– Ты жив, – проговорил он со странной интонацией: не то отвечал сам себе на безмолвный вопрос, не то задавал его неизвестно кому. И – посторонний бы не заметил, но Йорэн знал отца слишком хорошо, – уголки его губ дрогнули в намеке на улыбку. Еще какое-то время Маэл пристально смотрел на сына, потом отступил в сторону, приглашающе махнув рукой. – Заходите.
Йорэн первым прошел через небольшую приемную в кабинет, хорошо освещенный эльфийскими светильниками. Посредине стоял стол, чью поверхность закрывали аккуратно сложенные стопки бумаг. Стены кабинета были задрапированы гобеленами, изображавшими исторических деятелей и события прошлого.
За ним последовала Айнери, придерживая Дана за ошейник. Маэл вошел последним.
– Пес-то спокойный? Не погрызет мне тут все? – спросил он.
– Дан послушный. Обещаю, он неприятностей не доставит, – откликнулся Йорэн.
Пес приветливо гавкнул.
– Ну вот мы с тобой и познакомились, – серьезно сказал ему Маэл, – а с твоей хозяйкой пока нет. Сын, представишь мне свою спутницу?
– Да, конечно, прошу прощения. Отец, это Айнери Лин-Таари из Виарена. Я знаю ее не так долго, но мы уже через многое прошли, она даже спасла мне жизнь.
– Что ж, тогда мне вдвойне приятно поприветствовать ее, – Маэл слегка склонил голову. – Добро пожаловать, Айнери Лин-Таари. Однако мне очень жаль, что я пока не могу быть гостеприимным хозяином. Мне с сыном нужно поговорить, а ты иди пока наверх, отдохни, – он указал на неприметную дверцу в стене. – Увидишь там кровати, выбирай любую. Я бы распорядился насчет ужина, но уже отослал слуг на сегодня. Голодной я тебя не оставлю, но придется немного потерпеть. Надеюсь, ты простишь меня.
– Рада знакомству, Маэл Урат-Нири. Йорэн рассказывал о тебе по дороге. Благодарю за участие и буду рада приюту и укрытию от непогоды, – вежливо ответила Айнери. Не выпуская ошейника Дана, она потянулась к Йорэну и легко поцеловала его в щеку. – Жду тебя наверху, – лукаво шепнула она и ушла.
Йорэн притащил стул от дальней стены и с облегчением опустился на мягкое сиденье. Отец сел в свое кресло за столом.
– Итак, я слушаю. Прости, что не даю тебе отдохнуть с дороги, но сейчас нет на это времени. Я должен узнать все немедленно, – Маэл говорил мягко, не так, как с обычным посетителем, но Йорэн знал его настойчивость: от этих вопросов не отделаться общими фразами. – В первую очередь скажи мне, ты сам видел, как погиб Риолен? Одно дело читать это в официальных докладах, но очень хотелось бы услышать о происшедшем от непосредственного участника событий. Ты писал, что служишь в личной охране короля, а значит, должен быть рядом с ним.
– Вынужден тебя разочаровать, отец, меня там не было. Уехал на несколько дней по важным делам, естественно, получив у Риолена разрешение.
– Вот как? Но ты ведь не первый год при дворе и должен знать о планах короля наперед. Ты не мог не понимать, насколько важна его поездка. Что могло оказаться для тебя более значимым?
Йорэн ждал подобных вопросов и давно уже прикидывал, какую часть правды можно рассказать, чтобы избежать подробностей о ранении, после которого нельзя выжить, хранящем жизнь кольце и целом сезоне, проведенном без сознания. Он ответил предельно убедительно:
– Конечно, отец, я знал, куда собирался король, и должен был вернуться в столицу до его отъезда. Но так уж вышло, что я попал в стычку и был ранен. Не то чтобы очень серьезно, но несколько дней был не в состоянии сесть на лошадь и уж тем более охранять чью-то жизнь.
