– Она. Точнее, все было не совсем так. Она не бежала от темноты, она застряла в ней, как будто ее схватили. Я вывел ее на свет.
– Что ты имеешь в виду?
– Я увидел ее, когда пришел на прием к дантисту. Похоже, она была новенькой секретаршей или кем-то в этом роде. Было видно, какая она умница и чистюля. Я бы даже сказал, что она была довольно симпатичной. Но она отбрила меня, когда я попытался с ней заговорить. Понятное дело, это было не очень вежливо. Я представился и протянул ей руку, а она посмотрела на меня так, словно я предлагал ей дохлую рыбу, и умчалась прочь.
– Как ты себя почувствовал?
– Как неудачник. Как будто я был никем. Я был просто растоптан. Я пошел на парковку и стал дожидаться, когда все закроется и она выйдет с работы. Увидев ее, я подошел и спросил, почему протянул ей руку и предложил пожать. Она рассмеялась и сказала, что ее такое не интересует. Я ответил, что тоже в этом не заинтересован, просто проявляю дружелюбие. Она сказала, что у нее уже достаточно друзей, а потом повернулась и ушла. Повернулась и ушла, представляете? Она что, не могла просто пожать мне руку?
– Что ты сделал потом?
– Пошел домой и выпил пару банок пива. Посмотрел матч. Немного пофантазировал о ней – но потом у меня в голове стали возникать всякие штуки, которые я хотел бы с ней проделать. Ну, я сейчас не про секс. Это было как бы… про насилие. Я хотел сделать ей больно. Хотел ее прикончить. Я попытался избавиться от этих мыслей – я ведь не мог реально этого хотеть, правда? Я даже не знаю, откуда все это взялось, но чем больше я пытался игнорировать эти мысли, тем сильнее мне хотелось это сделать. Я просто не мог перестать думать об этом, док. Я залез в поисковик, чтобы узнать, что это такое со мной, и нашел кучу жутких сайтов, от которых мне только сильнее этого захотелось. Я себя больше не узнавал. Правда, потом я подумал, что человек не может вот так просто измениться, так что, наверное, что-то внутри меня всегда этого хотело – и росло, как водоросли или какая-нибудь опухоль, а я и не знал, что у меня внутри такой ужас. В общем, эта девчонка как-то вытащила эту штуку наружу. Думаю, это все ее смех. Она смеялась так, что я сразу понял, что вся ее жизнь проходит в той самой темноте, о которой я говорил вначале, и она не может оттуда выбраться. Мне надо было вывести ее на свет, вот так-то.
Питер кивнул и что-то черкнул в своих заметках:
– Что было потом?
Губы Джерри растянулись в легкой усмешке.
– Я еще пару дней шпионил за ней. Ходил за ней всюду, куда бы она ни направлялась: офис, дом, кино, супермаркеты. Я следил за тем, как она выгуливает своего пуделя, и вычислил, по каким сменам она работает. Господи помилуй, да я даже знал, когда у нее обед.
– Расскажи, как ты вывел ее на свет.
– Я перерезал ей шланг охлаждения. До дома ей было довольно далеко, так что я прикинул, когда машина встанет, и поехал за ней. Наконец, как я и рассчитывал, машина начала глохнуть, и она срулила на обочину. Не оставлять же было ее в такой ситуации, правда? Я направился к ней. О, да я был словно луч света в темном царстве! Мое появление сулило ей избавление от всех неприятностей, ну, по крайней мере ей так казалось.
Джерри сделал паузу.
– Слева там было озеро, а справа лес, так что на дороге было хоть глаз выколи. Она заметила мой фургон, увидела его фары и явно расслабилась. А как же, такая принцесса в беде – и тут появляется рыцарь на грузовике! Что за удача, а? Я подъехал поближе и немножко опустил окно – так чтобы она не могла меня как следует рассмотреть. Я спросил, не надо ли ей помочь, и она сказала, что это было бы очень здорово. Потом добавила, что не знает, что случилось, и очень мне благодарна. Ох уж эти фифы! Любезничают только тогда, когда им что-нибудь от тебя нужно. Понятно же, что вообще-то ей, блин, плевать.
– Что ты сделал? – спросил Питер.
