Хильда Глас "Последний декабрь"

Последний декабрь
Хильда Глас

«Все должно закончиться сегодня», – так она решила и отправилась из шумного Мюнхена в оккупированные лесами горы Баварии. Не лучший день, ведь именно сегодня на них опустился холод и мрак, а дорога для всех без исключения потеряла свое начало и свой конец.

Хильда Глас

Последний декабрь

Глава ?. Петля

«Это должно закончиться… должно прекратиться… Сегодня…»

Пятьдесят миль в час.

Шестьдесят.

Стрелка бьет к семидесяти. Мотор ревет о помощи на последнем издыхании. Удивительно, что эта японская малышка вообще на такое способна.

Дорога ведет желтый хэтчбек все выше в горы Баварских Альп. Тьма поглощает в себя деревья густого леса, оставляя взору лишь блеск извилистого пути и влетающие в лобовое стекло будто перья ускользающей снежной птицы хлопья.

За очередным изгибом дороги зажигаются белые огни. Два маленьких шарика света в кромешной темноте, несильно увеличивающиеся по мере приближения. «Должно быть, машина. Еще далеко», – уверенно заключает водительница, исходя из уклона дороги и высоты расположения фар. Нога вдавливает педаль газа смелее.

Не далеко. И не машина. Свет фар слишком скоро дотягивается до источника.

Шерсть. Кровь. Рога. Возвышающееся над асфальтом словно гора черное нечто .

Руки машинально сворачивают руль на встречную полосу. И, можно было догадаться, на таком ледовом катке машину начинает мотать во все стороны. Жалкие попытки выровнять лишь усугубляют положение – контроль утрачен окончательно.

Секунда – миллисекунда – мгновение.

Свист шин. Крахмальный скрип стремительно проминающегося снега. Стук десятка веток, цепляющих вторгающегося в их мир гостя.

БАМ!

Дальше – лишь темнота.

Белые огни. Вовсе не огни – глаза – отражающие свет фар глаза среди черной клочковатой шерсти. Изгибающиеся длинные рога, добавляющие этому еще больших размеров.

Горный козел? Разве что гигантский козел, высота его с рогами была метра три, не меньше.

Олень? Лось? Стоял он, кажется, на своих двоих.

Гризли? С несоизмеримо длинных передних конечностей свисали огромные даже для медведя когти. И пасть… С обнаженных клыков на шерсть стекала свежая кровь…

Теплая кровь…

Стекает…

Щекотно стекает по лбу. Достигнув брови, следует по ней к кончику, продолжает свой путь по щеке. В лицо тычет свои тонкие хвойные отростки, напоминающие паучьи лапки, еловая ветвь, так бессовестно превратившая лобовое стекло в золотую паутинку. Желтые фары тупятся в стволы, правая мигает через раз, но тем самым не мешает лицезреть замявшую капот виновницу – вековую черную ель.

«Бедный Шмель…»

«Шмель» – так Герти называла свою миниатюрную «хонду» за пчелиный цвет и некоторую «пузатость». Трепетным мечтам о зеленом «торино» сбыться не посчастливилось, но, может, оно и к лучшему – впустую разбить шедевр автомобилестроения сейчас было бы в разы огорчительнее.

Из побелевшей кожи намертво вцепившихся в руль рук торчат куски стекла, иные разлетелись по салону. Лицо саднит, но в остальном на вид тело, кажется, в порядке. Скачок адреналина спадает, и ее сильно клонит в сон. Снаружи завывает вьюга – холод и мрак, внутри – тепло и есть немного света, это убаюкивает.

Из бездны сознания вытягивает застревающий в ушах нечеловеческий вой: пронзительный, исходящий откуда-то из глубин черного леса. Вытягивает не до конца, настырно припоминая ужас увиденного: вспышки глаз, длинная шерсть как на ее новой дубленке, толстые рога, окровавленные клыки и когти. За образами на тело накатывает леденящая волна. Жадный глоток воздуха, и перед глазами снова затянутое вязью трещин стекло. Огромная сущность на дороге походила на самое настоящее чудовище из сказок, коим матери грозят своим детям за непослушание.