Маэл Урат-Нири какое-то время молча смотрел на него. Одной Кириат известно, чего стоило Йорэну сохранять спокойствие. Уж казалось бы, всю жизнь отца знает, доводилось за это время что-то ему недоговаривать, порой и откровенно врать, и все равно каждый раз было не по себе. Вновь это ощущение, будто тот его насквозь видит и снисходительно позволяет плести байки, чтобы позже непременно подловить. На самом-то деле не всегда отцу это удавалось, но почему-то при взгляде на него Йорэну казалось, что тот знает больше, чем показывает.
– Что ж, – наконец сказал Маэл. – Может, оно и к лучшему. Долг долгом, но Тем не пережила бы твоей смерти. Да и для меня это стало бы серьезным ударом. Но все же что привело тебя сюда? Ты приехал вот так вдруг, даже письма не написал.
– Понимаешь, отец, – вот теперь Йорэн по-настоящему задумался. Врать или недоговаривать на эту тему он не собирался, а потому заранее речь не готовил. – Когда я уезжал отсюда, мне казалось, что служить при дворе – само по себе достойное занятие, да и возможность жить в столице привлекала. О большем я не задумывался. В спокойное время было ясно, как поступать правильно. Меня не волновало, достойный король Виллард или нет. В целом город жил неплохо, а значит, он справлялся со своими обязанностями, мне оставалось лишь служить ему, выполняя свои. Я следил за порядком на улицах, позже охранял замок, затем сопровождал принца в поездках, и это меня устраивало. А когда речь идет о возможной войне, все уже не так очевидно. Если мне придется проливать кровь отнюдь не уличных грабителей и головорезов, а таких же воинов, как я сам, то я должен точно знать, за что и против кого я сражаюсь. А это лучше всего видно отсюда. К тому же короля Риолена больше нет, и служить мне некому. Что до королевы, то она сейчас не более чем орудие Светлого Совета, а я сильно не уверен, что быть на его стороне – верное решение.
– Пожалуй, ты прав, – ответил Маэл, чуть поразмыслив. – Не насчет Светлого Совета, конечно, а о том, что полезно знать, с кем именно ты сражаешься. Рубить человека лишь за то, что у него форма другого цвета, в первый раз нелегко. У тебя еще будет возможность увидеть все собственными глазами. А пока послушай, что я скажу. Ты, конечно, слышал о набегах на приграничные поселения, так вот, знай, это не просто грабежи. Сехавийцы нападают регулярно, и это слаженные, хорошо продуманные действия. Они отбирают почти все, оставляя людям ровно столько, чтобы те не умерли с голоду. Нападения происходят в нескольких местах одновременно, их невозможно предсказать заранее. Я долго пытался понять последовательность, но, похоже, ее нет. Оговорено только время, цели выбираются стихийно. Видишь бумаги на столе? Почти все это жалобы от жителей Дианора[8 - Дианор – провинция Арденны, граничащая с Сехавией, когда-то была ее частью.]. Я получаю их ежедневно, уже и читать перестал, я ничем не могу помочь. Невозможно защитить все поселения разом.
Потянувшись, Йорэн взял несколько документов и бегло просмотрел их. Глаза выхватывали отдельные слова и фразы: «напали ночью», «ничего не осталось», «внезапно»…
– Неужели совсем ничего нельзя сделать? – неверяще спросил он. – А наместник Дианора? У него ведь тоже есть отряды.
