– Нет, – покачал головой профессор, – особой необходимости нет. А вы зачем спрашиваете, Петр Петрович? Ведь для вас же мои мысли и желания, как на блюдечке…
– Зря вы так, Владимир Никитич, – несколько порывисто и резковато ответил оснаб, – я просто так в чужих головах и мыслях, как по своим вещичкам, не шарю! А особенно у тех людей, кого глубоко и искренне уважаю! Не ожидал я от вас такого упрека, товарищ Виноградов! У меня, если и бывает спонтанное считывание, то лишь по чистому недоразумению, как сегодня… Мощность Дара – она накладывает…
– Петр Петрович! Дорогой вы мой человек! – Профессор Виноградов подскочил со стула. – Извините великодушно и не обижайтесь! И даже в мыслях не думал о вас плохо! Можете проверить, прямо сию минуту!
– Поверю на слово, Владимир Никитич, – улыбнулся оснаб. – Не думайте о нас, Мозголомах, плохого. Бывает, конечно, что попадается всякий сброд, но хороших-то людей все равно больше!
– Так вы не обиделись, Петр Петрович? – Виноградов положил руку оснабу на плечо и заглянул в его глаза.
– На обиженных воду возят! – Озвучил старую и всем известную истину Петров. – Не мальчишки, чай. Только вот сложившихся между нами теплых отношений мне было бы несомненно жаль…
– Петр Петрович? – Виноградов протянул командиру свою раскрытую ладонь. – Умеете вы так… исподволь… Мир?
– Конечно, мир! – Тепло улыбнулся оснаб, пожимая руку профессору. – Если Хоттабыча вовсе и не обязательно держать под вашим наблюдением, тогда я его забираю?
– Да, мое наблюдение Гассану Хоттабовичу не требуется, – ответил Владимир Никитич. – Все, что в моих силах, я для него уже сделал.
– Хоттабыч, – окликнул меня командир, – ты пока тут готовься: мойся, бройся, одним словом. А я за одеждой смотаюсь. От твоей курсантской гимнастерки только обгоревшие дыры и да клочки остались.
– Так дотянулся-таки до меня тот комиссар? – спросил я. – А то я в запале и не почувствовал ничего.
– Если бы он, как ты говоришь, дотянулся бы – от тебя тоже бы одни обгоревшие дыры да клочки… Да и тех бы, наверное, не осталось – горстка пепла и все дела! Абы кому комиссарские звания направо и налево не раздают!
– Вот знаешь что, Петр Петрович? – произнес я в сомнении.
– Что? – оснаб подошел поближе к моей кровати, чтобы я горло особо не напрягал. А то, после долгой беседы, голос мой слегка подсел.
– Смотрю я на ваш мир и одного не понимаю, почему некоторые руководящие посты лишь сильные занимают?
– И чего здесь непонятного? – удивился оснаб. – Это же Сила!
– А того – что должны бы не сильные руководить, а умные… Вот и в нашем мире зачастую так же было… – печально закончил я. – А еще чаще – прослоечка, что без мыла везде влезет и которая обычно между умными и красивыми… вернее сильными…
– Ну, так-то ты тоже прав, старина, – согласился со мной оснаб. – И у нас этих, которые без мыла, хватает! Но и Сила тоже нужна! Кто будет слушать умного, но слабого? Вот такая дилемма на самом деле: необходим равновесный баланс между умом и силой. Только где ж его взять? Наши миры на самом деле очень схожи, Хоттабыч. И даже больше, чем ты это можешь предположить.
– Так я убил его? – Мой голос совсем осип. – Ну, того комиссара? А остальные? Выжили? Надюшка, Зоя, Шапкин… – Я замолчал: ведь если они погибли, пережить смерть знакомых тебе людей… Да что там говорить, кое-кто из них, за эти неполные два дня стал мне очень близок!
– А ты совсем ничего не помнишь? – поинтересовался Петров.
Профессор Виноградов тоже с интересом прислушивался. Ему, похоже, мои воспоминания интересны сугубо с практической точки зрения, с медицинской то есть.
– После того, как комиссар, меня поджарить решил – вообще ничего! – признался я. – Сплошная белая пелена!
– Расслабься, Хоттабыч! Живы твои недоросли! – Обрадовал меня Петр Петрович. – Все до единого! Никто даже царапины не получил! А Надюшка твоя так все пороги у начальника училища генерал-майора Младенцева оббила! Требует немедленной встречи с тобой – поблагодарить за спасение жаждет.
