Рэд хмыкнул.
– А ты нас вообще замечал?
– Конечно! Вы же все у нас учились. И каждую неделю приходили, с продуктами.
– Мы-то приходили. Вот только тебя я ни разу не видал! Хотя, между прочим, целый год на вашу школу угробил. И потом, вы ж на свет не выползаете. А при лампочках ожоги плохо видны.
Ответить тут было нечего. До сих пор Кирилл действительно с адаптами не общался.
Никто им с Олегом и Дашей этого не запрещал, просто расписания занятий не совпадали. Когда у Кирилла с друзьями наступал перерыв, адапты занимались. И наоборот. В свободное время воспитанники Германа гуляли на стадионе, а троица из группы раннего развития «Солнышко» – около бывших испытательных стендов, с противоположной стороны, бункерный ремесленник Тимофей оборудовал там для них детскую площадку.
Адапты носились по стадиону в полной темноте, и разглядеть их сверстники не могли. Да и Любовь Леонидовна уверяла, что смотреть на действо, которое «эти бешеные сайгаки» именуют игрой, а уж тем более принимать в нем участие, цивилизованным людям ни к чему. На площадке «малышам» на время прогулок включали свет, но площадка была обнесена глухим забором с колючей проволокой – защитой от зверья, – поэтому увлеченные игрой адапты соседей не видели. И, как понял сейчас Кирилл, даже не догадывались об их существовании.
Продукты подопечные Германа привозили ближе к утру, когда бункерные «малыши» занимались в лаборатории или смотрели учебные фильмы. И то и другое было значительно интереснее, чем мелькающие в коридоре фигуры, кажущиеся одинаковыми в своих камуфляжных костюмах, молчаливо таскающие мешки и ящики. Да и находиться в это время суток вблизи открытого люка для обитателей Бункера было небезопасно. Те, кто жил под землей, действительно никогда не «выползали на свет». За них это делали адапты. И расплачивались за приспособленность к новому миру собственной шкурой – в самом что ни на есть прямом смысле.
Не то чтобы Кирилл раньше всего этого не знал. Сергей Евгеньевич часто рассказывал об адаптах – о том, что подземные жители многим им обязаны, что тяжелый труд «наших кормильцев» следует уважать. Рассказывал об удивительных адаптских глазах – приспособившихся к ночной темноте, но утративших пигмент радужной оболочки. Все питомцы Германа родились обычными ребятами, с разным цветом глаз, но из-за постоянного нахождения в темноте и воздействия на организм излучения, цветность постепенно пропадала. Годам к десяти глаза адаптов приобрели одинаковый светло-серый – или, реже, светло-желтый, как у Рэда – оттенок. Брови и ресницы из черных превратились в белые. Волосы стали расти гуще, но выцвели и утратили мягкость. Длинными они не отрастали, обламывались. То же самое у взрослых юношей происходило с усами и бородой. А кожа адаптов, напротив, потемнела, приобретя густо-бурый цвет, и если кто-то из них – «некоторые беспечные личности, по недосмотру и легкомыслию» – оставался на солнце дольше, чем положено, расплачивался за это жестокими ожогами, следы от которых невозможно было свести.
Любовь Леонидовна сопровождала лекции показом фотографий, на которых хорошо были видны эти самые следы. И никогда не ленилась повторить, что это адапты отделываются ожогами, потому что уже приспособились к нынешнему жестокому солнцу. А, попади на свет кто-нибудь из них, обитателей Бункера, пусть даже на гораздо меньшее время – непременно умрет в страшных муках! И выразительно смотрела на Олега, который не раз заявлял, что вот бы было интересно посмотреть, как там и что, за воротами Института.
И вот сейчас Кирилл воочию увидел, как именно адапты «отделываются». И, оказывается, вовсе не «некоторые беспечные личности», а каждый из них.
– Это… очень больно?
– Что? – не понял Рэд.
