Куда важнее оказались ощущения. Он чувствовал себя словно в какой-то компьютерной игре. Почему? Сложно сказать. Скорее всего, потому, что он хоть и готовился оказаться в прошлом, но сам до конца в это не верил. И использовал этот проект как возможность не думать о плохом в последние годы жизни, чтобы наполнить их смыслом и чем-нибудь увлечённо заниматься. А тут раз – и всё получилось. И наш герой оказался удивлён этому совершенно не шуточно.
Клим Дмитриевич делал своё дело – настраивал машину времени, доводя её до ума. А он? Он просто вцепился в этот «спасательный круг» и готовился, но в глубине души даже и не сомневался в полной бессмысленности этих занятий. И в том, что он умрёт. Без всяких сомнений и довольно скоро…
Как и предполагал профессор, какие-то остатки личности далёкого предка, которого Андрей так бессовестно подвинул из тела, сохранились. Прежде всего отрывки памяти и эмоциональные реакции на знакомых людей. Почему это сохранилось? Не ясно. Да и не важно. Главное – что это не привело к раздвоению личности. И к тому, что он не получил полную амнезию в глазах окружающих. А то было бы крайне неудобно.
Внешне вселение, кроме кратковременной «потери сознания» телом в самом прямом смысле этого слова, вылилось в несколько странное поведение. Парень поводил несколько минут напряжённым взглядом по окружающим. А потом начал «узнавать» то одного, то второго, то третьего. Понятно, что подробностей в такого рода воспоминаниях было минимально. Но личности опознал и эмоциональные реакции своего предшественника осознал. Для начала хватило за глаза. Но общения со священником избежать не удалось, слишком уж он себя странно повёл…
– Мне сказывали, что сомлел ты, – с доброй, располагающей к себе улыбкой спросил отец Афанасий.
– Да, – односложно ответил Андрейка.
– Отчего же?
– Не ведаю.
– Как сказали, что батька его погиб, так отрока и скрутило. Словно оглоблей ударило. Раз. И осел. А сам едва дышит, – вместо Андрейки ответил дядька Кондрат, друг отца, что привёл его по доброте душевной в храм «от греха подальше, а то как бы беда какая не приключилась».
– Царствие ему небесное, – вполне искренне произнёс священник и перекрестился. – Хороший человек был.
Андрейка же едва сдержал грустную, скорее даже мрачную ухмылку. Судя по тому, что он сумел вызнать, погиб отец этого тела во время обороны Тулы от татар. Перестреливался с супостатом и поймал стрелу. Иными словами, батька Андрейки отдал жизнь за них всех в честном бою.
Но это ещё полбеды.
Сыну он оставил в наследство старую саблю в дешёвых ножнах да лук татарский, трофейный, с шестью стрелами в колчане. Мерин[5 - Мерин – кастрированный жеребец. Уступал настоящим боевым коням, но был намного более доступен.] и заводной меринок[6 - Меринок – кастрированный жеребец мелкой породы. Чуть крупнее меринца (считай, пони – мелкая степная лошадка). В XVII веке после Смутного времени даже на меринцах поместные выезжали. Но в середине XVI века, до опустошения Ливонской войной, конечно, что меринок, что меринец выступали только как заводные.] его пали во время отхода к городу. Он и сам тогда едва ноги унёс. А вместе с ним утекли к татарам и сбруя, и кое-какие пожитки, и, что особенно обидно, кольчуга дедова с шеломом[7 - Шелом – разновидность шлема высокой сфероконической формы с обратным изгибом конической части. Это классический шлем из русских сказок и былин.].
Так что у Андрейки на сей момент из имущества имелся только отцовская сабля, лук с неполным колчаном стрел и достаточно худой кошелёк.
Конечно, где-то там, на берегу реки Шат, недалеко от засечной черты, имелось поместье отцовское. Но ему с него по малолетству выделят на прокорм всего 25 четвертей[8 - На Руси в XV–XVI веках уже было в обиходе трёхполье. И поместье указывали непривычно – по площади одного поля. Иными словами, если писалось, что поместье в 25 четвертей, то земли там под пашню 75 четвертей. Четверть составляет 0,5 десятины или половину от прямоугольника 80 х 30 сажен (1200 квадратных сажен) или 0,54 га.]. Пока. А полностью передадут лишь на будущий год, если сможет пройти вёрстку в новики. Но толку от этого поместья – ноль. Потому как людей на нём теперь, после такого нашествия татар, совершенно не осталось. Побили или угнали в рабство почти наверняка. И совершенно неважно в такой ситуации, 25 у тебя четвертей или 500. Работать на них всё одно – некому.
