Владимир Васильевич Гриньков "Шоумен. Баксы для Магистра"

У Миши Каратаева настроение настолько улучшилось, что он из машины выскочил первым. Только и успел спросить у Антона Николаевича:

– А как фамилия этого вашего селькора?

– Петров.

– Петров! – восхитился Миша, быстрым шагом направляясь к дому.

Как же славно, что просто Петров, а не Волобуев там какой-нибудь или вовсе Полузверский, прости господи!

– Эй! – весело закричал воспрянувший духом Миша. – Товарищ Петров!

И посмотрел на Антона Николаевича победно. Честно говоря, он даже не был до конца уверен в том, что кто-нибудь из дома выйдет. Потому что главное действующее лицо всех предыдущих розыгрышей в совершенно бесчувственном состоянии сейчас покоилось в багажнике машины, а потому что-нибудь предпринять никак не могло.

Но дверь всё-таки распахнулась, и из дома на крыльцо ступил вертлявый мужичок с по-ленински хитрым прищуром карих глаз, неаккуратно причёсанными вихрами на голове и несвежим квадратиком пластыря на правой щеке. Он бодро скатился с крыльца, сунул потрясённому Мише Каратаеву свою сухую ладошку для приветствия и отрывисто произнёс:

– Здравствуйте, товарищи!

Собственно, ради одного только этого момента нам и стоило весь розыгрыш затевать. Потому что Миша сейчас выглядел таким непосредственным – ну хоть делай с него иллюстрации для медицинской монографии о проблемах амбулаторного лечения прогрессирующего слабоумия. Челюсть отвисла, и глаза глядят вразнобой. Он смотрел на селькора Петрова так, будто того ещё на прошлой неделе схоронили, а он вот ни с того ни с сего вдруг ожил и даже своим ходом прибыл в родную деревню. И все спутники Миши точно так же смотрели на селькора. То есть понимали, что коллективно сходят с ума, да только стеснялись в этом признаться.

– Да, – пробормотал Миша. – Сплошной дефицит бюджета, да и только.

Его бы никто из окружающих не понял, если бы они, окружающие, не были бы точно такие же, как сам Миша. С ума сходили одновременно и потому понимали друг друга. А что тут непонятного? Дела плохи, а будут ещё хуже.

Миша неверной походкой направился к машине. Он ещё надеялся, что этот чёртов Полузверский каким-то непостижимым образом его снова обвёл вокруг пальца. Но чуда не случилось. Когда Миша открыл багажник, Полузверский обнаружился именно там. Он спал и даже пускал во сне пузыри. А рядом с машиной стоял селькор Петров, как две капли воды похожий на Полузверского. Понять всё происходящее было никак невозможно. Легче было пойти и утопиться.

– Да что же это они – клонированием тут у вас размножаются, что ли? – пробормотал совершенно деморализованный Миша, с ненавистью глядя то на спящего в багажнике машины гармониста, то на селькора.

– Женя! – затрясла меня за плечо Светлана. – Жень, выйди к нему, а не то окончательно спятит, и ты же потом будешь виноват!

Мы с ней наблюдали за происходящим из одного из окон дома «селькора Петрова». Из соседнего окна вёл съёмку наш оператор.

– Евгений Иванович! Пора бы выйти, в самом-то деле! – поддакнул он. – Они же нас и так потом живьём съедят за такие шутки!

Я и вышел. Появился на крыльце дома с жизнерадостной улыбкой на лице и произнёс короткую речь, которой мы традиционно завершали каждый свой сюжет, – что вот, мол, так уж устроена жизнь, ежесекундно с нами непосредственно что-нибудь случается, да и вокруг нас происходят самые различные события, и если они с вами действительно происходят, эти самые события, то не надо вертеть головой по сторонам в поисках скрытой камеры, думая, что вы вдруг стали героем программы «Вот так история!», а надо действовать и что-то предпринимать, потому что очень даже может быть, что как раз в вашем случае мы вовсе ни при чём и на этот раз вам предстоит выпутываться самостоятельно.