Джерри пожал плечами.
– Я вылез наружу. Она не успела сообразить, что к чему, я стукнул ее монтировкой по голове. Я не собирался ее убивать или еще что, просто хотел побыстрее с этим разобраться. Потом я затащил ее в грузовик, проехал еще парочку миль и свернул на просеку – ее я приметил, когда охотился в этих местах. Я выключил мотор и потащил ее в лес; пришлось пройти еще с полмили. Под конец она начала приходить в себя, но вокруг было слишком темно, да и голова у нее, видимо, еще кружилась, так что она особо не паниковала, пока я не начал затягивать ей лодыжки.
– Что ты чувствовал, когда связывал ей ноги?
– Контроль, – ответил Джерри. – Чувствовал, что я тут главный. Она испугалась, а это было как раз то, чего я хотел. Надо было показать ей, какие у всего этого могут быть последствия – а ничто не объяснит этого лучше, чем связанные руки и ноги.
– Что было потом?
– Сначала она просто оглядывалась, типа не могла понять, что происходит. Дергалась и пыталась освободиться, но еще какое-то время молчала. Первый писк она издала только через несколько минут; понемногу он начал становиться громче, как будто она собиралась завопить, так что я залепил ей рот скотчем. Когда я подошел поближе, чтобы это сделать, она наконец-то как следует меня разглядела. У нее на лице было написано, что она меня узнала. Вот это было здорово! Именно этого я и хотел. Тут-то она и поняла, что я собираюсь сделать.
– Джерри, на этом ты мог остановиться. Был ли смысл продолжать? Тебе не кажется, что она и так поняла, что совершила ошибку?
– Нет, я должен был закончить, должен был. Она должна была заплатить за то, что сделала, заплатить своей жизнью. Таково было условие. Не я его придумал.
Доктор Римс шевельнулся в кресле, но продолжал безотрывно следить за экраном. Рэндаллу было видно, как Питер нервно постукивает пальцем по бедру; в какой-то момент он осознал, что проделывает то же самое. В комнате явственно ощущалось напряжение.
– Тогда кто? – прозвучал голос Питера на видео.
– Не знаю, – ответил Джерри, – но не я.
– Ладно. Как ты заставил ее заплатить за свою ошибку?
– Сначала я вылил на нее канистру бензина. От запаха у меня защипало в глазах. Как только бензин коснулся ее кожи, она начала психовать – видимо, никак не могла поверить в то, что происходит. Она крутилась как бешеная, пыталась освободить ноги или руки, мычала и плакала. Мне так понравилось за всем этим наблюдать! Я сказал ей, что она могла бы жить дальше, если бы не выделывалась передо мной, но, видно, такова уж ее судьба.
– Ты не задумывался о том, чтобы отпустить ее?
– Вы меня вообще слушаете? Я не мог ее отпустить. Мне бы этого не позволили. В общем, я зажег спичку и сказал, что у меня тоже куча друзей. Она пыталась что-то сказать, но из-за скотча ничего было не разобрать, и я бросил спичку ей на колени. Господь всемогущий, через секунду она уже вся полыхала! Это было просто безумие какое-то. И эти крики! Их было слышно даже через скотч. Я еще немножко там постоял, но потом начали загораться кусты и листва на земле. Надо было поторапливаться, пока кто-нибудь не вызвал пожарных. Я пошел обратно к грузовику и начал насвистывать песенку. Такому не веришь, пока сам не попробуешь, но, оказывается, свист и вопли неплохо сочетаются; есть в этом какая-то гармония. Я бы даже сказал, что это была наша с ней песня – ну, знаете, написанная только для нас двоих.
Глава 2
В комнате воцарилась тишина. Рэндалл выключил видео, положил пульт на стол и скрестил руки, наблюдая за реакцией сидящих перед ним мужчин.
Доктор Лайнхарт, глава департамента психиатрии Кваримского университета, продолжал смотреть на погасший экран. Его поза и выражение лица не изменились – однако он едва заметно покачивал головой.
– Мне казалось, вы сообщили, что делаете успехи, – наконец произнес он.
