Через бесконечный период джип притормозил. Перекусить.
– Вы будете? – спросил нас сопровождающий.
Мы отказались. Сослались на то, что хотим спать. Это тоже, конечно, но больше страшило вообще вылазить наружу. Из салона я рассмотрел эту придорожную забегаловку. Грязная лавка с навесом, с висячим печеньем в пакетах, с грубо сколоченными лавочками и нечто вроде кухоньки с жаровней и кастрюлями для чая и чего-то пожевать. Человек из института с водителем присели и минут двадцать пили чай из маленьких глиняных чашечек.
– Неужели они не устали сидеть в машине? Как будто так по их членам кровь лучше побежит, – подумал я. Но сам не воспользовался возможностью поразмяться.
Мы двинулись снова в путь. По-моему, проехали чуть меньше. Видно, назревало утро, хотя все еще оставалось черным-черно. Я увидел двух бегунов на шоссе. Странные: в такое время и спорт? Через некоторое время я увидел еще парочку. Они отжимались от асфальта, поставив ноги на ограждение обочины. Неужели это привычка индийцев?
Вскоре, к нашему удивлению: все уже не могли спать, – мы увидели шикарное религиозное строение с куполами, похожее на Тадж Махал, освещенное яркими лучами. Мы еще не знали, что это называется сикский храм гурудвара. Приняли за дворец.
Вскоре, в каком-то темном барачном городке мы свернули влево с дороги. Поняли, что въезжаем в свою будущую обитель, предназначенную нам на долгих восемь месяцев оторванности от Родины. Я даже немного расстроился, что жить будем на окраине города.
Показались ворота. Закутанный в платок охранник, держа кончик оного в зубах, чтоб не размотался, открыл ворота. Джип въехал. Сопровождающий, вылезая, сказал мне – только мне! – выгребаться с вещами вслед за ним. Я чуть не заныл как маленький. А Наташа? Сестра? Нас разлучают?! Это просто привело меня в ужас, но я постарался не подавать виду и бодрился.
– Завтра мы тебя найдем, Саш, не бойся, – пообещали мне сестра и наша новая знакомая.
Я безнадежно угукнул. Страшило то, что им еще куда-то ехать. Может быть мы даже будем жить очень, очень далеко друг от друга. Без связи, без телефонов, которые уже начали мигать местными операторами. Все. Сбились.
С охранником, молодым низкорослым парнем, который мне кого-то напоминал, я поплелся внутрь, волочась как теленок за коровой. Обшарпанные белые стены, захарканные красным углы, под лестницей хаос. На четвертый этаж я тащил свой тяжелый скарб сам – никакого лифта. Подивился, что подобострастный охранник, однако, даже не стал помогать мне.
Я все еще дрожал от страха. Хотя, думаю, это не было заметно. Заместо этого, оболочка моя была хмурая и сонная. Я опасался, что утром, а может быть и сейчас, повылезут жильцы – сплошь местные, черные, любопытные люди, каких я узнал в аэропорту – и окружат меня как диковинку, миллион вопросов и глазищ. Жить постоянно на чьей-то ладони, если так можно выразиться, меня крайне не прельщало. И опять приходили подлые мысли бежать. Бежать обратно в Россию, к маме и пирожкам бабушки, как маленький сосунок.
На четвертом этаже было так же неопрятно. По-общажному. В углу охранник отпер мне дверь и ввел. Включил свет. Жуткие белые стены, как в дурдоме, огромная двухместная кровать, занявшая почти все помещение. Меня опять кинуло в пот: неужели мне придется делить ее с кем-то чужим?! Спать раздетым с каким-то неизвестным мужланом?! По крайней мере такого опыта у меня еще не было.
Над головами вертелся вентилятор с названием Уша. Потом я узнаю, что Уша по-хинди – это рассвет. Потом долгими вечерами я буду часто лежать и думать, ломать голову, и это не будет давать мне покоя: почему на этом вентиляторе написано Уша, и что это значит. Просто так втемяшится, бывает, что-то без видимой причины и нет-нет да и возвращает снова к себе. А это было название фирмы, весьма популярной. А сам вентилятор называется панкха, как потом мы будем называть многое на хинди, даже в разговоре на русском. А сам русский будет выветриваться как пыль с ладони.
Обстановку комнаты дополняли в углу каменный шкаф, столик-тумбочка с одного края кровати и стол письменный с другого, около окна, выходящего на балкон с шатающимися перилами, но которым потом начнешь потихоньку доверять и висеть, плюясь вниз, проверяя какой траекторией теперь полетит слюна. Но это потом.