В самом же городе с поручением отцовым остались два его холопа – Устинка и Егорка. Обоим уже за тридцать лет. На вид худые, изнурённые кадры с пустым взглядом. И батя их в холопы взял лишь от милосердия великого, ибо голодали, совершенно разорившись.
И всё. Вообще всё. Больше у Андрейки не было ничего. Только два голодных рта. Пустое поместье с вытоптанными посевами и выбитыми или угнанными в плен селянами. Около рубля монетами. Сабля да лук. И целый ворох проблем, которые нужно было решить уже вчера. И ведь не решишь – поместья лишат, о чём ему очень прозрачно намекнули, ибо желающих хватало даже на пустое поместье. А ему самому сватали в послужильцы[9 - Послужилец – тот военный, который выезжал с помещиком дополнительно на службу.] пойти.
В принципе – вариант, но от безысходности.
Послужилец стоял статусом ниже, нежели поместный дворянин. А значит, переход в него – урон чести родовой. Так-то с неё самому Андрейке ни горячо, ни холодно. Но в здешней, насквозь сословной и местнической системе это значило многое. Ты опростоволосился, замаравшись каким-то дурным поступком? Так твоим внукам это ещё вспоминать будут. И ставить станут их ниже тех, кто подобного не совершал…
Так вот, Андрейка с трудом сдержал грустную ухмылку на лице при словах священника и, развязав кошелёк, достал оттуда сабляницу[10 - С 1535 года серебряный счётный рубль состоял из 400 полушек (по 0,17 грамма) или 200 московок, называемых также сабляницами (по 0,34 грамма) или 100 новгородок (по 0,68 грамма), которые именовали также копейками. Кроме счётного рубля, ходовой мерой считался алтын, состоящий из 6 московок или 3 новгородок. Имелись и иные монеты, соотносимые следующим образом: 1 алтын = 2 рязанки = 3 новгородки = 4 тверские деньги = 6 московок.].
– Прими. Не побрезгуй. На храм.
Афанасий внимательно взглянул Андрейке в глаза. И кивнул на кружку для подаяний, что стояла на небольшом столике у стены. Паренёк не стал ломаться и сделав несколько шагов, положил её туда.
Казалось бы – всего одна монета, но ценность у неё была немалая. Особенно для сироты, что лишился почти всего. А ценность пожертвования – интересная вещь. С духовной точки зрения важнее не количество, а качество жертвы. Тот, кто готов поделиться последним, стоит намного выше того, кто даёт малую толику. Так что священник, прекрасно знавший уже ситуацию Андрейки, высоко оценил этот поступок. С богатого и рубль взять мало, а тут щедрость вон какая. Хотя, конечно, и дядька Кондрат, и священник списали этот поступок на юность и глупость. Списали, но оценили.
– Что терзает тебя, сын мой? – спросил Афанасий, когда паренёк вернулся к нему.
Разговорились.
Общий посыл был прост. Андрейка пытался соскочить с расспросов, опасаясь своего разоблачения, и отвечал как можно более рублено и односложно. Афанасий же не сильно старался, прекрасно понимая, что парень потерял отца и оказался в сложной жизненной ситуации.
Зачем его сюда привели?
А на всякий случай. В те далёкие времена священник был очень уважаемым и авторитетным человеком в общине. Тем, кто ведал в вопросах мутных и непонятных. Вот и притащили ему странно пришибленного отрока. Вдруг что не так с ним? Вдруг помощь нужна?
Но обошлось.
С полчаса паренька терзали расспросами. А потом и отпустили с Богом.
Вышел Андрей на крыльцо церковное и вздохнул с облегчением. Слишком явно и шумно.
– Что сын мой? – поинтересовался Афанасий, который, как оказалось, тихо следовал за ним. – Робеешь ты отчего передо мной?
– Робею?
– А нешто нет? Вон какой вздох.
– Тяжко дышать, – ляпнул Андрейка, не подумав. Забыв совсем о том, что в те годы к таким вещам относились куда как серьёзнее. И если тебе в храме Господнем дурно, то это не спроста. Вот и оказалось, что паренька задержали ещё на полчаса. И святой водой умыли. И помолились. И в душу снова полезли. Но уже без дядьки Кондрата. Один на один…
– Да оставь ты его, Афанасий, – пробасил кто-то от двери.