– Фух! – в который раз за день я облегченно выдохнул. – Слава Богу, живы! А чего со мной-то приключилось?
– Гасан Хоттабович, запамятовали? – спросил Виноградов, продолжая внимательно наблюдать за моими реакциями. – Инсульт с вами случился, дорогуша моя. Кровоизлияние в мозг. За счет этого некоторые отделы, отвечающие за хранение информации, пострадали. Отсюда и провалы в памяти. Структуру мозга я вам восстановил, а вот память, любезный вы мой, восстановить не в состоянии. – И он виновато развел руками. – Да и никто, думаю, из нашего брата-Медика, не в состоянии.
– А с чего меня, вообще, инсультом-то накрыло? – Я продолжил выяснять обстоятельства своей инициации, о которой ничегошеньки не помнил.
– Странный вопрос, – усмехнулся Владимир Никитич, – такого напряжения всех сил, как физических, так и психических, как при инициации, наверное, не испытывает никто. Древние мудрецы и философы, судя по редким дошедшим до нас из седой древности документам, прекрасно это понимали. Поэтому к самому процессу инициации они выходили через длительный, но безопасный для будущего Силовика, курс медитаций. Иногда подготовка к инициации растягивалась на долгие годы, а то и десятилетия. Мудрецы уходили в леса, в горы и пустыни, в монастыри. Они отшельничали, многие истязали себя веригами и голоданием… Много путей вело к инициации… И самый безопасный, качественный, но очень продолжительный по времени – это «путь Просветления», который практикуют тибетские монахи, да и вообще почитатели Будды.
– А я, значит, по самому опасному пути сиганул? – подытожил я монолог Владимира Никитича.
– По очень быстрому, опасному и совершенно непредсказуемому! – согласно кивнул профессор.
– Пойми, Хоттабыч, – подключился оснаб, – такова особенность момента – у тебя нет в запасе времени для длительных медитаций и последующего «просветления».
– Ну да, – не мог я не согласиться с этим убийственным по своей логике доводом, – сколько там мне осталось? Год? Два?
– Я буду только рад, если ты продержишься дольше, старый друг! – Петр Петрович порывисто наклонился и обнял меня за худосочные плечи. – Держись, старина! Не дай этой костлявой Старухе «закопать» тебя раньше времени!
– За этим дело не станет, командир! – Я подмигнул оснабу. – Один раз уже выкрутился… Так, и что дальше-то было? Когда он в меня из своего «огнемета» хренанул?
– А дальше странностей – хоть отбавляй! Ты тряхнул землю, как следует, и мгновенно переместился к комиссару… – Продолжил удивительное повествование о моих «похождениях» оснаб.
– Это как переместился? По воздуху, что ль, пролетел? – не понял я.
– Если бы по воздуху – все было бы намного проще! – ответил Петров. – Тогда бы ты точно классифицировался как «Колебатель», либо «Потрясатель тверди» – Силовик, управляющий гравитационными процессами…
– А они и летать могут? – А что, мне бы такая возможность пригодилась.
– В настоящее время о специалистах такого уровня ничего не известно. Однако былые свидетельства говорят о том, что это вполне возможно.
– Ух ты! Жалко, что я так не умею…
– А уж нам-то как жалко! – горько усмехнулся оснаб.
Понимаю: ведь наличие в Военно-воздушных силах РККА подобного Силовика, могло заменить собой настоящий стратегический атомный бомбардировщик! И еще неясно, чей удар по позициям врага был бы разрушительнее?
– И как же я переместился?
– Легко, – улыбка вновь заиграла на лице командира (Вот гад! Весело ему!) исчез в одном месте, а появился в другом.
– И как, по-твоему, я это проделал?
– А вот здесь, товарищ Хоттабыч, у всех наших аналитиков – большой пробел в знаниях! Никаких современных доказательств подобному перемещению нет! Мы можем опираться лишь на древние эпосы и легенды, где Великие Маги или даже Боги – могли подобным образом перемещаться в пространстве, бесследно исчезая в одном месте и появляясь в другом. Но повторюсь, в новейшей истории обретения Силы, подобных прецедентов не было.
– Ох-ох-ох! – Закряхтел я по-стариковски. – Вот и выходит, что я не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка [1]…
[1] Строчка из «Сказки о царе Салтане…» А. С. Пушкина.
