Стаканы со звоном ударились друг о друга. Все выпили, и Кирилл тоже – едва не поперхнувшись. Шепотом спросил у Лары, морщась и ставя стакан на стол:
– Что это?
– Сидр, – удивилась та. – Вкусный, чего кривишься?
– Я никогда раньше не пробовал алкоголь, – вспомнив, что означает «сидр», признался Кирилл.
– Да ты че?! – Джек охнул и схватился за сердце. – Ну все, звездец тебе теперь. Через минуту под стол рухнешь. Держись за лавку крепче!
Кирилл машинально схватился за лавку. Потом покосился на Лару, и по ее попыткам сдержать смех понял, что над ним издеваются. Разжал руки.
– Сам держись, – буркнул он.
В пререканиях с Олегом такая тактика обычно срабатывала.
Джек открыл было рот – явно не планировал оставлять жертву в покое, – но тут, по счастью, Татьяна принялась дергать отца за рукав.
– Пап, ну хватит, что ли? Официальная часть закончена? Ребятам вставать рано, а мы еще потанцевать хотели.
Максим Дмитриевич сделал строгое лицо.
– До одиннадцати! Не дольше! Пожалейте гостей.
– Да не дольше, не дольше… Наро-од! – бодро окликнула Татьяна. – Сдвигай столы! Тащи музыку!
Поднялся веселый кавардак, и стало ясно, чего все так ждали и почему с таким нетерпением переглядывались.
Кто-то уносил посуду, кто-то сдвигал столы. Притащили «музыку» – автомобильную магнитолу. Мелодию, полившуюся из магнитолы, Кирилл узнал – слышал эту композицию не раз в комнате у Даши. Сам он музыкой не увлекался, а вот подруга подобные тягучие напевы обожала.
Адапты быстро разбились на пары – парень подходил к девушке, брал за руку, они выходили в центр, обнимались и начинали покачиваться. Ничего общего эти «танцы» с теми – бальными и народными – которые Любовь Леонидовна показывала воспитанникам на мониторе во время уроков общего развития, не имели. С балетом – тем более. Сложностью движения танцующих не отличались. Пожалуй, и Кирилл смог бы так покачиваться – если бы набрался смелости подойти к девушке. Он представил, что тут была бы Даша… Да, пожалуй, ее без стеснения сумел бы пригласить. И у них нашлось бы, о чем поговорить, покачиваясь вот так.
Композиции сменяли одна другую. На третьей или четвертой к Кириллу подошел Максим Дмитриевич.
– Засыпаешь?
– Ага.
– Вот и я тоже. Пойдем, провожу в спальню. Этих-то, двужильных, если не разогнать – весь день плясать будут.
В коридоре было темно, Максим Дмитриевич зажег фонарь. Его луч осветил вспорхнувшую с подоконника пару. Подойдя ближе, Кирилл не без удивления узнал Джека. Адапт заслонил собой девушку, торопливо поправлявшую одежду – за его спиной мелькнула голова с разноцветными заколочками. В отличие от подруги, внезапным появлением посторонних ловелас не смутился.
– Ух ты! Никак, сокровище наше. – Джек скользнул по Кириллу насмешливым взглядом. – Дмитрич, тебе, может, помочь? А то ж оно у нас на трезвяк-то спотыкается, а тут еще алкоголя употребило! Как бы по дороге не рухнуло.
– Спасибо, – сухо отказался Максим Дмитриевич, – обойдемся. Перевел взгляд на девушку. – Наталья?…
Та, покраснев, забормотала что-то про «стоим, разговариваем» и «че такого». Максим Дмитриевич вздохнул.
– Да говорите на здоровье. Только слез потом не лей… Идем, Кирилл.
– Беда сплошная с этими девицами, – поделился со спутником он.
Кирилл, мало что поняв, многозначительно «угук-нул». А Максим Дмитриевич погрузился в свои – очевидно, невеселые – мысли и больше ничего не говорил до самой спальни.
– А Рэда ты слушайся, – неожиданно посоветовал мужчина перед тем как попрощаться. – И других не чурайся. Что бы там ни было, ребята они правильные. Если кто здесь и способен довести тебя до места, так это Сталкер… Хорошего отдыха.