Они оба обернулись и увидели воеводу.
– У отрока отец пал. Ни кола ни двора за душой не осталось. А теперь и ты его поедом ешь. Брось. Да и дело у меня не к тебе.
– Ну коли дело, – нехотя улыбнулся Афанасий, которому эта игра в кошки-мышки с Андрейкой уже начала нравиться. – Ступай, отрок. И помни – по семь раз «Отче наш» читай ежедневно не менее четырёх седмиц.
– Да, отче, – кивнул Андрей и, обозначив поцелуй руки священника, удалился. Со всем почтением и не спеша. Потому что Афанасий вместе с воеводой с интересом наблюдали за ним.
– Чего ты на него взъелся-то? – спросил воевода, когда наш герой покинул храм. – Уже шепотки до меня дошли.
– Умный он.
– Андрейка-то? – удивился воевода.
– Андрейка, – кивнул Афанасий. – Но ум свой таит. Он много чего таит, боясь явить людям. Отрок сей полон тайн. Вот меня любопытство и взяло.
– Вздор какой. Андрейка же в отца своего пошёл. Лихой рубака будет. А умом скуден. Читать, сказывают, его пытались учить, да не выучили. Совсем буквы запомнить не может.
– Может, и вздор, – легко согласился священник, и они переключились на другую тему разговора. В конце концов, к этому Андрейке он всегда сможет вернуться позже. Куда ему деваться то? Не сейчас, так потом, улучив момент, можно будет понять, что с ним не так…
Наш же герой, выйдя из храма, больше своей оплошности не повторял. Демонстративно перекрестился. И не спеша пошёл бродить по городку. А поджидавшие его рядом Устинка и Егорка следом посеменили. Выглядело это крайне забавно. Подросток лет четырнадцати с саблей на поясе, ему великоватой пока, вышагивал впереди. А за ним двое взрослых мужчин семенили. Один из которых тащил в своих руках лук и колчан. Но именно что тащил, а не надевал на себя, демонстрируя, что это не его.
Город был небольшой, поэтому Андрейка, не желая лишний раз пересекаться с отцом Афанасием, решил валить к родным пенатам. И чем быстрее, тем лучше. Проще говоря, ехать в поместье и пытаться разобраться там, что к чему. Может, не всё разорили татары. Может, осталось что ценное, и как-то прожить можно будет. Но для отъезда требовалось иметь хоть какие-то запасы. Это ведь не компьютерная игра, а жизнь. И кушать тут требовалось регулярно. Другой вопрос, что денег было в обрез. И наш герой решил перед покупками прицениться.
Крепость Тулы была в те дни набита народом, словно птичий базар[11 - Птичий базар – массовые колониальные гнездовья морских птиц.] пернатыми какунами. Весь посад сюда перебрался на время, чтобы укрыться от супостатов. И купцы тоже вместе с тем барахлом, которое удалось притащить. Татары отошли поутру. Но люди всё ещё ютились, опасаясь покидать надёжное укрытие.
Главной прелестью такой ситуации оказалась скученность купцов да ремесленников со своими товарами на минимальной площади. И почти все – на виду, из-за чего тульский кремль отчаянно напоминал Андрейке какой-то восточный базар. Да и торговаться можно было с оглядкой на других купцов и служивых. Ведь сын пострадавшего за их жизнь воина торг вести станет. Если такого начать обманывать на виду у людей – проблем не оберёшься. Вступятся же. Обязательно вступятся.
Час ходил да расспрашивал. Два. Купил за полушку немного еды, чтобы утолить голод и себе, и своим холопам. Рабам то есть.
Рабы. Да уж. Эта мысль, конечно, парня немало глодала. Он как-то не был готов к тому, что станет рабовладельцем. Но на Руси рабство было, причём исконно – сразу на момент создания. Однако, в отличие от популярных версий, это отнюдь не крепостное право. Крепостные – это крестьяне, которых прикрепляли к земле, то есть ограничивали им право передвижения. Лично же они оставались свободными. Во всяком случае, формально. Даже в период самого сурового крепостничества, когда реальное положение этих крестьян ближе всего подошло к рабскому.
