Глупая привычка перестилать белье утром тридцать первого декабря, чтобы новый год начать с чего-то нового…
Так хотелось перемен…
Ну как бы. Что заказывали. Получите и распишитесь, вот тебе и Новый год, Валюша, вот тебе и перемены и в твоей постели, на твоих свежих простынях такое вот непотребство.
Ком к горлу подкатывает, как вспомню, что я могла, ничего не зная, прийти и лечь в эту кровать, а может… а может, это у них не впервые?!
Летит вдогонку мысль и у меня живот скручивает узлом…
Слишком уж подруга ведет себя по-хозяйски, наклоняется, открывает ящик прикроватной тумбочки, достает оттуда пакетик влажных салфеток…
Зачем они ей вообще сейчас понадобились?!
И до меня доходит… возможно, для того, чтобы показать мне… она знает, что где лежит… знает… и пользуется…
Отшатываюсь дальше, и чуть не подпрыгиваю, ощущая под ногой скомканный кусок ткани. Алые труселя…
Почти падаю. Пячусь… Хочется на улицу. В холод. Чтобы голова остыла, чтобы дышать смогла…
Муж, наконец, натягивает треники, которые я ему, между прочим, покупала и, наконец, выходит ко мне. На лице недовольство. А я смотрю в его светлые глаза неопределенного цвета и пытаюсь хоть капельку раскаяния увидеть, хоть грамулечку сожаления…
Но там пустота. Чужой человек. Мужчина, ради которого я бегала, как белка в колесе.
Ванечка… Ванечка…
Мысленно повторяю его имя и меня передергивает. Когда этот здоровый мужик стал для меня кем-то наподобие ребенка на иждивении, которому надо все принести и на ложечке в ротик положить?..
Слезы обжигают глаза, но я не плачу, единственное, что удается произнести больным горлом, это банальное:
– Как ты мог?
Голос с каждой секундой садится все больше. Кажется, меня хорошо проморозило и пару следующих дней придется провести в полном молчании, чтобы связки не травмировать, но… мне становится на все наплевать.
Да и зачем мне кричать и топать ногами. Истерикой не поможешь. У меня в груди так пусто становится. Бездна какая-то непроглядная накрывает.
Тру грудную клетку и смотрю на своего мужа. Уже не моего, конечно, у него вон моя подруга бывшая в близких друзьях водится, затем на стол смотрю свой праздничный и горько становится.
Все осквернено. Все, что я так бережно создавала, порушено за одно мгновение…
А еще этот проклятый салат в глаза лезет, разворошенный.
Голос мужа раздается и заставляет меня вновь посмотреть на человека, которого я любила. Еще пару часов назад казалось, что души в нем не чаю…
Но…
– Короче. Валь, давай без истерик. Мы взрослые люди. Ты должна понять…
– Понять?! – спрашиваю одними губами, но Иван меня понимает, все же столько лет знакомы, у нас с ним в универе закрутилось, и я как дура влюбилась в смазливого блондина, но под оберткой оказалась гниль, аж на зубах оскомину дает.
– Да. Я здоровый мужик. А ты… тебя все время нет… работа, а когда домой приходишь, так на кухне часами пропадаешь, вечно со своими авоськами домой тащишься, надоело… Я женщину рядом хочу видеть, а не бабу, которая все время пашет… Ты даже маникюр не делаешь…
По инерции смотрю на свои ногти коротко стриженные, без лака. Опять понимаю, что не успела накрасить ноготочки, но у меня на себя все времени не хватало, а сейчас мне в укор это ставят…
– Я же тебе готовила…
Почти неслышный шелест вместо слов, который все равно мой уже бывший муж слышит.
– Для борщей у меня мама есть! С ее щами ни одна стряпня не сравнится, а жена должна быть поактивней в постели, короче, я давно хотел сказать тебе, что не получается у нас.
Киваю. А сама вдруг замечаю, как подруга за спиной моего мужа мельтешить начинает, как смотрит на меня победно. Отвоевала мужа моего, а я, дура, у нее на кухне еще и плакала, что ребеночек у нас не получается, а Кира мне еще и пела, что для детей рано, и… а они тогда тоже спали уже?!
Когда я ей рассказывала о сложностях, о том, что муж меня перестает замечать, о том, что охладел, да и я прихожу уставшая и единственное, что хочу в постели делать – это спать….