Питер несколько раз потер свои колени:
– Так и есть. Мы лишь просим вас учесть, что в ходе эксперимента могут наблюдаться периоды улучшения и ухудшения. Путь к выздоровлению не бывает легким. По моему мнению, Джерри понадобится еще как минимум от восьми до десяти терапевтических сессий, лишь тогда можно будет говорить о каких-либо значительных изменениях. Мы работаем над их достижением.
Сидевший до этого спиной к Питеру и Рэндаллу доктор Лайнхарт подвинулся к краю кресла и обернулся к своим собеседникам. Он рассеянно почесал покрытый пигментными пятнами лоб.
– Я только что увидел, как пациент, который до этого демонстрировал отчетливую положительную динамику, регрессировал до возвращения к своим насильственным фантазиям. Как, по-вашему, я должен буду просить совет о выделении дополнительных средств, если у нас нет никаких результатов по итогам использования предыдущей порции финансирования? Это не успех, а шаг назад – и пребольшой, да позволено мне будет это заметить.
Питер поднялся и встал перед экраном.
– И все же, сэр, в целом это можно считать свидетельством прогресса. Более того, он заметен и в отношении других наших испытуемых. Джерри, как вы знаете, наш третий пациент. Его можно назвать высокоинтеллектуальным одиночкой: ни друзей, ни семьи. Его отец умер, когда мальчику только исполнилось восемнадцать, а мать – за два года до этого; схожая картина наблюдается и в анамнезе двух других наших пациентов. Когда я впервые увидел Джерри, то сразу же заметил у него некоторые психопатические наклонности, которые тогда как раз угрожали проявиться в полную силу. Изначально его фантазии об убийстве этой секретарши включали также эпизоды пыток и насилия. Он рассказывал, что хотел бы ее расчленить, избить и придушить, но не дать умереть – а затем отпустить, подождать, пока она отдышится, и повторить это. В такие моменты он демонстрировал полное отсутствие эмпатии и рефлексии; его полностью захватывали гнев и желание полной власти над этой девушкой.
Пожилой профессор перевел глаза на Рэндалла. Тот продолжал молчать.
– Джерри болен. Разница заключается лишь в том, что человек, которого я видел ранее, был на пути к выздоровлению – а теперь снова вернулся к мыслям о том, чтобы сжечь эту девушку заживо. Я не могу представить это совету.
– На видео, которое мы вам показали, зафиксирована наша двадцать первая по счету встреча с Джерри, – ответил Питер. – Это означает, что в течение двадцати предыдущих встреч он повторял, что хотел убить эту секретаршу, и объяснял, как именно собирался это сделать. Я ни на чем не настаивал и ни к чему его не подталкивал, но постепенно Джерри начал изменять подробности своего рассказа. То, что изначально задумывалось как акт жестокой личной мести – акт изнасилования и удушения, исторжения ее последнего вздоха, – превратилось в серию расплывчатых образов. Он перестал играть в этой истории главную роль и стал как бы наблюдать ее со стороны. Произошла деперсонализация. На видео он рассказывает, как связывает ее и уходит прочь; по сути, он практически ее не касается. Да, он выливает на нее бензин и зажигает спичку, но при таком раскладе его больше нельзя считать напрямую ответственным за ее гибель. Девушка умирает от огня, а не от его рук.
– Но во время двух предыдущих встреч он рассказывал, что решил не убивать ее, – возразил Лайнхарт. Он скрестил руки на груди: – Ранее вы заявляли, что разработали теорию, согласно которой психопатическое поведение может быть сглажено в результате многоразового проговаривания подобных фантазий. Вы сказали, что в том случае, если испытуемые будут как можно более подробно описывать свои мысли, это ослабит их желание реализовывать их на практике. Я признаю, что поначалу эта тактика работала, однако, если в конечном итоге пациент возвращается к насильственному образу мыслей, мы просто теряем время.
– Подобные навязчивые идеи продолжат ослабевать, – настаивал Питер, – то, что мы видели, можно считать всего лишь небольшой ретардацией. Джерри продолжит дистанцироваться от желания совершить спровоцированное личными мотивами убийство до тех пор, пока оно не исчезнет. Однажды я спрошу его об этой секретарше – и он просто сменит тему. Исчезнет сама мысль об этом преступлении.