Пока стояла ночь, на мой взгляд. Охранник, любопытно разглядывавший меня – и это мне крайне не нравилось – сидел на краю кровати, опершись рукой. Я кинул сумку и рюкзак на кровать.
– Где здесь туалет? – спросил я его. А сам подумал беспокойно: – Не залезет ли в сумки, пока по нужде отлучусь? – но стиснул зубы, надеясь если и не на его честность, то на Божье заступничество. Он указал куда идти и остался в комнате. Я выдохнул и поспешил сделать свое дело.
Я вошел. Кафельные плитки, в углу умывальник, еще одна дверь, к счастью, вела к одной отдельной кабинке. Ужас! Я старался не касаться рукой ничего. Туалет индийский – то есть дырка в полу.
Впереди носа открывался вид из окна – каменное, резное, начинающееся от половины, что наверняка днем ты будешь всегда на обозрении. Меня передернуло. Я услышал крики как в джунглях. Дьявольский хохот, крики диких зверей.
– Господи, куда я попал?! Дай мне выжить! – взмолился я. Верно вокруг кишат змеи и прочие гады.
Над умывальником что-то пробежало, махнув хвостом. Я вздрогнул. Вернулся в свою комнату, надеясь на сохранность сумок. Тот сидел в одинаковом положении. Может даже и ничего не трогал. Я устало присел.
Охранник допытывал у меня номер моего телефона. Дружить хотел. Позже дружить будет просить вся Индия. Каждый день. Я объяснил как мог, что оператор у меня другой и давать номер бесполезно. Я не менял симку. Он еще что-то пытался меня спросить. Но мое знание языка равнялось единицам целых от нуля. Не больше.
Вдруг я заметил на стене кошмар.
– Что это?! – это была белая огромная противная ящерица с черными глазками. Если б я этим промышлял, то упал бы в обморок. У нее, верно, и зубы ядовитые имеются…
Охранник засмеялся, махнув рукой.
– А! Чупкили. Ничего страшного.
Я попытался успокоится. Надеюсь, она не набросится, когда усну и не выпьет кровь, не искусает ядом. Боже храни!
Я делал вид смертельно уставшего. Охранник понял и вскоре исчез. Оставил мне малюсенький замочек, объяснив, чтобы я купил себе новый, а этот вернул ему. Я вздохнул облегченно: значит потом хотя бы лазить в комнате не сможет.
Как только он прикрыл за собой дверь, я ее запер на шпингалет, разделся до трусов от нестерпимой жары – какой же кошмар будет днем!!! – выключил свет и завалился спать. Без одеяла, без подушек, на зеленом подозрительном матрасе, видавшем виды.
Не надеясь уснуть, к своему удивлению я тут же провалился в беспокойный сон с бесчисленными тревожными образами…
Панкха шумно гоняла душный плотный воздух из угла в угол… Балконная дверь настеж… Авось никто не залетит, не заползет, не укусит и не выпьет кровь…
2
Настойчивый стук в дверь разбудил меня. Оказывается, яркие лучи солнца уже осветили комнату. Шумел город. Машинами, людьми, пением муэдзинов-призывами к молитве – неужели тут еще и минареты есть?– музыкой. Еще пару секунд я осознавал, что это первое утро, первый день моей жизни в Индии. Все будет иным, чем раньше. Не смотря на стук я еще секунду держал глаза закрытыми, как маленький ребенок, с волнением ожидая, вот я открою глаза и что там? Я осознавал, что нахожусь в чужом доме, на чужой постели и ко мне ломятся совершенно неизвестные мне люди.
Я быстро встал, натянул штаны и отпер дверь. На пороге стоял худой бородатый молодой мужик. Не индиец. Кожа светлая. Но все же азиат. Он по-хинди спрашивал меня, когда я приехал. Как только я ответил, что ночью, ломая язык, он выпучил глаза:
– Русский?
– Да, – говорю.
Видно учуял по моему выговору. Радость начинала закипать внутри, что мне не придется как немая рыба мычать с местными и что со мной будет жить частица Родины. Я не один!
Мы пожали руки.
– Я Зафар. Из Узбекистана.
– Ага, а я Саша.
Этаж уже просыпался, ходили сонные мужчины. От Зафара я узнал, что видешные студенты (иностранные), те, что мужского пола, живут только на этом четвертом этаже. Я опять несказанно обрадовался этой вести. Значит ужасного противопоставления их, индийцев, и меня одного не будет. Узнал я так же ,что женское общежитие совсем рядом и его я могу увидеть прямо с балкона. Что я и сделал. То здание было куда современней, свежей, чем мое.