Не хочу больше ничего слышать. Голос пока не исчез, просто говорю еле слышно:
– Просто уходи… уходи и… ее забирай…
Муж прищуривается. Видимо, ему моих эмоций не хватает, ему крики нужны, битье посуды. Но, во-первых, у меня голоса нет, чтобы кричать, а во-вторых, посуду жалко на них тратить…
Может быть, позже мне будет еще больнее, может быть, я буду выть от обиды и кусать подушку, чтобы голос приглушить, ибо за тонкими стенами соседи…
Но… это будет потом, а сейчас у меня в душе пустыня выжженная, и прах… пепел и прах… моих порушенных надежд и веры в лучшее… веры в то, что есть у меня человек надежный, который за меня так же, как и я за него…
– Вообще-то по документам я договор на съем жилья заключал и хата моя, так что по большому счету уйти должна ты, – выдает многозначительно муж, насупившись.
А я бросаю взгляд на окно, где уже метель поднялась, и киваю заторможенно. Единственный человек, к которому я могла бы поехать при ссоре с мужем, стоит за его спиной и смотрит на меня ехидными густо накрашенными глазами…
Видимо, у меня стресс и шок. Иными словами я объяснить не могу, почему поворачиваюсь и иду к дверям. Даже собственный чемодан не беру, который я собрала для короткой командировки. Ухожу с одной сумочкой, перекинутой через плечо. Спускаюсь по лестницам и выхожу в холод.
Ветер поднимается, метель и мороз, а я…
Я не по погоде одета, легко. Шубка не спасает от снежинок, которые большими хлопьями с неба падают. Во дворе недавно мной встреченные пацаны петарды запускают.
Слышу крики:
– С наступающим! Ура!
А у меня даже слез нет…
И хорошо, что нет, а то мороз дорожки эти в льдины превратит. Такие же, что и у меня в сердце колючими шипами поднимаются.
– Тетя! – слышу крик в спину и передо мной паренек выпрыгивает, тот самый из лифта, смотрит на меня веселыми глазами.
– Скажи имя… Нагадай мне…Мы в игру играем…
Улыбаюсь мальчишке и мысленно желаю ему всего самого хорошего и имя называю, которое на ум приходит:
– Александра…
Парень кричит во всю глотку своей компании, которая его ждет. Девчонки, мальчишки. Счастливые, девятнадцатилетние…
Я старше-то лет на семь всего, а будто между нами века… Так чувствую.
– Давай тогда и я тебе загадаю, – неожиданно говорит курносый паренек, а я к нему приглядываюсь, наверное, он видит, что в глазах у меня слезы застыли, потому что делает шаг ко мне и говорит доверительно:
– Такого чела встретишь, который на руках носить будет и плакать больше не будешь. И раз ты мне назвала имя Александра, то и я нагадываю тебе Александра повстречать, – ржет как конь пацан и добивает, – только мужика…
Парень улыбается до ушей, а до нас уже доходят крики:
– Петюнь, ну чего застрял?! Что там?!
– Все путем! Нагадала! – кричит в ответ и опять смотрит на меня. – Ну, бывай, тетя!
А мне вдруг его обращение слух режет, поэтому одергиваю обормота:
– Ну какая я тебе “тетя”? Я что, так старо выгляжу?
Бросает на меня внимательный взгляд, а сам уже идет к своим друзьям:
– Да нет, теть. Ты красивая. Я таких, как ты, не встречал. Да и видно, что молодуха, только выражение лица меняй, а то старухой будешь!
Отвечает и убегает к ребятам, которые опять разбегаются во все стороны, запуская петарды.
А я чувствую досаду. Я ведь действительно себя загнала, ломовая лошадь, а не женщина, вот я кто.
Поворачиваюсь и ухожу со двора. Без цели иду. Без понятия. Только спустя минут пять становится совсем зябко. Понимаю, что нужно забиться куда-нибудь в тепло, зубы стучать начинают, а я к дороге выхожу, смотрю по сторонам.
Небо то и дело озаряется салютами, которые люди во дворах пускают. Слышу веселые крики. Поздравления.
Все живут в ожидании чуда. Все надеются.
Я тоже ждала…
Но сегодня кто-то там наверху решил сдернуть розовые очки с моих глаз и показать, что вся моя жизнь – одна сплошная ложь…
Свет фар вдалеке воспринимается как спасительный круг, но машины проезжают мимо. Не останавливаются. Да и я бы на ночь глядя не остановилась.