Настоящих рабов на Руси называли холопами и считали движимой собственностью. А детей их приравнивали к приплоду, словно от скота, считая естественным способом прироста рабов того или иного собственника. Отменил этот кошмар лишь Пётр I 19 января 1723 года. Но до этих событий было ещё далеко. Так что и холопы, и челядины[12 - Челядь – изначально раб, захваченный во время военного похода, потом просто раб, прислуживающий при дворе господина или занимающийся сельским хозяйством.] вполне встречались в русском обществе.
В общем, купил Андрейка еды и сел кушать со своими людьми. А заодно и думать. Денег получалось настолько мало, что на них просто до весны не протянуть. Даже если жить впроголодь и драть по весне кору с деревьев для «вкусного и сытного» супчика.
В этой связи предложения пойти послужильцем не выглядели настолько оскорбительно. Всё начинало походить на ситуацию, в которой Устинка и Егорка, понизили свой статус, став рабами. Но этот Андрейка был совсем не тот, что имелся раньше. Этот Андрейка почти шесть лет готовился к тому, чтобы отправиться в прошлое, да и до этого немало учился, укрепляя, развивая и наполняя мозг всякими полезными знаниями. И продумал за время подготовки много всякого рода сценариев «поднятия бабла». А тут ведь требовалось именно оно.
Причём, как это ни странно, «поднять бабла» требовалось совсем немного. Всего-навсего протянуть до весны да добыть где-то мерина с меринком заводным или меринцом. Как минимум. Этого уже хватило бы для принятия отцовского наследства. Понятное дело, что «немного» это относительное понятие. Потому что мерин стоил в среднем от десяти до пятнадцати рублей[13 - Цены здесь и в дальнейшем приведены с опорой на книгу А. Г. Манькова «Цены и их движение в Русском государстве XVI века» 1951 года издания. Часть цен выведена аналитически на основе этого и иных источников, так как сведения о них на указанный период отсутствовали или были не точны / не полны.]. Меринок ещё от четырёх до девяти. Значит, по самым скромным подсчётам, Андрейке требовалось добыть минимум пятнадцать рублей только на «блохастых друзей». А крестьянин семейный, если работал в покое на земле доброй и угожей, давал около рубля прибыли в год. Плюс-минус. На первый взгляд – прилично. Но пятнадцать крестьян семейных на земле – это солидный результат. Не каждый поместный дворянин мог похвастаться такой популяцией под своей рукой. У бати его, к примеру, было всего семеро.
Дела…
Андрейка, посчитав, что к чему, и приценившись, начал действовать по одному из задуманных им сценариев.
Начал он с того, что сторговал у одного торговца старую лодку до весны за 15 сабляниц. В аренду. Тому она всё одно была пока не нужна. А нашему герою как-то до поместья добираться требовалось.
Потом купил у другого торговца небольшой горшочек купоросного масла за двадцать московок и одну полушку. Тот взял этот товар для продажи кузнецам, но посад оказался разорён, и когда ещё удастся ремесленникам вернуться в старое русло – неясно. А тут дурачок малолетний захотел купить товар, с которым, по всей видимости, не знал, что делать. Да, сильно дешевле, чем хотелось бы, но купцу сейчас и такая прибыль была «в струю» после татарского погрома.
Горшочек получился крошечный, едва на пол-литра, а крепость этого купоросного масла, то есть слабой серной кислоты, слабенькая. Парень проверял её, окуная струганую палочку и оценивая степень обугливания за счётное время.
У того же торговца он взял за полторы московки туесок мела. Самого что ни на есть обычного. Зачем парню он сдался – тайна, покрытая мраком для окружающих. Никто не понимал. Но раз блаженный сорит деньгами, то почему бы не продать? Хотя торговался Андрейка отчаянно, чем вызвал даже оттенок уважения со стороны торговцев, наблюдавших за этим действом.
Чуть побродив ещё, он взял у другого торговца самый дешёвый и поганый топор да напильник вроде как к нему. Но напильник исправный. Ему его продали с нескрываемой снисходительной улыбкой, балансирующей на грани насмешки. Дескать, дурачок, зачем напильник то покупать? Топор можно править и камнем. Особенно если у тебя денег нет. А тут ладно что напильник, так ещё и крупный. Таким топор не поправить. Однако Андрей не унывал, продолжая «придуриваться». Поторговались и ударили по рукам. А потом пришлось отсчитывать 72 московки.