– Выходит, что так, Хоттабыч, – подтвердил мои выводы Петр Петрович, – определить твою конкретную специализацию, нам так и не удалось. Но не расслабляйся, старичок – мы будем с этим очень плотно работать! – «обрадовал» он меня. – Очень и очень плотно!
– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! – Ехидно ухмыльнувшись, «послушно» склонил я голову перед командиром.
Глава 6
Петров еще раз пристально взглянул на меня и не смог удержать улыбку:
– Вижу, что с тобой все будет в порядке, Хоттабыч! Хохмишь, хоть и на душе тяжело… Я же вижу! Не-не-не! – Заметив мой подозрительный взгляд замахал он руками. – Не читал я твои мысли! Вот те крест! – И он истово перекрестился, благо, что кроме профессора Виноградова и не видит никто. – Да и Защиту свою ты усилил, хвалю! Теперь даже я так просто не прорвусь! В общем, я оставлю вас ненадолго, Владимир Никитич. Хоттабыч, я надеюсь, что ты ничего без меня больше не отчебучишь? Не вернусь я, а на месте Кремля лишь груда кирпичей?
– Не волнуйтесь, Петр Петрович, – не дал мне раскрыть рта профессор Виноградов, – я рядом буду. И если наш Хоттабыч опять пойдет вразнос – я его просто усыплю.
– Да-да, профессор, усыпите как бешеного пса! – фыркнул я, представив эту картину.
– Вообще-то бешеных псов обычно пристреливают! – поправил меня оснаб. – Надеюсь, что до этого не дойдет?
– Товарищи дорогие, ну знайте же меру! – неожиданно возмутился профессор Виноградов. – Меня как Медика коробит такая «живодерная» пикировка! Я как-никак клятву Гиппократа приносил!
– Да, действительно, Хоттабыч, перегнули мы с тобой! Извините, Владимир Никитич, больше не повторится! А вот задумка с усыплением – то, что доктор прописал! Что же вы раньше-то молчали?
– Да вот… как-то в голову не приходило. – Виноградов пожал плечами. – А ведь это могло снять столько проблем.
– Теперь я точно спокоен, – произнес Петров. – Я ненадолго, – повторил он, – не успеете соскучиться. – И он стремительно вышел из моей «палаты».
– Владимир Никитич, – оставшись тет-а-тет, – а вы действительно успеете? Ну, усыпить, если что?
– Думаю, что смогу, – ответил профессор. – Вы, главное, не волнуйтесь!
– Да я, уже вроде бы и успокоился.
– Хорошо, что нам удалось остаться с вами наедине, – вдруг ни с того ни с сего заявил Владимир Никитич. – Мне надо с вами серьезно поговорить…
Ну-ка, ну-ка? С чего это вдруг такие разговоры. Я вроде никакого повода скрытничать не давал. А вот профессора явно что-то гнетет, и после ухода оснаба, это стало видно невооруженным взглядом.
– Я вас внимательно слушаю, Владимир Николаевич…
– Гасан Хоттабович… – Медик явно мялся, не зная, как начать. – За тот совсем недолгий срок, прошедший с момента нашего расставания, я заметил очень существенные изменения, произошедшие с вашим организмом.
Ах, вот он, о чем? Значит, заметил-таки мои новые, прорезающиеся в нижней челюсти зубы. Нечего и думать – обмануть настоящего профессионала, да еще и волшебника-окудника-Медика, мне все равно не по плечу.
– Да, заметил, Владимир Никитич. – Я послушно кивнул. – У меня два зуба прорезалось. Вот! – Я выдернул изо рта «присоски» и засветил профессору уже явно видимые два нижних резца.
– Спасибо, любезный! – Профессор лишь мельком взглянул на предмет моей гордости, удовлетворенно кивнув. – Можете закрывать рот.
Я, покривившись, вернул протезы на место – приятных ощущений мне этот процесс не доставил. Но деваться некуда – буду терпеть, пока смогу. Светить голыми деснами как-то совсем не комильфо:
– Что скажете, профессор? Что со мной происходит? Почему зубы полезли?
– Вот этот вопрос меня и беспокоит больше всего, Гасан Хоттабович… – Владимир Никитич в волнении, вновь начал накручивать пальцами кончики и без того «острых» усов. – Судя по всем тем изменениям, что я диагностировал… похоже… – Профессор отчего-то мялся, мямлил и оттягивал «момент истины». – Такого, конечно, не может быть… Но вы молодеете, драгоценный вы мой! – наконец выдал свой вердикт профессор Виноградов.