– Всех отрядов, что в его распоряжении, не хватает, чтобы охранять всю границу целиком. Даже крепости не справляются. Конечно, нам удалось переманить на свою сторону несколько сехавийцев и внедрить их в ряды тех, кто планирует эти набеги. Я регулярно получаю доносы с именами, несколько раз даже удавалось узнать о ближайших нападениях, но толку от этого не так много. Можно отбить атаку-другую, но, как только сехавийцы видят, что их планы раскрыли, приказы начинают поступать от других людей, а тех, кто допустил утечку, тщательно проверяют и, как правило, наших разведчиков быстро вычисляют. Это огромное сложное объединение, и сехавийцам ничего не стоит отсечь от него ставшую ненадежной часть. Видя, что мы бессильны помочь, две деревни уже сдались, согласились считать себя частью Сехавии. Я не могу их винить: народ там голодал не один сезон. Сехавийцы отправили туда несколько отрядов, захвативших деревни; теперь мы не можем собирать оттуда налоги. А им и так платить не с чего, с учетом, что сехавийцы все отбирают. У меня хватило бы сил отбить эти деревни, но это приведет к слишком большим потерям, а без гарнизона крепость возьмут голыми руками, – комендант позволил себе еле слышный вздох. – Вся надежда была на помощь из столицы. Виллард справился бы, в этом я уверен, но попросту не успел этого сделать. Риолен с чего-то взял, что вопрос можно решить разговорами, хотя история неоднократно доказывала, что лошадники понимают лишь язык стали. Впрочем, проверить это он тоже не смог. Чего ждать от нынешней власти, я и вовсе не знаю. Если помощи не будет, война может начаться в любой день, сехавийцы все больше чувствуют свою безнаказанность. У меня тут лишь небольшой гарнизон, а против нас, по сути, вся их страна. Как только они окончательно убедятся, что Виарену не до них, их уже ничто не удержит. Вот с чем нам предстоит сражаться, сын.
– Это я понимаю. Но мне важно знать, что толкает их на все это, чего они хотят на самом деле.
– Ты же учил историю, Сехавия всегда жила грабежами. Чего они могут хотеть? Жить за счет других – вот единственная их цель. Так было раньше, ничего не изменилось и теперь. Арденна просто проявила слабость, и они воспользовались этим. Это все, что нужно знать. Иди отдыхай, поднимайся к Айнери, я сейчас принесу вам поесть. Хорошо выспись, завтра я подумаю, чем ты можешь быть тут полезен.
– Хочешь, я воспламеню твое сердце, красавица?
Девушка с копной рыжих волос смотрела с любопытством и будто бы с вызовом. «Чем меня удивишь?» – будто говорил ее взгляд.
На очереди были факелы, и Дин зажег их от ближайшей чаши. Он начал с трех – огненные сполохи взлетали вверх и опускались обратно к его рукам. Окружающие встретили эту часть представления сдержанно: это было ожидаемо, не самый впечатляющий его трюк. Дин поймал факелы и добавил к ним еще один.
Даже сейчас, когда он просто стоял с ними в руках, любопытство в глазах девушки не слабело, пламя отражалось в них, и ей это шло. Дин пожонглировал четырьмя факелами и, прежде чем взять пятый, несколько раз выплюнул в небо струю огня. Толпа зашумела. Девушка подошла ближе. Только любопытство, ничего более; ее взгляд не звал его, не сулил ночь любви, но она смотрела на него, и она была красива. Не просто миловидна, не такая, чью юную свежесть сдует первым же ветром, в ней чувствовалось что-то благородное. Не в манерах и осанке, в самих чертах лица. Где-то в его сознании зажегся огонек надежды; захотелось узнать ее поближе…
Дин зажег пятый факел, и в тот же миг его рукав вспыхнул. Видимо, он слишком засмотрелся на девушку – отвлекся и не заметил, как ткань попала в огонь. Впрочем, иногда такое случалось, он привык. Опустив факелы на землю и сбив пламя рукой, снова взялся за них, но едва подбросил – загорелся уже другой рукав. Когда успел-то?
Девушка звонко засмеялась. Весело, искренне, без насмешки. И хотя было не до того, Дин отметил, что ему нравится этот смех. Прервав представление, он скинул рубаху, одним махом затоптал огонь и взялся за шесть факелов разом. Теперь все будет в порядке: гореть уже нечему, штаны или волосы он точно не заденет.