– А если он все же воплотит какой-нибудь из этих сценариев? – спросил Лайнхарт. – А вдруг, ставя этот эксперимент, мы гонимся за своими надеждами, а не исследуем факты? Более того, насколько мне известно, мы можем заронить в его душу что-нибудь, что облегчит совершение подобного убийства.
Питер покачал головой.
– Нет, – ответил он, – это так не работает. Я не предлагаю пациенту ничего, что могло бы как-то повлиять на его мысли. Я просто прошу как можно более подробно рассказать мне, что он представляет, как хочет убить свою жертву. Все происходящие изменения абсолютно естественны, а любое вмешательство исключено, вот почему мы продвигаемся с такими задержками. Джерри исцеляет сам себя. Как и любому другому пациенту, ему нужно самостоятельно пройти этот путь.
Доктор Лайнхарт переводил взгляд с Питера на Рэндалла. Он все еще не выглядел убежденным.
– Расскажите мне об остальных. На каком они этапе?
– У пациента номер один, Стивена Салливана, какие-либо фантазии насильственного характера на текущий момент полностью отсутствуют. Он негативно реагирует на малейший намек о возможности насилия над его бывшей девушкой, так что скоро мы, по всей видимости, сможем попрощаться навсегда. Стивен даже не упоминает свою бывшую девушку; он уже пережил их расставание и движется вперед. Пациент номер два, Джейсон Харрис, также больше не имеет подобных фантазий, однако все еще проявляет гнев при упоминании своего отца. Мы работаем над тем, чтобы минимизировать это.
– Итак, в общей сложности у нас есть три пациента – или испытуемых, или как вы там еще хотите их называть, – и двое из них все еще проявляют склонность к насилию, а один из этих двоих к тому же демонстрирует явную регрессию? Не думаю, что этого достаточно. Вам нужно постараться.
Питер кивнул.
– Я понимаю.
Рэндалл поднял руку:
– Сэр, разрешите мне ненадолго прервать вас. Вы знаете, что я нахожусь рядом с доктором Римсом с самого начала этого исследования. Я абсолютно уверен, что он все делает правильно. Результаты этого эксперимента могут кардинально изменить методику исцеления подобных психозов; они произведут настоящую революцию в науке. Я клянусь, что все мировое сообщество по достоинству оценит то, что сейчас происходит.
Доктор Лайнхарт с заметным трудом поднялся из кресла и разгладил свой пиджак.
– Я верю, что вы, возможно, нащупали верный путь, – произнес он, – но я не могу сообщить совету, что ситуация находится на том этапе, который вы сегодня продемонстрировали. Вам придется пока что рассчитывать на то финансирование, которое вы уже получили. Это все, что я могу предложить на сегодняшний день.
Питер поник:
– Да, доктор.
– Предоставьте мне полный отчет с приложением всех записей, сделанных во время сессий, и подробный план следующих стадий эксперимента. Я рассчитываю получить все документы сразу же после праздников. Посмотрим, сколько вы успеете сделать до окончания второго семестра. Если я увижу, что вы продвинулись… господа, я имею в виду по-настоящему продвинулись – тогда мы сможем поговорить о пятилетнем гранте. Я знаю, это не самые приятные новости, но вы не единственные, кто ищет поддержки для своего проекта.
Питер пожал костлявую руку Лайнхарта:
– Мы все подготовим к вашему возвращению.
Профессор приоткрыл дверь и кивнул в сторону Рэндалла:
– Какие у вас планы на праздники, доктор Брок?
– Работа, – отозвался тот.
– А как насчет того, чтобы навестить семью и как следует отметить Рождество?
– Нет, сэр, в этом году мы празднуем вдвоем, только я и жена. Все будет тихо и мирно. Никаких планов, кроме подготовки отчета, который вы запросили.
Лайнхарт сделал шаг к двери, но остановился и еще раз взглянул на Питера и Рэндалла.
– Я понимаю, что вы трудитесь изо всех сил, и знаю, что то, что мы сегодня обсуждали, может оказаться лишь незначительной заминкой на пути к чему-то грандиозному. Однако, если вы хотите предложить способ излечения подобного типа психозов, мы должны быть уверены в нем на все сто процентов. Я хочу, чтобы вы ни на секунду не забывали, что такие люди слишком опасны. Жизнь, которую вы пытаетесь спасти, может в итоге стоить нам многих других, если вы окажетесь неправы. Ваша методика должна быть идеальна.