Пока мы стояли разговаривали, прошел бородатый худющий сутулый мужик в холщовой одежде. Мне он сразу напомнил Христа. Он говорил на хинди. И только на нем. Тут я и осознал, что здесь все говорят на этом языке. Это как местная фишка. Отметил это с удовольствием, потому что совсем не знал английского. Или все чего знал, жутко стеснялся. А этот завернутый в холст сам венгр, с родины вампиров. Мне это показалось чрезвычайно интригующим. Он сухо поздоровался со мной и прошел куда-то, не дав мне сейчас же шанса пристать к нему и попытаться выведать, видел ли он этих кровососущих исчадий ада.
Потом еще один лохматый и веселый в неопрятной майке одарил меня взмахом руки в знак приветствия. Но вид его напрягал. Бывает ни с того, ни с сего сразу человека страшишься.
Позже меня атаковало любопытсво моих сокурсников. Сначала завалился толстый припухший кореец. Познакомились. Я удивился его странному имени – Сурадж. На индийском – солнце.
– Может кликуха?-подумал я.
Позже оказалось, что и впрямь второе имя, данное ему кем-то в Индии в прошлые приезды, а от рождения он просто Ким.
После него явился какой-то вороватый, придурковато стриженный малый в белом костюме с коротким рукавом. Оказался таджиком. Звали его Абу Муслим. Спрашивал опять же меня на жуткой смеси кусков русского и опять же хинди. Я почему-то опасался не выкрадет ли что, ибо он, не спросясь, залез на другую часть кровати и почти лег. Я повел глазами. Может здесь такие обычаи? Вести себя как на своем.
Пока я приходил в себя ото сна, пришел какой то низенький парнишка из местных и притащил мне двадцатилитровую пластмассовую бутыль воды. Радж Кумар, как себя величал, обеспечивал водой студней. Пустые бутыли нужно было ставить у порога. Он их заново сдавал. Просил за нее двадцать рупий. После аэропорта при обмене у меня естественно мелочи не нашлось. Одни пятисотки. Я предложил было их, но он, округлив глаза, сказал, что разменять не сможет. В Индии это огромные деньги. На выручку пришел Зафар. Одолжил. Этот же Радж Кумар выдал мне подушку, одеяло и простынь.
Не знаю сколько я спал, но принесли всем обед в жестяных тарках, называемых здесь типины. Меня обошли. Я обидно скуксился. Я не хотел есть, просто справедливости ради…
– Саш, пошли в мою комнату. Я поделюсь с тобой,– великодушно предложил Зафар разделить трапезу. Это меня тронуло.
Вопрос еды всегда для меня стоял важно и остро. Друзей всегда зачислял по еде. Как сами к ней относятся, предлагают ли мне. Вот и теперь думал, уже считать ли Зафара другом и братом, или чуть позже? И хотя я после сна есть не хотел, от еды как всегда не отказался, тем более этикет, ради дружбы, знакомства. Обидешь.
Чтоб отойти на несколько шагов, покидая свою будущую квартиру, отведенную мне великодушно индийским правительством, я не мог решиться закрывать ли ее на замок или нет. Я людям доверял как мышь кошке.
Прозорливый Зафар опять это увидел:
– Да ладно, тут все свои, никто не залезет! Просто задвижку засунь. Все поймут, что тебя там нет.
Выдохнув тяжко, я сделал как Зафар говорил. Наверно, ему известней меня местные нравы и обычаи.
Свою комнату Зафар содержал в поразительной чистоте или даже точнее в пустынной чистоте. Голо как-то. Пол как вылизан. На столе только чайник, стакан, типин. На стене висят стиранные зеленые штаны. Ах да – около каменного шкафа стул. Кровать у него одинарная. И над ней плакат с индийской мисс мира Ашварьей Рай.
– Я один живу, – пояснил он. – И никого не пущу. Вон вардан хотел было, я его как начал!
Чувствуется, Зафар был большой задира.
– А кто такой вардан? – спросил я.
– Ну чувак, который за общежитиями следит. Если света нет, воды.
– Ну-ну, понял. Комендант по-русски.
Я понял, что Зафар тут уже порядочно прижился и поэтому объяснит мне кто здесь кто.
– Среди нас мужиков: двое из Вьемтнама – Сон и Хуй.