Огонь кружился в воздухе, зрители глазели, все шло как надо. Смотреть на девушку было некогда, но в какой-то миг он снова услышал ее смех. Теперь смешки раздавались и из толпы. Это отвлекало, хотелось посмотреть, в чем дело, но факелы требовали всего его внимания. Наконец закончив, Дин смог оглядеться по сторонам. Рубаха позади него уже почти догорела – видать, не затушил до конца. Что с ним сегодня? Не влюбился же, в самом-то деле.
Он повернулся обратно к толпе, но рыжеволосая девушка уже шла прочь, бросив напоследок лишь один мимолетный взгляд смеющихся глаз. Ни записки, ни монет она не оставила.
Несколько дней спустя незнакомка появилась вновь. Молча постояла в толпе до конца представления и так же молча ушла. Ни денег, ни аплодисментов, ни восторженных возгласов, лишь то же любопытство в глазах да загадочная улыбка.
На третий раз Дин увидел ее перед трактиром сразу, как вышел.
– Меня ждешь? – задорно спросил он, постаравшись вложить в улыбку все свое обаяние.
Та лишь молча кивнула.
Он расставил чаши, зажег в них масло, достал все необходимое и начал представление, время от времени поглядывая на странную девушку. Все было по-прежнему: ее глаза не отрывались от пламени. Не от его рук, не от факелов, кружащихся в воздухе, или шара, летающего над его головой, – именно от огня. Она пристально смотрела на него даже между трюками.
Дин закончил, сложил реквизит, подмигнул ей на прощание и пошел обратно в трактир. Едва перешагнув порог, ощутил, что кто-то тянет его за рукав. Он обернулся – позади стояла рыжая.
– Как ты зажигаешь огонь? – Ее голос оказался мягким, возможно, низковатым для женщины, но очень приятным на слух.
– Это магия! – шутливо-таинственно произнес Дин.
– Правда?
Он вспомнил Хаммар. В Арденне строгого запрета на магию не было. Вообще-то, использовать ее разрешалось лишь выпускникам Академии, но если кто-то, извлекая огонь с изнанки, разжигал камин или, тронув нити, наполнял водой кружку, на такое смотрели сквозь пальцы. Впрочем, кто знает, вдруг Светлый Совет решил и это считать злоупотреблением? Возможно ли, что девушку подослали они, ожидая, что кто-то вроде него разоткровенничается перед красоткой? Маловероятно, но рисковать не стоило.
– Конечно, нет. Прячу крошечный кремень между пальцами.
– Покажешь? – она присела за свободный стол, жестом приглашая его к себе.
– Что?
– Кремень.
– Долго в сумке рыться, – отговорился Дин, опустившись на скамью, крикнул пробегавшему мимо мальчишке: – Руш, не принесешь мне кружку пива? – И вновь повернулся к девушке:
– Ты голодна?
– У меня нет денег.
– Об этом не беспокойся, сейчас попрошу подать нам жаркое.
– Мне нечего будет дать тебе взамен.
Ему не хотелось отпускать ее взгляд, но пялиться непрерывно тоже нехорошо. Было в ней что-то особо притягательное, он не мог понять, что именно.
– Об этом тоже не думай. Я же вижу, что ты не побирушка и уж точно не из тех, кто предлагает себя за тарелку еды. Просто составь мне компанию. Как твое имя?
– Можешь звать меня Рина. – Она задумалась на миг. Она вообще говорила медленно, будто с трудом подбирая слова, и с каким-то странным акцентом, который повидавший разных людей заклинатель огня никак не смог распознать. Однако ни то ни другое ее речь не портило, наоборот, придавало ей своеобразное очарование.
– Ну а я Дин. Ты откуда?
– Настолько издалека, что названия тебе вряд ли что-то скажут. Там тоже горит огонь и светит солнце. Расскажи лучше о себе.
– Что ты хочешь узнать?
– Твою историю, твою… – она запнулась, – суть. Хочу увидеть мир так, как его видишь ты.