Так же он закупил немного соли, четверть самого дешёвого зерна – ячменя и луку с чесноком немного, потратив на продовольствие ещё 39 московок. На чём его торговые дела и закончились. Спустив 76 с половиной копеек, он остался с десятком на кармане и кучей малопонятного для окружающих барахла. После чего собрался уже по утру отчалить. Благо, что татары, опасаясь подхода царёва войска, отступали достаточно энергично, и завтра в округе тульской станет относительно безопасно.
Кое-кто его даже пожалел, видя, что у парня от горя «крыша потекла». И предлагали ему разное. Например, перезимовать у них, где в долг, где за услугу в будущем. Кое-кто даже предлагал ссудить ему денег. Дескать, разбогатеет – отдаст. Но Андрейка на такие дешёвые разводы не вёлся и шёл своей дорогой…
Глава 2
1552 год, 4 июля, где-то на реке Шат
Взятая в аренду лодка была совсем убогой и текла безбожно, из-за чего приходилось регулярно приставать к берегу и отчерпывать из неё воду. Вот путешествие и затянулось. И даже пришлось ночевать где-то в двух третях пути. Хотя, если бы лодка была в порядке, добрались бы до места к сумеркам первого дня. Или даже раньше. А так – встали вечером на стоянку. Развели костёр. И Андрейка попробовал лодку отремонтировать.
У него, конечно, имелись Устинка да Егорка, но их инициативность была минимальна. Они жили по формуле «Что воля, что неволя – всё равно» и не сильно стремились к чему бы то ни было. И он их понимал. Когда ты раб, то, чтобы ни сделал, всё одно, результат твоего труда тебе не принадлежит. Вот они и не стремились ни к чему и ни в чём не старались. Даже если знали или умели. Жив? Поел? И довольно[14 - Ситуация эта никуда не делась и в XXI веке. Например, владельцы торговых сетей частенько урезают зарплаты своим сотрудникам в рамках оптимизации своих расходов, лишая их всякой мотивации, из-за чего их сотрудники на работе номер отбывают и не имеют ни малейшего желания стараться. Ради чего? Из-за этого продажи падают, а списание товара растёт. Как следствие, прибыли продолжают падать. И не понимающие сути проблемы владельцы бизнеса ещё сильнее секвестируют расходы, урезая зарплаты, доводя мотивацию своих сотрудников до рабской, то есть никакой. Понятно дело, что простым поднятием зарплаты ситуацию с мотивацией не решишь. Но, не поднимая её до адекватного уровня, проблему можно хоть как-то решить только заменой персонала на гастарбайтеров из ещё более бедных стран, само собой с черным оформлением. Да и то – до поры до времени. Правда, кроме мотивации, недурно ещё и квалификацию иметь, и другим факторам соответствовать, но это уже другой вопрос…]. Вот. Он даже не стал пытаться им что-то объяснять поначалу. И был вынужден действовать самостоятельно.
Сел, значит, наколол топором тонких мелких щепок и начал ими конопатить лодку. Вбивая их в щели. Опасно. Можно было легко дать трещинам ход и вообще оказаться без лодки либо усугубить ситуацию. Но Андрейка осторожничал и аккуратно подбивал их туда. И стремился не к тому, чтобы полностью прекратить течи, а лишь уменьшить их до разумных пределов.
Понятное дело, что по уму конопатить нужно коноплей или хотя бы ветошью какой. Но ни того ни другого под рукой не наблюдалось. А плыть требовалось. И главное – трещин было много. ОЧЕНЬ много. Старая лодка вся рассохлась, видимо пролежав довольно долго на берегу под солнышком.
Так или иначе, но усилия парня оправдались, и с утра они пошли уже куда как бодрее, не останавливаясь то и дело отчерпать воду. Да, она прибывала, так как щели никуда не делись, но куда как меньше. И её можно было отчерпывать простой деревянной кружкой, а не, вытащив на берег, разгружать и опрокидывать, выливая накопленную жидкость…
– Приплыли, – констатировал Андрейка, когда из-за очередного поворота реки показался отцовский дом. Точнее то, что от него осталось.
Когда-то это был сруб-пятистенок.
На первый взгляд – скромно. Тем более для поместного дворянина, пусть и мелкого. По крайней мере, наш герой ожидал чего-то большего. Но простые селяне в таких не жили. Подобные домики были для них слишком дорогим удовольствием, вынуждая обходиться землянками, мазанками и прочими эрзац-решениями. А вот поместные дворяне – да, пользовались. Они пусть и с трудом, но могли себе такие «хоромы» позволить. Как и отдельные зажиточные персонажи в сёлах.
