Ариадна Павликовская "Дети Вольного Бога. Последний Белый Волк. Книга вторая"

Мы замираем одновременно, наблюдая, как вспыхивает красное дерево, и огонь жадно облизывает лакированную поверхность пламенными языками.

– Правильно. В топку его! Забрать у богатых, раздать бедным, – говорю, кивая на кресло. – Оно следующее?

Элибер чуть не валится с ног. Я хохочу, а он орет, как бешеный:

– Стража!!! Тащите воду, идиоты! Пожар!

– Да ладно, – смеюсь. – Вместо полешка.

– Сейчас ты у меня – вместо полешка, – Элибер злобно плюет на горящий столик, а я хватаюсь за живот, не в силах больше сдерживать разрывающий меня гогот какого-то пустынного южного животного.

– Вот это ты затушил так затушил!

Разгневанный владыка Фелабелля смотрит на меня, как на шута. Смотрит одну секунду. Вторую. Глядит на свой мелкий плевок, что начинает закипать от жара камина. И заливается смехом. Серьезно.

В комнату вбегают стражники и служанки. Глядят на нас, как на психов, опрокидывают ведра с водой в камин. А мы все смеемся до слез.

– Иди, пока я не осуществил обещанное, – выдавливает он, сгибаясь пополам.

Вытираю глаза и ухожу к двери, подпрыгивая на пружинистых ногах от хохота, рвущегося из груди. Уже на пороге он вновь меня окликает.

– И Ривер. Будет что-то непонятное в изучении букваря – зайди. Я объясню.

«Зайду, – думаю, пораженный, – обязательно».

Элибер

Я проснулся от навязчиво шороха где-то под кроватью, пытаясь подавить накопившееся раздражение. Заснуть было тяжело, а оттого злость за нарушенный покой и тишину сразу же подкатила к горлу. Весенние лучи прокрались в королевские покои, скользнули в черные волосы Ривера. Паж ползал по полу на четвереньках, подбирая перья, и шебуршал, как крыса. Я выдохнул от облегчения. Не Сигурд, и слава Триедине.

И тут-то понял кое-что по-настоящему важное. Наступил Имболк.

– Уже проснулись, Светлейшество? – Ривер выглянул из-за подножья койки, ухмыльнулся по-лисьи. – Это хорошо. Кто рано встает, тому, как говорится, живется легче.

Я хмыкнул и по привычке потянулся к графину с вином. Но тут же отдернул руку. Не буду. Хватит с меня.

– В таком случае уж лучше совсем не спать, – уселся и протер глаза. В голове промелькнули обрывки вчерашнего вечера. Я недоверчиво глянул в сторону назойливого пажа. Как удалось ему так быстро залезть в мою душу? Как он заставил меня делиться с ним самым сокровенным, в какой момент я свернул не на ту тропу?

Ривер продолжал убираться, на сей раз помалкивая. Ну и славно, хватит с меня разговоров. Умеет это чудище слова подбирать, так что отвечать хочется.

«Да ладно? Я и правда такой хорошенький?»

«Заткнись», – я закатил глаза и поднялся с кровати.

И не сдержался. Спросил-таки. Чем и обрек себя на еще один проникновенный разговор.

– И все же, Ривер, почему ты мне ничего не рассказываешь о себе?

– Так ты не спрашиваешь. Вас, Эличка, интересует, в первую очередь, собственный лик.

– По-твоему, я не должен знать, кому даю доступ к королевским покоям?

Он хмыкнул, присел на корточки и вытер вспотевший лоб рукавом белой рубахи. Упарился, бедный. Как скакать со мной и швыряться подносами, так не устал, а как бумажки собирать – все, чуть не лежит замертво.

– Должны. Говорю же, обычный парень из Медвежьей деревни. Все вы правильно сказали про мою семью. За некоторыми исключениями, о которых я пока говорить не могу.

Нечестно как-то. Я ему и про это, и про то, а он мне, значит… Говорить не может. В темницу бы его бросить, а жалко.

Не знаю, как бы вчера успокоился, если бы Ривер не зашел ко мне поболтать. Столько лет жил спокойно, никому и словом о своих переживаниях не обмолвился, а этот деревенщина прицепился, подобно репейнику, и самое главное – знает ведь, где крепче засесть. Я не доверял ему. Боялся получить нож в спину, и, кажется, боялся неспроста. Вот только не чувствовалось от него ни холода, ни желания меня ранить. От него веяло честностью, пусть и не откровением. Мне хотелось закрыть глаза на свои сомнения. Если он злился, язвил или издевался – не скрывал этого. Показывал всем своим видом. Если сочувствовал – тоже. Это, наверное, в нем и притягивало. Никогда еще в моем окружении не было такого человека. Даже Дэви таила в душе разочарование во мне и слова доброго не говорила.

Ривер пытался меня понять. Я видел это в заинтересованном взгляде цвета морской волны. И поражался.

– Ну что, – подал он мягкий голос, неряшливо складывая листы бумаги в стопку, – после завтрака у нас важный разговор?