Всю эту белиберду Миша Каратаев выслушал в полной неподвижности и с таким проникновенным выражением на лице, будто именно в эти секунды ему наконец и открылась Истина. Если бы я сейчас объявил о создании нового учения, Миша несомненно стал бы первым и самым верным моим последователем.

Я подошёл и похлопал его по плечу. Миша вздрогнул и очнулся.

– Колодин! – пробормотал он врастяжку.

Ну вот и произнёс наш маленький первое слово. Растет карапуз на радость папе с мамой.

– Колодин! – повторил он, будто пробуя мою фамилию на зуб. – Но как это, а?

Он повёл рукой вокруг.

– Ведь вертолёт, правда?

– Правда, – подтвердил я его догадку.

– А это вот? – он ткнул пальцем в направлении «селькора Петрова».

– Братья-близнецы, – сказал я.

Миша блаженно заулыбался и обнял меня.

– Знаешь, Женька, – проникновенно сказал он. – Я раньше всё никак понять не мог, почему люди, которых ты разыгрываешь, не убивают тебя немедленно, в первую же секунду, едва только ты появляешься в кадре. И только теперь я понял. Я на своей шкуре это испытал. Я-то уж подумал, что с ума схожу и хоть иди и топись. А вот ты появился – и топиться уже не надо. Потому что оказалось, что это всего лишь розыгрыш. И я уже счастлив, очень тебе благодарен, и вообще я тебя жутко люблю!

На этих словах он чмокнул меня в щёку. Эк его развезло с одного-то стакана самогона! А сказал он хорошо. Мы его речь дадим в завершение нашего сюжета полностью, без изъятий.

* * *

Вертолёт прилетел за нами ближе к вечеру. Мы пьянствовали с жителями деревни и, не скупясь, раздавали автографы, столь немудрёным способом выражая свою благодарность за то, что эти доброжелательные люди не мешали нам снимать наш розыгрыш и тем самым играли за нас. Миша автографы раздавал вместе со мной, потому что личностью в этих местах он оказался известной и популярной, что окончательно вернуло ему хорошее настроение. Единственное, что его печалило, – это его собственная сорвавшаяся съёмка.

– Эх, Колодин! – говорил он мне, без особого, впрочем, упрёка. – Подкузьмил ты меня, ёлы-палы!

И лез при этом брататься, демонстрируя всем, как крепка и по-братски трогательна дружба меж телевизионщиками. На самом-то деле он досадовал, конечно, но тщательно это скрывал. Телевизионщики – это такие люди, которые разыгрывают друг друга постоянно, но горе тому, кто, будучи разыгранным, даст слабину и продемонстрирует окружающим, насколько он уязвлён и раздосадован. Что бы там ни случилось, ты просто обязан улыбаться во все свои тридцать два зуба, а иначе – репутация слабака и постоянная отныне роль разыгрываемого, что неприятно, без сомнения.

К вертолёту нас провожали всей деревней. Часть нашей съёмочной группы уехала двумя машинами, а остальные возвращались в Москву на арендованном нами вертолёте. Мишу и его группу мы взяли с собой – в качестве компенсации за потраченный ими фактически впустую день. Правда, в какой-то момент сильно нетрезвый Миша решил было остаться, поскольку у него наметилась крепкая дружба с одной из прелестных здешних пейзанок, и Мише явно уже грезилось о большой и светлой любви, но тут из соседней деревни на раздолбанном мотоцикле прибыл ухажёр той самой пейзанки. Миша прикинул, что росту в том добром молодце никак не меньше двух метров, а такими кулаками, как у владельца мотоцикла, можно бетонные стены пробивать, даже не пользуясь перфоратором, и он благоразумно забрался в вертолёт, сделав вид, что очень кстати вспомнил о неотложных делах, поджидающих его в Москве.

Вертолёт поднялся в воздух. Мы видели, как внизу улюлюкает и машет руками деревенская общественность, потом толпа осталась где-то позади, мы пролетели над деревней, дальше уже были лес и поля, я какое-то время ещё поглядывал в иллюминатор, но очень скоро меня потянуло на сон, и я уже готов был погрузиться в объятия Морфея, как вдруг почувствовал, что наш вертолёт стал резко снижаться. Я встрепенулся и выглянул в иллюминатор. Мы, действительно, снижались. Под нами было поле, а чуть в стороне, метрах в трёхстах, виднелась какая-то деревня.