Снег падает все сильнее, прищуриваюсь, явно понимая, что, возможно, из-за снега у меня вся тушь потекла и я похожа на выброшенную на улицу панду.
В груди свербит. Я до сих пор поверить не могу, что Иван так со мной поступил. Заставил уйти в холод, в мороз, в никуда, прекрасно понимая, что мне идти по факту некуда.
Измена – это только начало моего прозрения, оказывается, я и не знала, что за зверь живет рядом со мной. Столько лет ему отдала, заботилась, лечила, когда, о, ужас, градусник показывал температуру тридцать семь по Цельсию.
Муженек ложился, а я бегала вокруг него, чаями поила, готовила куриный супчик, поила бульоном с ложечки, ухаживала, словом.
И только сейчас понимаю, что эта игра в одни ворота была, что мне повезло, я не болела сильно никогда, а в те редкие несколько раз, когда температура достигала отметки за тридцать девять, Иван мог максимум сбегать за лекарствами в аптеку.
Опять резь начинается в груди, а я на дорогу смотрю, на автомобили и понимаю, что всем есть куда спешить, есть с кем праздник отмечать, а вот я…
Я осталась одна-одинешенька на дороге и стремительно замерзаю…
Машины проезжают мимо, а я, наконец, вспоминаю, что у меня вообще-то сумочка с документами и наличкой при себе имеется. Командировочные на карточке я использовать не успела, выдыхаю радостно, хоть что-то осталось.
А еще у меня мобильник имеется, а в нем приложение. Значит, могу вызвать такси, которое заберет меня с улицы, а дальше…
Дальше я решу, куда податься. Должно же в городе хоть какое заведение открытым быть, где можно хотя бы согреться, обдумать, что делать, как быть.
Все же шок сказывается, мозг отказывается воспринимать ситуацию, обдумывать, складывать.
Предательство. Измена. Боль. Самые близкие люди оказались самыми жестокими и подлыми…
Потом подумаю об этом. Сейчас надо себя спасать от замерзания и окоченения…
Копошусь в сумочке ледяными пальцами, которые кажется, что скоро просто отваляться, наконец, цепляю серебристую пластину.
Не самый хороший телефон, не модный, зато надежный.
Зарядка на исходе и я чертыхаюсь сквозь зубы. Жму на приложение, определяю свое местоположение, а дальше включается запрос с поиском и никто не отвечает на мой клич.
Ни одна машина. Я повторяю, снова и снова, а на глазах уже слезы цветут. Хочется вернуться обратно, хоть в подъезд, там теплее, чем на улице.
Ком в горле стоит глубокой обидой, мне больно, глаза жжет от слез.
Опять смотрю на дорогу, поднимаю руку в желании остановить хоть кого-то, чтобы меня увезли отсюда, чтобы хоть на недолгое время оказаться в тепле салона.
Машин мало, все спешат домой. Кто будет попутчицу брать. Все же семейный праздник, да и, наверное, люди боятся. Все это понимаю, но внезапно на глаза попадаются фары. Они едут сначала быстро, надвигаются на меня, а я руку поднимаю еще выше и машу отчаянно, чтобы остановился.
Кажется, я в шаге от того, чтобы как в фильмах выскочить на трассу и остановить машину собственным телом, но жизнь – это не кино и такой фортель может быть последним, что я смогу сделать в жизни, поэтому я в отчаянии машу рукой и, о, чудо, замечаю, что автомобиль начинает сбавлять скорость…
Глава 3
Замечаю черно-желтые шашечки и выдыхаю. Такси. Конечно, я не выгляжу как красотка, которая может незнакомые автомобили останавливать.
Скрежет шин и машина тормозит, а я замечаю и покореженный бок, и не самый свежий салон, где на зеркале заднего вида висят какие-то фенечки странные. Их много.
– Куда едем, красавица? – стекло чуть спускается, и я слышу голос с акцентом.
Недолго думаю, открываю дверь и сажусь. Запашок здесь не из лучших, но все же я только что чуть не околела на улице, так что не время привередничать.
– Так в какую сторону едем? – поворачивается водитель ко мне и смотрит добродушно. – С Новым годом!
– И вас с Новым годом! Мне бы в центр. Где весело… Я не знаю… Не хочу быть одна в новогоднюю ночь…
Отвечаю осипшим голосом, и мужчина бросает на меня внимательный взгляд. Может, что и понимает по моему внешнему виду. Но решает смолчать.