Пока Кирилл предавался задумчивости, адапт деловито готовился ко сну – раскатывал коврик и спальный мешок.
– Ну, вот… когда солнце обжигает.
Рэд перестал укладываться. Светлые глаза нехорошо прищурились.
– Я тебе кто – крыса ваша подопытная? Обожжет, тогда узнаешь.
Кирилл обиженно замер.
– Если обожжет, я просто умру, и все.
– Не просто, – буркнул Рэд. – Сперва помучаешься.
Однако тон немного сбавил. Он, очевидно, знал, что Кирилл говорит правду: для него ожоги будут смертельными. Не в первый уже раз Кирилл подумал, что, кажется, этот парень знает о нем гораздо больше, чем сам он – о Рэде и его соплеменниках.
– Не ссы, не обожжешься. Не дам.
Рэд вдруг резко качнулся в сторону Кирилла – тот в испуге отшатнулся. Но адапт, бросив на него презрительный взгляд, всего лишь погасил забытый фонарь: сдавил фитиль прямо голыми пальцами.
Кирилл не сдержался и охнул.
– Дрыхни давай, – проворчал Рэд. – Время – белый день, завтра глаз не продерешь. И не шарахайся так. Если соберусь влепить, все равно никуда не денешься. А на солнце лучше не попадай. Это – боль такая, что лучше б сдохнуть. Ты хоть знаешь, почему мы такие сиплые?
– Потому что курите, а это очень вредно для легких и связок, – брякнул Кирилл.
И тут же понял, что, кажется, сморозил очередную глупость.
– Во-о-он оно что, – непонятно глядя на него, протянул Рэд. – Курим, значит. Прямо в колыбели начинаем, или как?
– Я… не знаю, – смешался Кирилл. – Просто… Нам так говорили.
– Ну да. Даже знаю, кто говорил! А еще что мы делаем? Торчим-бухаем, девок портим? Как Дикие, да? И у нас поэтому кожа как у негров, и волосы белые – так?
– Нет! – выкрикнул Кирилл. Ему очень хотелось заступиться за Любовь Леонидовну. И было страшно неловко оттого, что про пьянство и сравнение с Дикими Рэд угадал. – Любовь Леонидовна объясняла, что это от солнца.
– Надо же. А могла бы сказать, что все от «нездоровых привычек», – адапт очень натурально передразнил воспитательницу. – Вы б и на это повелись. – Заступничество Кирилла Рэда не проняло. – Вот же дура старая.
– Замолчи! – Кирилл очень постарался, чтобы голос прозвучал твердо. – Не смей так говорить о Любови Леонидовне. Может быть, она не во всем права, но это – не повод оскорблять пожилую женщину. Тем более, в моем присутствии.
– Да ладно? – Рэд прищурился. Плавным рывком – только адапты так умели, пластично, но очень быстро – перетек из лежачей позы в сидячую. – В присутствии? И что ж ты мне сделаешь, интересно? По хлебалу зарядишь?
– Перестань. Я уже говорил, что не умею драться. Кроме того, мы оба знаем, что ты не причинишь мне вреда.
На это Рэд не ответил. Молча улегся на спину. В пальцах у него зашевелился невесть откуда взявшийся веер сюрекенов, адапты любили их крутить.
Веер то сдвигался, то раздвигался, словно машущая крыльями птица. Учитывая, что края «звездочек» были острее бритвы – Кирилл покосился на залитый медицинским клеем палец – это занятие требовало необыкновенной ловкости. Зрелище завораживало. Кирилл следил за сюрекенами, словно заколдованный.
– А чего ж тогда шарахаешься, как от чумного? – Веер в адаптских пальцах замер. – Если вреда не причиню?
– Это… от неожиданности.
Рэдрик хмыкнул. Веер снова пришел в движение.