Я засмеялся.
– Правда это его имя?
– Да, Хуй. Я все хочу рассказать, что значит его имя, – пошутил Зафар.
– Равив-Израиль. Ну тот лохматый, что тебе рукой махал. Он, мне кажется, русский знает. Я как-то сказал при нем «Козел» к нему. Ну не для оскорбления, а так, а он мне «Что? Что ты сказал?» Я наврал что-то. Динеш – румын или венгр, я запутался.
– Он странный какой-то, – заметил я. – Под Иисуса Христа косит, а имя себе индийское взял.
– Да, чуть- чуть долбанутый, – согласился рассказчик.
– Потом Ракеш и другой Динеш-Суринам. Это где-то в Америке. Два Шри-Ланка: Ракита и Чатуран. Ракита еще нормальный, посмеяться с ним можно, вроде так открытый. А Чатуран какой-то мне не нравится. Вроде улыбается, а что-то на уме не договаривает. Такие… как там по-русски? А, во – предатели.
Тем временем мне не терпелось узнать, что дают на обед. Мой новый друг раскупорил тарочки. В одной сухие лепешки роти, в другой- простой белый рис, в третьей – гороховая подлива, в последней намечались кусочки огурца и помидоры. Салат! С него нужно начинать день. Это стало нашим законом. Но почему так мало дают?
Я скромничал.
– Ты бери, Саш, не стесняйся, – увидел это Зафар. – Хочешь салата? А то я его выкину. Не ем.
– Конечно! Я люблю салат! – воскликнул я и осекся: не слишком ли голодно это прозвучало?
…– А среди девчонок – их и куда больше, чем нас пацанов: и японки есть, и тоже шриланок дохрена…
Пока мы ели и разговаривали, зашел какой-то черный улыбчивый парень. Возможно, индиец.
Мне предстояло узнать по очередно полно народу. Мне это страсть как доставляло удовольствие.
Они поговорили про меня. Я понял исключительно интуитивно. Я плюнул в сердцах, что ни капли не знаю хинди. Да что там – ни одного языка, кроме русского, да и то с натяжкой.
– Это кто? – спросил я, как только тот ушел.
– Ракита. Из Шри-Ланки.
– Хм. А я думал индиец.
– Не, просто они похожи на них.
Ели дальше. Я посмотрел на стену над столом и внимание мое привлек клочок бумаги с какими-то краткими пометками. Гадость мелкая, а стало интересно, что же это такое. Спросить постеснялся. Хм, и так никогда и не узнал, что это…
Когда мы кончили обед, пришел сикоди-охранник. Уже другой. Я вздохнул облегченно, что ночной не пристанет ко мне обниматься, предлагать вечную дружбу, спрашивать как спалось и прочую чепуху. Новый что-то доложил нам. Я уловил только «Ларкийо» и из этого построил целую цепь ассоциаций: девушки плюс сикоди равно: пришли девушки, сказали что-то ему, он пришел к нам, значит зовут нас.
– Саш, девчонки пришли за нами. Пошли, – подтвердил Зафар мою догадку.
Я вернулся к себе, накинул на себя рубашку и стал спускаться на улицу вместе с ним. Как же меня распирало любопытство наконец-то увидеть улицу, природу, дома, то есть Индию в ясном свете дня.
Меня встретила жара. Яркость как будто переборщили. Глаза слепило. И новая атмосфера надавилась в полную силу.
3
У ворот я с радостью встретился с сестрой и Юлькой. Еще я встретился со злыми черными угольками. Это была толстая таджичка Мадина.
– И почему это она меня ненавидит? – подумал я и выбросил ее тут же из головы.
Еще нас ждали две грузинки, Ия и Ирина – по старой памяти, по интернетовской древней влюбленности в одну грузинку с сайта знакомств я долго к ним приглядывался, намечая себе в жены. Привычка такая: взгляну на девушку и думаю – жениться на ней или нет? Проживу ли я с ней или нет всю жизнь? И, наконец, – половинка ли? Но грузинки к счастью были не супер. Последнюю в группе звали Таня. Я думал тоже русская, но оказалась хохлушка с водянистыми глазами, русой косой и симпатичной попой.
– И это будет моя компания на весь год, – заключил я.
Всей гурьбой мы направились в институт, стоявший от общаги через дорогу, по которой ездили арбы с лошадями, телеги с быками, рикши велосипедные, моторные, грузовики, или плелись одинокие или груженные кирпичом, песком, щебнем несчастные ослики.