«Почудилось… Может, медведь тащил тушу оленя? Точно, потому и размеры такие».

Встретить гризли не хотелось, но и мучительно умирать на морозе заманчивым не представлялось. «По крайней мере, сейчас гризли сыт и наверняка крепко спит»,– в поддержку того думается ей. Наверняка.

Открытию двери ничто не препятствует, но почему выйти не удается затуманенный разум понимает не сразу.

«Ремень безопасности? Серьезно, Герти?» – бранит она себя.

Раз на третий попытка отстегнуться знаменуется удачной, позволяя вывалить свою тушу в неглубокий снег. Идти вниз – единственное верное решение в голове. Идти вниз подальше от дороги и источника воя, к низине, где обычно селятся люди.

От декабрьской стужи не спасают ни джинсы-клеш, ни бордовая овчинная дубленка до колен. Мороз просачивается под слои одежды, к коже, от нее в нутро. Ветер, к нему в напарники, уныло завывает меж высоких деревьев, до треска раскачивая верхушки. Звездное небо сегодня могло бы даже показаться красивым, если бы не страх, накатывающийся во все больший и больший ком с каждым сделанным шагом.

Хруст веток, уханье сов, мелкий топот и свист – с разных сторон они раздаются все чаще, что уже перестают походить на обычные звуки леса. Хотя, много ли довелось Герти шастать в ночи по зимним лесам? Это вряд ли. Но все рецепторы накаляются до предела, равно как и каждая мышца тела.

Сердце на мгновение останавливается: по стволу проскользнула черная тень.

Ей, кажется, привиделось, но шагу Герти прибавляет. Снег по мере спуска становится только глубже, колени уже ноют, а тени, меж тем, попадаются на глаза все чаще и чаще с разных сторон. Высокие, низкие, насыщенно-черные и едва заметные. Их когтистые лапы, и мелкие топотки, и свист меж их клыков, и хруст их костей.

«Почему так?! Почему все должно закончиться именно так?! Я НЕ ЭТОГО ХОТЕЛА! НЕ ТАК!»

Ей страшно; в панике она несется вниз меж деревьев уже изо всех сил, в голос рыдая. Герти чувствует себя дичиной, ради свежего мяса которого ведется охота всем вражеским лесом: медведь ли, чудовища ли – какая разница.

Черная полоса леса внезапно обрывается.

Герти падает прямо в снег. Ей хочется отдаться чувствам и закричать в полную силу, но, поднимая глаза, она улыбается со слезами на этот раз радости. Теперь когтистые лапы чудовищ не дотянутся, потому что здесь нет места лесному мраку – здесь свет луны ложится на заснеженную долину; множась от снежинок, он позволяет увидеть все вокруг, даже вершины гор вдали, нависающих над низиной. Бескрайний звездный небосвод и читаемый простор позволяют вдоволь надышаться. И главное, то, из-за чего с уст сходит полупрозрачный выдох облегчения, – охотничий домик на склоне. На вид пустой: ни света, ни следов, даже дыма из трубы не выходит. Но оно и неудивительно: желающих поохотиться в такой снежный сезон встретишь нечасто. Герти заглядывает в окна – не шале, но вполне уютно: камин, софа, небольшая кухонька. Продрогшая путница с порога спешит к камину, но на полпути замирает в ужасе от замеченного боковым зрением. «Только бы показалось». – Желанию не суждено сбыться: медленный поворот шеи, веки распахиваются шире.

Белые огни.

Бездушные глаза без зрачков совсем как у мертвого оленя с дороги смотрят точно на нее. Ямы в глазницах, впадины на щеках, бледная, обескровленная кожа сомнений не оставляют – это преследующая с леса тень мертвеца.

Кровь разогревающе приливает к голове – вот и подоспел очередной выброс гормона, заставляющий действовать. Герти вскрикивает и срывается с места прочь, к гризли, чудовищу, на холод – только бы подальше от зловещей тени. Сердечный пульс учащенно бьется в ушах, дыхание сбивается, ноги уже онемели от крутого спуска и низких температур, но позволь секундную передышку, и тьма поглотит тебя навеки.