– Подожди, – заторопился Кирилл. Сейчас очень важно было все объяснить. – Я вовсе тебя не боюсь! Просто не привык пока. Тебе ведь случалось у нас бывать, ты сам видел, что в Бункере – совсем другая жизнь! У нас за эти пятнадцать лет как будто разные культуры сложились, понимаешь? У вас – военизированная, походно-полевая, а у нас – типичный академический рассадник. – Это было любимое выражение Сергея Евгеньевича. – У нас никто никого не окрикивает, не одергивает, не командует. Все – взрослые, умные люди, и все отлично знают свое дело…
– А мы не знаем, да? – набычился Рэд. – Вы – умные, а мы говно бессмысленное – так, что ли?
– Да я не о том! Ну почему ты сразу в бутылку лезешь? Я про себя говорю. Пытаюсь тебе объяснить, что к окрикам не привык. И чтобы меня дергали или толкали, тоже не привык… А еще меня никогда не били. А ты уже – сколько раз ударил.
– Я тебя бил?! – взвился Рэд. Он даже из спальника выпрыгнул от возмущения. – Когда?!
Сюрекенов у него в руках уже не было. Мощью обнаженного тела и позой – встав на одно колено, нависнув над Кириллом – рассерженный адапт напоминал гладиатора из сериала «Спартак». Если бы гладиаторы носили мешковатые трусы непонятной расцветки.
– Сегодня, – растерялся Кирилл, – когда мы на дороге были. Я отвлекся и в яму наступил, чуть не упал. Ты меня тогда поймал, говоришь – куда ж ты прешь, жопа слепая? – и коленом по заду стукнул. Помнишь?
Рэд так яростно возмутился, что Кирилл, несмотря на хваленую память, готов был в себе засомневаться. И смотрел на застывшего в гладиаторской позе адапта с неуверенностью – хотя сказанное на дороге процитировал слово в слово. Сам бы такой текст в страшном сне не выдумал.
– И ты считаешь, что пинка по заднице – это я тебя бил? – уточнил Рэд.
Кирилл утвердительно кивнул.
– Охренеть. – Адапт перетек обратно в спальник. – Н-да.
Кирилл, втайне ожидающий понимания и извинений, замер.
– Значит, так, – не глядя на него, решил Рэд. – Как там у вас, в Бункере, принято, мне плевать. Моя задача – тебя довести и вернуть назад. То, что ты считаешь, я тебя бил – по нашим понятиям, пальцем не тронул. – Он приподнялся на локте. – Не я к тебе в Бункер вломился, а тебя мне на шею повесили! Здесь, в походе – свои правила. Сюси-пуси с тобой разводить никто не будет, времени нет. – Рэд помолчал. – Сказать, почему мы сиплые?
Кирилл осторожно кивнул, не понимая, при чем тут это.
– Орали много, – спокойно объяснил Рэд, – когда мелкие были. От боли. Когда обгорали.
Кирилл почувствовал, что у него в ужасе расширились глаза.
– Орали – ну, и доорались. Дурные ж были, боль терпеть не умели. Вот, и посрывали связки. У некоторых вовсе голоса не осталось, как у Олеськи. Она потому и молчит всю дорогу, что говорить тяжело… Чего уставился? Скажи еще, не знал?
Ответить Кирилл не смог. Горло перехватило не хуже, чем у безголосой Олеси.
Рэд, до того смотревший недоверчиво, теперь, кажется, поверил. Тепла во взгляде не прибавилось, но и злость ушла.
– «Курите потому что», – горько передразнил он. – Олеська, между прочим, вообще не курит, и даже, если рядом закурить – в сторону отходит. Ей нюх сбивать нельзя… Ударили, блин, его! По жопе двинули. Охренеть – событие! Ладно, спи давай.
Он запахнулся в спальник и отвернулся.
Прошла минута или две, прежде чем Кирилл сумел выдавить:
– Хорошего отдыха.
Ответа, разумеется, не дождался.
Глава 6
Киржач – Пекша (40 км)
Вечером у Кирилла болели не только ноги, но и все тело.