Вертолёт приземлился, и пилот тотчас же выключил двигатель. Гул прекратился, только свистели лопасти винта, постепенно замедлявшего бег. Все встревоженно переглядывались.

– Что случилось? – громко спросил кто-то.

– Аварийная посадка, – ответил пилот. – Будем разбираться.

* * *

Случившееся не произвело ни малейшего впечатления только на администратора нашей группы Илью Дёмина. Он как спал, так даже и не проснулся.

– Крепкие у него нервы, – сказала Светлана.

– Просто он выпил больше нашего, – ответил на это Миша Каратаев.

Его точка зрения была мне ближе, но я вмешиваться в спор двух умных людей не стал.

Пилоты сказали, что, по всей вероятности, ничего особенного не произошло, и дело только в том, что беспричинно сработал один из датчиков, но им ещё требовалось время на то, чтобы досконально всё проверить. Мы покинули чрево вертолёта, тем более что отсидеться нам никак не удалось бы, поскольку от деревни уже примчался авангард местных жителей в лице ватаги ребятишек. Для них и сам вертолёт представлял немалый интерес, но, когда появились мы, внимание малолетних аборигенов тотчас же переключилось на нас. Меня узнали первым.

– Дядя Женя Колодин! – завопил один из пацанов.

Толпа ребятишек прихлынула. Чумазые рожицы малолетних телезрителей лучились восторгом. Мальчишка, узнавший меня первым, повис на мне и лепетал счастливо.

– Дядя Женя! – сказал мальчуган. – А вы помните меня?

– Нет, – честно признался я.

– Вы к нам в гости приходили.

– Неужели? – удивился я безмерно.

В этих местах я сегодня оказался впервые в жизни.

– Приходили! – уверенно сказал пацан. – Вы – друг дяди Ильи.

Я дрогнул и воззрился на своего малолетнего собеседника. Я-то думал, что он меня по телевизору видел и потому считает меня своим знакомым, как считают меня знакомым десятки миллионов российских телезрителей, а на самом деле оно вот как обернулось!

– А как твою маму зовут? – спросил я, уже понимая, какой сногсшибательный фокус только что подбросила мне судьба-индейка.

– Мария, – сказал мальчишка.

Просто Мария! Кто бы мог подумать! Я схватил мальчишку в охапку и бросился к вертолёту. Дёмин спал, пьяно при этом похрапывая.

– Илья! – заорал я. – Подъём!

Я даже отвесил ему пару тумаков, чтобы он поскорее пробудился. Дёмин открыл глаза. И у Ильи тотчас сделалось такое же лицо, какое несколько часов назад было у Миши Каратаева – когда я вышел к Мише и он, наконец, понял, что всё происходящее с ним – это розыгрыш. Дёмин протрезвел в одно мгновение – клянусь!

– Гришка! – выдохнул он.

– Дядя Илья! – заскулил от счастья пацанёнок и прилип к дёминской груди.

– Откуда? – бешено вращал глазами Демин. – Как он тут оказался?

Ещё бы! Демин спал и в ус не дул, а я его разбудил и преподнёс такой сюрприз. Но главный сюрприз, как я подозревал, поджидал нас впереди.

– Гриша! – ласково сказал я мальчику. – А вы все здесь, да?

– Ага! – беспечно подтвердил он.

– Ты понял? – сказал я Дёмину. – Они нашлись, Илья. Они здесь. Кто бы мог подумать, ёлы-палы!

* * *

Миша Каратаев никак не мог взять в толк, что здесь происходит. Только что выяснилось, что с вертолётом ничего страшного не случилось и можно было бы лететь дальше, и вдруг какая-то Просто Мария и невероятный переполох, связанный с этой неведомой Мише женщиной. Пришлось объяснять.

– Год назад она входила в число десяти человек, которые стояли во главе финансовой пирамиды, – сказал я. – Пирамида была не слишком многочисленная, но деньги там крутились большие, потому что вступительный взнос составлял пятьдесят тысяч долларов.