Глава 5
Ногинск – Киржач (40 км)
– Все, приплыли. Днюем тут.
Телега останов илась, и Кирилл едва не завопил от радости. Сегодня он «учился ходить», держась за Рэда, дважды: до обеда и после. И если до обеда все шло неплохо и два часа честно отшагал, то потом, после того, как отдохнул в телеге и поел, оказалось, что ноги за это время налились свинцом. Они стали страшно тяжелыми и болели. Передняя поверхность, задняя – каждый шаг отдавался болью.
Кирилл сказал об этом Ларе. Та сноровисто ощупала ноющие конечности.
– Так больно?… А так?… Нормально все, – уверенно заявила она. – Это мышцы, с непривычки болят. Сегодня и завтра помаешься, а потом полегчает. Как на дневку встанем, напомни, разомну тебя. А пока – терпи. И смотри, Сталкеру не жалуйся! Он хуже Германа, нытья терпеть не может.
И Кирилл, сцепив зубы, терпел. Жаловаться Рэду он и без Лариного предупреждения не стал бы – тем более что тот со вчерашней ночи общался со спутником исключительно короткими командами. Слезай, пошли; стоп – яма; налево, направо – и все.
В палатке Кирилл выбрался из кокона, зажег фонарь и принялся обустраиваться. Снаружи доносились негромкие звуки – адапты занимались своими делами.
На вопрос любознательного миссионера, почему на дороге нельзя даже фонарем пользоваться, а во время стоянок отряд спокойно разжигает костры, не опасаясь ни Диких, ни расплодившихся в лесу хищников, Лара с недоумением ответила, что ни Дикие, ни звери из ума пока вроде не выжили. Первым в свое время так «насовали», что нападать на охраняемый лагерь не рискнут, даже если будут с голоду помирать – разве что какие-нибудь отморозки нездешние сунутся, которые про Сталкера не слыхали. А от вторых отлично защищает костер.
Сама Лара Кирилла скоро навестила – принесла ужин.
– Сталкер велел в палатке тебя кормить, – пояснила она. – Чтоб ты по темноте не шарился.
– Спасибо. А ты?
– Я – со всеми. Ешь, я подожду, чтобы посуду забрать. Ты ведь сам помыть не сможешь.
– Спасибо, – неловко повторил Кирилл.
И подумал, что новый ПНВ нужен до зарезу. Без него он получается абсолютным иждивенцем: адапты ставят лагерь, готовят еду, моют посуду, а «пассажир» сидит в сторонке и палец о палец ударить не в состоянии.
С одной стороны тут, конечно, налицо то самое разделение по способностям, о котором говорили Елена и Вадим – в Бункере ведь тоже готовила и мыла посуду повариха Валентина Семеновна. А тут… Тут это, наверное, не так-то легко проделать. И вроде несправедливо получается.
– А где Рэд? – скрывая неловкость, перевел разговор Кирилл. – То есть, Сталкер?
– С парнями в поселок ушел. – Лара была занята: она рассматривала собеседника. Занималась этим с самой первой ночи, ужасно тем самым предмет разглядывания смущая. – Часа через два нарисуются, не раньше.
– А тут есть поселок?
– Прикинь, – фыркнула Лара. – Киржач.
– А скажи, пожалуйста…
Кирилл догадывался, что и этот вопрос покажется адаптке глупым – как казались спутникам большинство его вопросов, – но любопытство пересилило. К тому же Лара, при всем своем странно повышенном интересе к его персоне – не Рэд. Она добрая, веселая. Если командира навязанный в Бункере попутчик очевидно раздражал, то ее скорее забавлял. И улыбка у Лары была очень милая.
– Почему же тогда мы спим в палатках? Почему нельзя в этом Киржаче остановиться?
– Они к себе дневать не пускают. Они там вообще на всю башку долбанутые.
– То есть?
Лара вздохнула.
– Вы в своей норе вообще, что ли, сидите – ни хрена не знаете? Они, это самое… не помню, как называется. Которые в бога верят.