Питер аккуратно закрыл дверь за пожилым профессором и прислонился к ней, закрыв глаза:
– Чего и следовало ожидать.
– Может быть, не стоило показывать ему видео? – спросил Рэндалл. – Можно было сказать, что Джерри пропустил встречу и нам пришлось назначить ее на другой день.
– Нет, так нельзя. Мы не должны скрывать что-либо или манипулировать результатами, чтобы добиться возобновления финансирования. Это так не работает.
– Я знаю, как это работает, но я также знал, чем кончится эта встреча. Мы ведь так много сделали! Было понятно, что подобная заминка заставит Лайнхарта занервничать; эта затея не нравилась ему с самого начала.
Питер с усилием отодвинулся от двери и взглянул на Рэндалла.
– Что же произошло? – спросил он. – Как так вышло, что Джерри снова вернулся к мыслям о насилии? Что заставило его так поступить?
– Не знаю.
– Думай.
Рэндалл услышал в голосе друга сильное разочарование.
– Не знаю, – повторил он. – Ты же сказал, не бывает легкого пути к выздоровлению. Мы всего лишь столкнулись с неожиданным поворотом.
– Все же было замечательно, – задумчиво сказал Питер. Он вернулся к своему столу и упал в кресло. – Ты же понимаешь, что мы можем изменить саму методику диагностирования и лечения подобных наклонностей? Мы можем изменить то, как с такими людьми обращается полиция, то, как их воспринимают в тюрьмах! То, что случилось с твоим братом, больше никогда не произойдет ни с одним ребенком на свете. Мы можем все изменить.
– Сэм тут ни при чем, – нахмурился Рэндалл.
– Знаю, – поправился Питер, – просто к слову пришлось.
Он начал собирать разбросанные по столу бумаги и сортировать их по папкам.
– Тебе следует поторопиться, если хочешь успеть к Аманде. Нехорошо опаздывать на вечер в честь собственной жены!
– Увидимся там?
– Конечно, я такое не пропущу.
Рэндалл взял ближайшую стопку бумаг и поднес ее к папкам на столе Питера. Он наконец смог как следует рассмотреть, какое огорчение читалось на лице его друга, ведь они действительно работали изо всех сил.
– Мы практически у цели, – сказал он, – не сдавайся. Все скоро закончится, надо только еще немного постараться. Мы справимся – с заминками и со всем остальным.
Питер наклонился вперед, оперся о стол и сцепил руки в замок.
– Как бы я хотел, чтобы ты был прав, – сказал он, пристально глядя на Рэндалла, – ведь от этого зависят наши жизни.
Глава 3
Рэндалл оглядывал просторный приемный зал. Он видел множество сгрудившихся в тесные кучки людей – они улыбались и обменивались шутками, блистая безукоризненными нарядами. Каждый смокинг был подогнан с точностью, которой мог добиться лишь портной наивысшего разряда; каждое платье переливалось всеми цветами радуги; с каждого женского запястья и ушка свешивались нитки драгоценностей, на каждой шейке блистали бриллианты.
Рэндалл опустил глаза и сцепил руки на животе – он мог быть в гораздо лучшей форме, если бы более прилежно посещал спортзал. Его бледная, как и у большинства ирландцев, кожа практически сливалась с седеющими волосами. Его туфли были должным образом отполированы, и смокинг сидел как надо, однако он никак не мог избавиться от мысли о собственной неуместности. Люди, пришедшие поздравлять его жену, были наследниками многомиллионных состояний. Все они владели огромными деньгами, которые им предстояло впоследствии передать своим еще не родившимся детям; эти деньги вкладывались в великолепные родовые поместья и платились верным адвокатам, бухгалтерам, управляющим и финансовым советникам, эти деньги двигали масштабные проекты, влияли на итоги выборов и держали на коротком поводке любого, кто только мог понадобиться их обладателям. Собравшиеся в этом зале люди повелевали миром. По сравнению с ними Рэндалл, чьи родители были самые обычные фермер и домохозяйка, казался поистине незначительным персонажем.