– Ты участвовал? – спросил меня Миша.

– Нет. Но собирался, – признался я. – Вовремя остановился, как оказалось – к счастью. Вскоре там всё развалилось. Верхушка пирамиды разбежалась.

– С деньгами?

– Угадай с трёх раз, – великодушно предложил я.

– Понятно, – кивнул Миша, и у него в глазах появился нездоровый репортёрский блеск.

– Не советую влезать в это дело, – предостерёг я Каратаева. – Когда ещё была надежда спасти пирамиду, эти люди действовали очень решительно и даже не остановились перед убийствами.

Миша посмотрел на меня недоверчиво. Но у меня были козыри.

– Тебе нужны доказательства? – осведомился я.

– Неплохо было бы, – кивнул Каратаев.

– В таком случае обратись к Илье Дёмину.

– Почему именно к нему?

– Он был одним из тех, кого хотели убить.

– Но он же жив! – по-свойски подмигнул мне Каратаев.

– Жив, – не стал я отрицать очевидного. – Потому что вместо него по ошибке убили другого человека.

Миша заглянул мне в глаза, вдруг осознал, что я не шучу, и уже знакомый мне репортёрский блеск в его взгляде пропал.

* * *

Препровождаемые ватагой ребятишек, мы отправились в деревню: Илья Дёмин, Миша Каратаев и я. Миша отправился с нами за компанию. Очень уж ему хотелось одним глазком взглянуть на подпольную миллионершу по имени Просто Мария.

Мальчуган, тот самый Гришка, который узнал меня среди пассажиров вертолёта, привёл нас к дому. По вытянувшемуся вдоль улицы длинному сплошному забору можно было судить о немалых размерах огороженного участка. Похоже, что при застройке объединили два, три, а то и все четыре домовладения. Над забором возвышался добротный двухэтажный дом, на фоне которого все остальные постройки в деревне представлялись всего-навсего жалкими курятниками. Гришка толкнул калитку, и нашим взорам открылся просторный двор. Там было много разновозрастной ребятни, прямо какой-то интернат. Мы с Мишей Каратаевым ещё успели перекинуться парой фраз.

– Это дети Просто Марии, – шепнул я.

– Родные? – непритворно ужаснулся Каратаев.

– Приёмные.

Он хотел ещё что-то уточнить, но не успел. Нас уже увидели, и вся эта гомонливая орава бросилась нам навстречу.

– Дядя Илья! Дядя Женя! Дядя Илья! Дядя Илья! Дядя Женя! Дядя Илья! Дядя Илья!

Один сплошной вопль, в котором слов было уже не разобрать. Они повисли на нас гроздьями, даже на Мише Каратаеве, хотя и видели его в первый раз в своей жизни. Дверь дома распахнулась, и на крыльцо, привлечённая неожиданно возникшим шумом, выбежала женщина. Я её сразу узнал. Просто Мария. За прошедший год она нисколько не изменилась. Увидев нас, она замерла и превратилась в статую. Она испугалась, это можно было прочесть на её лице. Я её понимал. Год тому назад она исчезла, бежав среди ночи вместе с тремя десятками разновозрастных ребятишек, над которыми она оформила опекунство, и надеялась, наверное, что больше никогда с нами не пересечётся. Но мы появились во дворе её нового дома. Отыскали её, как ей, наверное, представлялось. Откуда же ей было знать, что мы здесь оказались совершенно случайно.

– Здравствуй, Мария! – сказал Илья глухим, каким-то совсем не своим, голосом.

Ребятня вдруг умолкла, и наступила звенящая тишина. Дёмин стряхнул с себя облепившую его малышню и пошёл к крыльцу. Мария смотрела на него с суеверным ужасом. Дёмин дошёл до крыльца, поднялся по ступенькам и сгрёб Марию в свои объятия.

– Куда же ты подевалась тогда! – пробормотал он с упрёком. – Я же чуть с ума не сошёл!

Поцеловал Марию, и тогда она заплакала.

– А я испугалась сейчас, – говорила она сквозь слёзы. – Я думала, вы с лихими мыслями сюда заявились.

Страх её отпускал.