«Почему я?! Да что с этим местом не так?!»

Пока грудь разрывает тяжелая одышка от мерзлого воздуха в легких, разум силится найти спасение. Отвлечение не играет на руку: один камешек, выглядывающий из-под сугроба, – и она уже летит в объятия холодного пуха, колюче проезжается щекой по снегу, кубарем летит под уклон.

«Это ад, – снизошло озарение за миг до спотыкания. – Это мой собственный ад…»

Рыже-красные лучи рассвета мягко рассеиваются, проходя через украшенное росписью морозца окно. Засоня жмурится от света и переворачивается на бок, еще глубже зарываясь в плед. Возвращающаяся в тело чувствительность шепчет: «Тебе не шесть, Герти, а это вовсе не мамин дом». Смутные воспоминания последних событий пробуждают менее щадяще.

Жгучее трение скулы о снег, неподвластная ноша тела, летящая под уклон. Темнота.

Некто тащит под плечи в гору – явно не стиль гризли или тени, а значит, человек, а значит, подоспела подмога. Организм позволяет себе вновь перейти в режим энергосбережения.

Потрескивание горящих поленьев и доходящие волны тепла. Ссадины на лице щиплет. В этот раз пробуждают отнюдь не приятные хлопки по щекам. Перед глазами плывет.

– У тебя нет аллергии на ацетилсалициловую кислоту? – настойчиво требует ответа незнакомец. – Ответь, тебе можно Аспирин?

– Да…

Горечь таблетки теряется за глотком воды.

Незнакомая клетчатая обивка дивана.

Герти поднимается, дабы осмотреться, и в ту же секунду об этом жалеет: о себе напоминают ноющее плечо и тягучая ломота во всем теле. С трудом, но силы осмотреться она все же находит: камин, диван, кухня, стол – тот самый дом на склоне. И тот самый дверной проем, где ночью стоял… «призрак»? Не успевает она и сопоставить все факты, как дубовая дверь распахивается и с ледяными порывами метели входит он…

Что ж, с румянцем на щеках, в светлом свитере на рубашку, а не в старомодной ночной сорочке, и с дровницей-переноской вполне себе сойдет за человека. Единственное, что выступает в защиту разыгравшегося воображения, – зрачки, а точнее: их пугающее отсутствие на белесой, словно заиндевевшей, радужке.

«Слепой?» – в мыслях предполагает Герти.

Закрыв проход стуже, незнакомец удивительно точно для невидящего проходит к камину и, присев на корточки, начинает подкидывать в несмелое полымя поленья из дровницы, подталкивать те кочергой. Стоило бы, наверное, подать голос, дать знать о своем пробуждении, да только подходящий момент упущен и сейчас это делать несколько неловко.

Не отвлекаясь от поддержания огня, молодой человек, на вид которому около двадцати, спрашивает неожиданно спокойным голосом:

– Как ты себя чувствуешь?

Герти сомневается в том, адресован ли вопрос ей, но все же решается ответить:

– Нормально. – Даже одно простое слово исходит от нее довольно несуразно.

Так же резко его голос в ущерб предшествующему соболезнованию приобретает горячности.

– Собиралась меня ограбить? Проще простого обокрасть слепца, не правда ли? Что уже успела утащить? И не думай бежать, у меня твой паспорт, с которым я пойду прямиком в участок, если не вернешь все, что взяла, на свои места!

«Разве мой паспорт не остался в бардачке?..» – сомневается в его угрозе Герти.

Невиновная подозреваемая еще раз бегло оглядывает убранство охотничьего домика. Глаз цепляется лишь за головы козлов и прочей живности на стенах, но исключительно из-за их жути.

– Да что тут красть? Послушай, я вовсе не пыталась…

Не дав толком объясниться, он, не поднимаясь из приседа, разворачивается и грубо перебивает:

– Тогда отвечай, что ты делала ночью в моем доме!