Лара нахмурилась, вспоминая нужное слово. Кирилл попробовал помочь:
– Монахи?
– Не… По-другому как-то. Герман говорит, это были такие люди, которые вообще ни фига не делали, даже не работали, молились только. Им ихние главные головы морочили – и они все отдавали, что у них было. И вообще во всем слушались. Им скажут убить кого-нибудь – убьют. Скажут с собой покончить – покончат. Представляешь, какие придурки?
– Может, сектанты?
– Ну, может… Не помню. В общем, когда все случилось, тут как раз эта их банда стояла. Собрание было какое-то, со всей страны понаехали. Взрослые, как везде, почти все сгорели, а который остался – у него жена сгорела. И крыша поехала из-за этого.
– Что? – не понял Кирилл. – Какая крыша? Куда поехала?
Лара расхохоталась.
– Блин, помрешь с тобой! Никуда, просто говорят так. Чокнулся он, – пояснила она. – Ну, с ума сошел. Решил, что это их бог наказал – из-за того, что они со своими женщинами сексом занимались. И до сих пор так думает. Девчонок он всех выгнал, и они умерли, а может, он их даже сам перебил – это сейчас уже никто не знает. А пацанов оставил. Они, конечно, выросли давно, старше нас. И теперь, получается, у них поселок – человек двадцать, но там ни одной женщины нет. Герман тому уроду сто раз объяснял, что бог тогда, получается, весь мир наказал – а тот будто и не слышит. Твердит – «мы несем кару господню», и хоть ты тресни. Герман, когда еще один ходил, дневал в Киржаче, но, говорит, паршиво там. Прям, говорит, как будто давит все! И кормят погано. В общем, мы в Киржач на дневку даже не просимся. Тем более, нас с Олеськой они бы все равно не пустили. Потому что мы – скверна. Это значит, плохие, – с важностью пояснила Лара слово, которое, вероятно, сочла Кириллу неизвестным – хотя как раз его-то он знал. В отличие, например, от понятия «заниматься сексом» – которого не знал, но переспрашивать постеснялся. – Наши над ними ржут, а этим по фигу…
Кирилл слушал жуткую историю и поражался беспечности, с которой звучал рассказ.
Некто – человеком это чудовище не назовешь – в угоду своим странным и явно психопатским наклонностям то ли убил, то ли выгнал на произвол судьбы – учитывая обстоятельства, разница невелика – десяток, а то и больше, маленьких девочек! А оставшимся с ним, когда-то тоже маленьким, мальчикам, на всю жизнь изуродовал психику! И Герман, командир адаптов, об этом знает – и общается с сумасшедшим выродком? Как ни в чем не бывало? А Рэд и другие ребята преспокойно ведут с ним товарообмен – яблоки, лимоны, что-то там еще…
Ох. Яблоки и лимоны!
Кирилл очень любил и то, и другое, а лимоны мог поглощать прямо дольками, удивляясь прочим обитателям Бункера, которых перекашивало от одного только зрелища. Любовь Леонидовна говорила, что тут налицо нарушение кислотного баланса – дисфункция, конечно, но неопасная, наоборот, натуральные витамины очень полезны. Так вот, откуда любимые «витамины» появлялись в Бункере!
Кирилла даже в пот бросило. Неужели Сергей Евгеньевич все это знал? И ничего не делал? Ведь Цепь составилась около десяти лет назад, эти мальчишки, которых сейчас превратили в сектантов, были тогда совсем маленькими. Их ведь сто раз можно было забрать из Киржача! Не к Герману отвезти, конечно – тому со своими бы управиться, – но есть ведь другие поселки. Как же так…
– Ты чего? – встревожилась Лара. – Морда – как будто на змею наступил. Тошнит, что ли?
– Нет… Спасибо. Просто устал. Ты иди, пожалуйста. Я посплю.
– А ноги? Давай, массаж сделаю?
– Не надо. Спасибо. – Кирилл боялся, что не сдержится и начнет задавать вопросы, которые задавать не следует. – Хорошего отдыха.
– И тебе. – Лара, собрав посуду, в недоумении вылезла из палатки.
