
