Обойдя вокруг остатков избы, Андрейка лишь пожал плечами. На его взгляд, избушка была маленькой. «На выпуклый взгляд» три на пять метров да всего в один этаж. Хотя Устинка сказывал ему в дороге о большом доме. Так что наш герой был в некоторой растерянности. Скорее всего, в местных реалиях этот домик и считался большим. Как знать? Во всяком случае, застройка Тулы никакой монументальностью не отличалась. Двухэтажных домов практически не было.
Более внимательный осмотр дома дал достаточно интересный вывод. Венцы его уцелели на добрый метр от земли. Обгорели в разной степени, но уцелели. Перекрытия провалились внутрь, как и солома с крыши. Она, по всей видимости, была сыровата, из-за чего не столько горела, сколько чадила. И обвалившись, стала активно вытеснять своими продуктами горения кислород. Что и потушило дом. А вместе с тем спасло от огня и то, что лежало на полу. Понятное дело – после татар там вряд что-то ценное осталось. Но в сложившихся условиях даже лишний горшок керамический – уже полезное приобретение…
– …мать! – в сердцах воскликнул Андрейка, зацепившись за какую-то палку и едва не упав.
Выругался. И замер, задумавшись. Ведь никто вокруг не говорил ни единого слова о его матери, а тело не сохранило никаких воспоминаний. Но ведь так не бывает. Отцы не размножаются почкованием. Вот он и решил поинтересоваться у своих холопов, вдруг они знают.
– Так взмерла она, – удивился Егорка. – Почитай, лет ужо за добрую дюжину. Как понесла опосля тебя, так Богу душу и отдала.
– Али запамятовал? – не меньше удивился Устинка.
– Как в тумане всё… – осторожно ответил Андрейка.
– Бывает, – тяжело вздохнул Егорка, потерявший всю семью во время татарского набега. И все эти воспоминания об умерших родичах растеребили в нём грустные мысли.
– А какая она была?
– Прасковья-то? Уродилась дочерью Семёна Крапивы[15 - Кроме именования по имени с указанием родителя (отчества), в те годы (да и до сих пор, по сути) частенько использовали связку из личного имени и прозвища.], что из Коломны, – уважительно произнёс Устинка и, подняв глаза к небу, перекрестился, а потом добавил: – Добрая баба была. Царствие ей небесное.
– А что? Дед-то мой жив ещё?
– А кто же про то ведает? – пожал плечами Устинка. – Я его уже много лет не видал.
– Коли весточка до него дойдёт, сам объявится.
– Да, – кивнул Устинка, согласный с Егоркой.
– Может, к нему и податься? – подумал вслух наш герой.
– Денег он тебе не даст, – твёрдо произнёс Егорка. – И мерина не даст. Даже меринца.
– А почто так? Не люб я ему?
– Люб… не люб… Не имеет он лишних коней и денег. У самого трое сыновей да семеро внуков, окромя тебя и бати твоего покойного. И ты один тута, как отломанный ломоть, а они все под боком.
Андрейка немного помолчал, размышляя о том, как дела его складываются. И о своих «родственниках Шредингера», которые вроде бы и есть, а вроде бы и нет.
Точнее, не так.
Они есть. Точно есть. Пусть не дед, так дяди или братья двоюродные. И если совсем припечёт – к ним имеет смысл обратиться. Потому что пойти под руку того же деда не в пример лучше, чем оказаться под началом чужого человека. Дед ведь не заинтересован в том, чтобы Андрейка сидел в послужильцах пожизненно.
Но всё одно клеймо послужильца – серьёзное дело. От него не так просто отмыться. Даже если ты под рукой родича ходил – всё равно плохо. Не потому, что под рукой, а потому, что послужильцем, а не полноправным поместным дворянином. Для карьеры в здешних веках – огромное дело! Как Андрейка читал в своё время и как краем уха уже услышал – местничество здесь цвело и пахло до такой степени, что могло войско парализовать. Иоанн IV свет Васильевич царь и Государь Всея Руси, конечно, мог много кому хвосты накрутить. Но даже он пока не в силах был противодействовать местничеству. А в нём что главное? Не допускать родового позора и не ходить «на понижение», то есть держаться дел, в которых чести больше. И копить статус, копить потихоньку, передавая положение от отца к сыну. Этакий вариант родового рейтинга.