А Кирилл сжался в комок, и долго так пролежал.
Он только сейчас начал понимать, что имел в виду Сергей Евгеньевич, когда говорил: «Ты встретишь там другую жизнь. Совершенно не похожую на ту, которой живем мы. Она наверняка тебя шокирует, скорее всего, напугает…»
«Я не боюсь!» – Кирилл тогда казался себе очень храбрым.
«Это ты сейчас не боишься. Здесь, в Бункере, мы создали для вас мир, в котором нечего бояться. А там, на поверхности, тебе не раз станет страшно. И больно, и отвратительно… Каждое из поселений Цепи развивалось по своим законам, и далеко не везде эти законы совпали с общечеловеческими. Диким – тем всего понадобилось несколько месяцев, чтобы скатиться в каменный век. Человек, как ни жестоко это звучит, гораздо ближе к животному, чем кажется. Он с удивительной охотой дичает. Подчиняется более сильному, зарастает грязью, перестает контролировать свои чувства и желания. Ведь это так легко и приятно – поддаться гневу! Или страху! Уйти от ответственности, сломаться, говоря себе – он сильный, он меня заставил! Я бы этого не сделал, но что я могу – против него… Ты можешь быть очень сильным физически, но подспудное желание повиноваться сидит в каждом. Каждому хочется, чтобы кто-нибудь думал и решал за него: такова природа человека. И именно тем ты и отличаешься от животного – тем, что побеждаешь свою природу. Преодолеваешь ее. Учишься мыслить и принимать решения, бороться с собственной ленью, страхами, желаниями. Но, к сожалению, далеко не все представители рода человеческого готовы к подобной борьбе».
Кирилл тогда важно кивал – уверенный, что уж он-то готов к чему угодно.
А сейчас… Сейчас картина мира, до сей поры такая знакомая и понятная, стремительно поворачивалась другой стороной. Кирилл лежал и думал.
* * *
Рэд появился в палатке уже почти засветло. К тому времени у Кирилла был готов вопрос, с которого собирался начать беседу. Аккуратно выведать, предпринимал ли Сергей Евгеньевич попытки спасти несчастных мальчишек. Непонятно, для чего, но почему-то очень хотелось убедиться, что предпринимал.
– Скажи, пожалуйста, а откуда в Киржаче лимоны?
Рэд не удивился ни вопросу, ни тому, что Кирилл не спит.
– Эти убогие в доме живут, где раньше префектура была, – вытаскивая из рюкзака спальник, пробурчал он.
Кирилл, покопавшись в памяти, вспомнил, что такое «префектура». И догадался, что пренебрежительное «убогие» – состоящее из одних лишь представителей мужского пола население Киржача.
– До того, как все случилось, там дерево росло, лимонное. Прямо в доме, в здоровом таком горшке. Для красоты. Потом они из косточек новые деревца вырастили. Большие уже, мне вот так. – Рэд показал по плечо. – Герман говорит, что ему точно не светит, а вот если кто из нас еще лет хотя бы десять протопчется – может, и новый урожай попробует.
– Герман сам еще не старый, – обескураженно пробормотал Кирилл. Вроде бы подготовился к разговору, но от такого цинизма слегка растерялся. – Ему жить да жить…
Рэдрик вместо ответа поглядел непонятным долгим взглядом, но ничего не сказал. Принялся раздеваться.
Снаружи почти рассвело, ткань палатки удерживала ультрафиолет, однако свет пропускала отлично. И Кирилл вдруг заметил на бурой спине Рэда, на его руках и плечах темно-коричневые пятна. При искусственном освещении они сливались с кожей, а сейчас отчетливо проступили.
– Что это?
– Где?
– Ну, вот… Разводы.
Рэд попытался рассмотреть спину, явно не понимая, о чем речь.
– Да где?
Кирилл неловко указал на голое плечо.
– Вот… И вот.
– А-а. Так это от солнца, они у всех такие. Ну, то есть, у нас – у всех. Кто больше по солнцу шарился – у тех больше, кто меньше – у тех поменьше.
– Я не замечал.