– Чего ты так к нему рвешься? – я замер у грузного платяного шкафа с одеждой. Помню, в детстве опасался, что однажды, эта штуковина упадет на меня и размажет по полу. С нерешительностью сдвинул мантии и плащи с вышитыми гербами дома Присонов.

– Интересно. Это существо жило под вашим боком столько лет, а вы никогда не догадывались, что оно такое на самом деле, – Ривер поднялся на ноги и отнес стопку бумаги на стол. Аккуратно разложил и оглянулся на меня из-за плеча.

Как ему удается быть ниже меня, но смотреть сверху?

– Я тебе не говорил, что он здесь давно. Откуда ты знаешь? – недоверчиво щурюсь и понимаю, что пытаюсь найти подвох в его поведении.

Ривер пожимает плечами и усмехается:

– Ну да. Не говорил.

Запах мелиссы и блеск золота. Пошло оно все куда подальше.

– Вам, может, одеться помочь? – ехидно спрашивает, замечая мое бездействие у распахнутого шкафа.

– Пошел отсюда! Сам справлюсь, – рычу. Ржет, падла, руки безоружно поднимает и, пятясь, выходит наконец из спальни.

Ломит от желания снова все разбросать, чтобы он помучился от очередной внеплановой уборки, но я удерживаюсь. Одеваюсь молча и отправляюсь на завтрак. В конце концов, ему меня еще поддерживать в разговоре с недокалекой-недослепым-недостариком-недомладенцем.

За завтраком успеваю перекинуться парой слов с Циммерманом. Лорд Белой Бухты продолжает настаивать на обращении к Верховному жрецу. Неспроста. Что это он так распетушился? Неужто пошел на тайное от меня предложение вождя Архипелага?

Мир пах весной и Великой охотой. Кожей я ощущал, как меняет направление Северный ветер, становится теплей и мягче. Грядут перемены. Может, они наступают прямо сейчас, под носом, а я все стараюсь их не замечать. Неважно. Мир пробуждался от долгого сна, стряхивал снег, как мокрая собака стряхивает дождевую воду со шкуры. И все же, как интересно. Моя история лишена любой морали, кроме, пожалуй, той, что я должен ото всего держаться на расстоянии. Но с пробуждением мира, что-то пробуждается и во мне. Пушистое белое семечко подхватывает штормовая буря и безжалостно опускает в землю. Вот-вот вырвется оно из почвы, возвысится к небу желтой шапочкой и будет ждать, когда сменится белым облачком. Лорд Одуванчик.

Сегодня Имболк, а Дэви все еще не вернулась, хотя божилась успеть.

Грусть и черная скорбь. Должно быть, колдунья умерла или сбежала, и я навсегда потерял ее.

Надо же, в кои-то веки позволяю себе о ней тосковать.

Солнце забиралось все выше и выше по светлому безоблачному небосводу. Хороший день. Благостный.

Уже собирался закончить завтракать, как в зал вбежала служанка и оставила под моим носом скрученную трубочку. Новое письмо от военных по ту сторону Заговоренного леса. Спокойно разламываю печать и вчитываюсь в непонятные закорючки.

Ну вот. Здорово. Вспомнишь о Дэви, и вот она, проблема, с которой непонятно, как бороться. Нечисть вновь осаждает Морскую деревню. Благо, там остался чародей, который мог отстоять захваченную территорию и изгнать тварей назад в чащу. К всеобщему сожалению, не без потерь. Раскрывай казну, король, время платить семьям, потерявшим мужей. Хоть как-то откуплюсь и напомню об истинном долге служения стране. Вот тебе, пожалуйста, либертассцы травят наши отряды нечистой силой с пограничья. Либертассцев – убить.

А с чащобниками разбирайся сам. Нанимай отряд чародеев, которые будут выискивать хоть какие-то способы утихомирить лесных тварей.

Придется, наверное, принять колдунов по-настоящему, и призвать, и позволить им служить в армии. Только таким способом и получится удержать их рядом. Не через договоренности и сделки, которые заключают с чародеями лорды и наместники, а по-настоящему. Через долг Родине. Плевать. Все равно все рухнуло. Вот только как они ко мне относятся после сожжения «Хмельного котла»? Сильно ли ненавидят?

И как запугать их так, чтобы делали то, что я требую?

«Почему ты все делаешь через запугивание? Не пробовал вызвать у людей любовь к себе? Чтобы они сами шли отдавать за тебя жизни? С верой и без страха», – ворчит внутренний Ривер.

«Если я позволю им не бояться – они запросят большего. Ты как будто не здешний и совсем не понимаешь местный порядок вещей. Чародеи испокон веков обозлены на Присонов за то, как поступили с ними Эрдали и его потомки. Думаешь, мне на них с высокой башни не плевать? Если бы не ошибки моего рода, жили бы они припеваючи. Вот только меня и мою семью Великий Завоеватель поставил в затрудненное положение. Не быть меж нами истинного мира, пока люди остаются людьми – злопамятными, мерзкими мешками из мяса и костей. При любой возможности они схватят Присонов за горло и свергнут меня, отправят в ссылку, убьют и в придачу надругаются над мертвой плотью».

«Да уж. Ты мизантроп», – я почти замечаю, как осуждающе он хмурится.