– Ты чего во сне подвывал? – подозрительно спросил Рэд.
Вокруг была еще не ночь – вечерние сумерки. И в этих сумерках Кирилл разглядел, что за ту минуту, пока сам он, разбуженный недовольным окриком, пытался сообразить, на каком свете находится, Рэд успел одеться и скатать спальный мешок.
– Я аж подпрыгивал. Че стонал, ну?
Таиться смысла не было.
– У меня все болит, – признался Кирилл. – Везде.
Рэд нахмурился. Зажег фонарь – Кирилл зажмурился, ослепнув – и дернул за молнию спальника. Тот предательски развалился на две части, и Кирилл оказался перед адаптом в одних трусах.
– Не трогай меня! – Он неловко попытался поймать застежку. – Я встаю, не надо…
– Да не дергайся ты. – Рэд хлопнул его по руке. – Хуже бабы, блин! То «не смотри», то «не трогай»… – Он цапнул переставшего сопротивляться Кирилла за плечо и перевернул на живот. С облегчением констатировал: – Ожогов вроде нет.
– Естественно, нет! – Кирилл, вырвавшись из железных пальцев, схватил брюки. Вчера не догадался сложить одежду, и теперь она оказался мятой и вывернутой наизнанку. – Во-первых, откуда им взяться, а во-вторых, я ведь объяснил – я не переживу ожогов.
– Да хрен тебя знает, что ты переживешь. Чудной ты. Сам белый, как молоко, а чуть тронь – пятно красное.
Кирилл бросил взгляд на плечо.
– Это сейчас пройдет.
– А болит все почему?
– Не знаю…
– Сталкер, да отцепись ты от него, – донесся снаружи мурлыкающий голос. – Вот же докопался, как пьяный до радио – спой да спой! Привет, мальчики.
Полог палатки откинули, и Кирилл порадовался, что успел натянуть хотя бы брюки.
– Чего тебе? – хмуро бросил Рэд.
– И тебе: добрый вечер. Воды бункерному принесла, умыться… На. – Лара сунула Кириллу в руки плоскую флягу. – А болят у него мышцы – от усталости и от того, что на твердом спал. Вспомни, когда Дмитрич с нами в Бункер ходил, то же самое было.
– Ну и что теперь? – проворчал Рэд. Хотя в голосе послышалось облегчение – видимо, слова Лары его успокоили. – Перину ему тащить?
– Зачем перину, можно подругу позвать! – Лара игриво засмеялась.
Сердитости Рэда она, в отличие от Кирилла, не боялась, и настроение у нее от недовольного бурчания не портилось. Лара лукаво улыбалась, и на щеках играли ямочки.
– Вот дойдем до Пекши, там девчонок много! Может, и склеит себе попутчицу. – Адаптка с нескрываемым интересом разглядывала белое тело Кирилла – а он, как назло, не мог отыскать в комке вещей футболку. – Слышь, бункерный, у тебя девушка есть?
– В каком смысле?
Из футболки, которую Кирилл вертел в руках, почему-то выпали носки – затвердевшие и издающие не самый приятный запах. Сама майка тоже попахивала.
Рэд наблюдал за соседом с брезгливым недоумением – как за умственно отсталым, а Лара расхохоталась так, что командир зашипел.
– Тихо ты! По Диким соскучилась? – И решительно вытолкал визитершу из палатки.
– Ой, не могу! – на тон ниже, но все так же весело заливалась снаружи Лара. – В каком, говорит, смысле… Можно подумать, оно в разных смыслах бывает.
* * *
В этот раз Рэд вел Кирилла всего час, а потом велел отдыхать.
– Так лучше будет, – решил он. – Три раза по часу пройдешь, а не два по полтора.
Кирилл, который втайне рассчитывал, что сегодня как-нибудь обойдется без второй ходьбы, а о третьей вовсе не подозревал, приуныл.