Сказать, что Владимир Никитич меня ошарашил, я не мог. После собственной смерти и всех чудес этого мира пронять меня было довольно сложно. Я подозревал и даже надеялся на подобный исход, когда обнаружил у себя растущие зубы. И вот знающий профессор-Медик, наконец, озвучил его.
– Вы уверены, Владимир Никитич? – с надеждой в голосе произнес я.
– Уверен, ибо ничего другого просто не могу предположить… В голову не приходит! С момента нашей первой встречи ваши физические параметры существенно улучшились! Налицо ремиссия старения! Не знаю, сколько времени может занять полное омоложение вашего организма, но что оно произойдет рано или поздно – бесспорно!
– Так это же здорово, Владимир Никитич? – осторожно спросил я, поскольку физиономия Медика выглядела несколько кисловатой для такого ошеломительного вывода.
– Если это так, Гасан Хоттабович, – произнес Виноградов, – то мы стоим на пороге поистине великого открытия…
– Как-то не вяжется ваше настроение с вашими же словами. – Я решил пойти ва-банк, и выяснить, наконец, что так беспокоит Медика.
– Не буду скрывать, – признался Владимир Никитич, – меня немного нервирует подобное открытие.
– Отчего же? – Я до сих пор не мог догнать, что же так напрягает профессора. – Разве открытие секрета вечной молодости не осчастливит все человечество?
– Ну, во-первых, этот секрет надо еще открыть, – тут же потушил мой «благородный порыв» Виноградов. Во-вторых, вы подумайте сами, уважаемый Гасан Хоттабович, о возможных последствиях. Пока еще не для всего человечества, а конкретно для вас. Если этот секрет станет известен нашим… – Медик запнулся. – Станет известен даже узкому кругу лиц, что может случиться с вами?
– А что тут думать? – посыл сердобольного Медика стал мне абсолютно понятен. – В лабораторию сдадут, для опытов!
– Вот видите, все на самом деле очень просто, – печально согласился с моими выводами доктор. – Желание обладать, как вы изволили выразиться, вечной молодостью – может взбаламутить воду и в самом кристально чистом источнике… Боюсь, наш мир еще не готов к таким потрясениям. И они могут оказаться куда более печальными, чем мы имеем на сегодняшний день… Я бы рад ошибиться, но я очень хорошо знаю людей.
– Так что же мне делать? – Да уж, попал дедуля, так попал!
– Пока ничего. Может быть, изменения не будут так стремительны. И у вас в запасе еще будет несколько лет… По крайней мере, я надеюсь на это! Но заклинаю вас, Гассан Хоттабович, не говорите об этом никому! Постарайтесь первым делом защитить «Стеной отчуждения» эту информацию… А еще лучше поставить блок, который при попытке её добыть – выжжет определенные участки мозга. Это очень болезненно, но не смертельно…
– А если меня уличит в этом какой-нибудь Медик?
– Каким образом, Гасан Хоттабович? – Удивленно приподнял брови профессор. – С вашим «эталонным» состоянием знаком только я. Сравнить, что было в исходной точке и сегодняшней, не сможет никто! Постарайтесь не попадать на прием к одному и тому же специалисту через существенный промежуток времени.
– Это я уже понял, – кивнул я. – Иначе он тоже сумеет прийти к подобным выводам.
– Совершенно верно! Пока вы пребывали в коме, я постарался взять у вас достаточное количество биологических проб… Простите, что не предупредил вас… – извиняющимся тоном произнес профессор.
– Владимир Николаевич, о чем разговор? Какие претензии могут быть, когда вы столько для меня сделали? Вы хотите продолжать исследования? Только негласно?
– Да, надеюсь на это, – признался Владимир Никитич. – И я хотел бы вас попросить, забегать ко мне время от времени… Если это вас не затруднит…
– Почту только за честь! – заверил я профессора. – Так что материалы для исследований у вас будут! А наше тесное знакомство ни у кого не вызовет подозрений.
– Гасан Хоттабович, вы… вы… – Виноградов так расчувствовался, что едва слезу не пустил.
– Владимир Никитич, в этом мире я обязан вам практически всем! Здоровьем, сохраненными ногами, а Аннушка мне и зрение почти вернула – катаракта почти прояснилась!