«Будь моя воля – с радостью уничтожил бы всех людей. Оставил бы земли животным и прочим существам, неспособным на ненависть», – отвечаю сердито и поднимаюсь из-за стола.

«Ты склонен к ней больше всех, пока не научился прощать и давать другим шанс изменить к тебе свое отношение».

«Заткнись. Ничего ты не понимаешь».

Тоже мне, внутренний конфликт. В общем, будь что будет с этими проклятыми колдунами. Может, стоит объявить вербовку для всех без исключения, а не только для обычных мужиков, не одаренных чародейской силой и магией крови? В таком случае, колдуны могут взбунтоваться. Ривер, должно быть, кое в чем прав – сейчас мне выгодно создать такую проблему, чтобы колдунам самим захотелось идти и защищать свой дом. Вариант организовать набор в армию по собственному желанию для чародеев тоже имеется, но тогда стоит обдумать жалование. Оно у них должно быть гораздо больше, чтобы урегулировать вопрос с нежелательными восстаниями.

Тяжело. Предстоит над этим поразмышлять.

Выхожу в коридор. Ривер тут как тут со своей извечно довольной рожей. Выражение его лица почти неизменно. Аж бесит.

– Ну что? Идем болтать с Богом?

– Идем. Только отстань.

И мы идем. Спускаемся по лестницам в подземелье, где пахнет сыростью и грязью.

Ривер молчит и с интересом осматривает подземные коридоры, косится на жирных крыс.

«Да. Такую бы я в детстве с радостью съел».

В ужасе оборачиваюсь, но паж улыбается как ни в чем ни бывало.

– Ты же ничего не говорил? – спрашиваю на всякий случай.

– Нет, – отвечает он, но я замечаю задорные морщинки в уголках его глаз.

«Я только подумал».

Проклятое безумие! Проклятая золотая пыль. Когда-нибудь я умру, и это все закончится.

Стражник, увидев нас издалека, распахивает дверь в темницу. Хороший парень, хотя бы не спит, как бедняга Ричард. Может, такими темпами вскоре добьется повышения и переедет из этого вонизма наверх, куда-нибудь поближе к Ходрским стенам или смотровым площадкам.

Впрочем, внимательность местных охранников скорее говорит о том, что здесь, под замком, стало неспокойно.

Лицо у Ривера безмятежное. Он даже не морщится от здешнего запаха испражнений и гнили. Подмечаю очередную странность мальчишки из «Медвежьей деревни». Не помню, чтобы там содержались подобные места.

Мы проходим мимо камер с узниками, и Ривер ненадолго замирает у знакомой мне решетки. Рэйнар. Кстати, как он там?

Останавливаюсь рядом с ним и вглядываюсь в искалеченного колдуна-тавернщика. Вроде раны глубокие понемногу затягиваются, но взгляд пустой и отсутствующий. Вряд ли уберешь этот взгляд у человека, из которого я недавно выдергивал куски плоти.

Темно. Влажно. Мерзко.

– Где-то я его видел, – одними губами произносит Ривер. Я хмурюсь. Взгляд его голубых глаз скользит по обгоревшей коже головы пострадавшего узника. – Кто это?

– Да так. Один тип, который меня расстроил.

– Ухо ему отрезал?

– Отрезал. Не сдержал себя в руках. Безумие нашло.

Рэйнар ловит нас взглядом и склоняет голову набок. Карие глаза наполнены отчаянием и мольбой.

– Как там дела, мой король? Она вернулась?

– Нет. И вряд ли вернется. Сдохла, – злобно отсекаю я и грубо дергаю Ривера за рукав, пошли, мол.

«Она тебя прибьет, Элибер», – шепчет паж мне на ухо.

«Она меня бросила. Все вы в конечном итоге меня бросаете».

На это слов у него не находится.

Рэйнар что-то бессвязно бормочет нам вслед, умоляет, упрашивает и хнычет. Только мне не до него. Чем ближе мы подходим к камере Кали, тем сильнее подгибаются ноги, а тело требует повернуть назад и унести сознание подальше и побыстрее, да так, чтобы пятки сверкали.

– Не усцысь, – произносит Ривер, и в голосе его столько уверенности, что я пытаюсь схватится за нее всем своим существом.

Вот только в ответ шиплю:

– Не было такого и не будет.

Сквозь тьму замечаю в конце коридора Сигурда. По моему приказу он охраняет клетку твари с факелом в руке. Лицо у него бледное, волосы торчат во все стороны, вторая рука лежит на рукояти меча. Видать, Кали много чего наговорил дебилу такому, раз он так встревожен.

– Мой король! Повелитель! – Сигурд разглядывает наши силуэты и размахивает факелом. – Скорей! Оборотень вас ждет!

Ривер хихикает.

– Весело тебе?

– Мне всегда весело, повелитель. – Ржет паж. – Не срывайся на меня, когда страшно. Я тут ни при чем.

Подхожу к Сигурду и отвешиваю ему хороший подзатыльник. Вшивый гвардеец хлопает удивленными глазами и, заикаясь, бубнит:

– Прошу прощения. Я вам очень обрадовался.