И опять поймала его взгляд своими удивительными глазами. Таких глаз Дин точно никогда не встречал: большие, чуть заостренные у висков и переносицы, золотисто-прозрачные, как обкатанный морскими волнами янтарь, они будто горели собственным пламенем… хотя что за ерунда, конечно, они просто отражали пламя факела над столом.
– Родился я в деревушке на западе отсюда, а потом жизнь куда только не заносила. Что до взгляда на мир, – Дин ненадолго задумался, – знаешь, пожалуй, жизнь – это большое приключение, а мир – огромное чудо, которым я восхищаюсь. Я исколесил всю Виэлию, добирался и до границы с Бьёрлундом, жаль, в нем самом так и не побывал, как-нибудь обязательно съезжу. В Хаммаре был: интересная страна, совсем не похожа на Арденну.
Он рассказал о природе, дворцах и людях, которых там видел, избегая подробностей о собственных приключениях. Девушка внимательно слушала; вскоре принесли два блюда с мясом, и разговор потек еще оживленнее. В основном, правда, говорил Дин. Рина беседу поддерживала, но, проговорив целую долю, парень заметил, что о ней самой не узнал почти ничего.
– Ты любишь огонь? – спросил он, когда ненадолго повисло молчание. – Могу научить тебя с ним обращаться, хочешь?
– Было бы интересно попробовать. Твой огонь совсем не похож на тот, к которому я привыкла.
– Тогда приходи завтра пораньше, покажу тебе, что умею.
– Приду.
Интерлюдия. Кошмары Бога воплощаются в жизнь
Рэйна рухнула, словно все мышцы разом перестали ее слушаться. Ей удалось опереться на локти, но плечи лишь едва не касались земли. Желудок содрогался в рвотных спазмах, но, даже находясь во внутримировом теле, Творец не нуждался в пище, поэтому исторгать из себя было нечего.
– Что с тобой? – Этрел наклонился к ней, но она оттолкнула его руку. – Я помогу, – настаивал он.
– Не при-кх-кха-сайся. Чт-кхо это было?
Она помотала головой и наконец кое-как отдышалась.
– Я просто свернул пространство, – легко откликнулся он. – Сюда и по воде около сезона добираться, если ты не мориан. Тейнарам – и тем несколько дней нужно, а сквозь слои всего секана-другая.
– Это слишком чуждо для меня. Мое пространство трехмерно.
– Как и для любого из этого мира. Но как-то давно я так же провел Амартэля, и ему не было настолько плохо.
– Тоже через полмира за секану протащил? Впрочем, это неважно. Люди и эорини просто живут здесь. А для меня это собственный мир, и наблюдать, как его скручивают наподобие листа бумаги, да еще следить за этим прямо из середины свертка – выше моих сил. Даже не вздумай проделать такое при мне еще раз. – Она поднялась и отряхнулась. – А теперь говори, что мы забыли в Рубежных горах.
– Просто приложи ладонь к этой скале, и сама все поймешь.
Рэйна провела пальцами по поросшему мхом камню и поморщилась.
– Скала крошится, и намного сильнее, чем должна при ее возрасте. Мир портится, разрушается повсеместно. Я знаю это без тебя, и подобное можно было увидеть хоть на Эммере. Чем эта гора отличается от любой другой?
Этрел приложил руку к камню рядом с ее ладонью; Рэйна подавила желание отшатнуться.
– Здесь разрушений было меньше, чем где-либо. Эти горы считались самыми прочными, любым инструментам поддавались очень неохотно, хотя сами породы, составляющие их, совершенно обычные. Когда уриски строили здесь свой город, то позвали на помощь даэнов, без них бы не справились. А потом все поменялось, и самый твердый камень превратился в самый ненадежный. В последний сезон лавины тут сходили каждую декану. Если тебе интересно почему, загляни глубже. Причувствуйся к структуре, ощути вибрации частиц, загляни в полости посреди камня.
Рэйна закрыла глаза и прижалась к скале, раскинув руки, будто пытаясь ее обнять. Она замерла и долго стояла молча и в неподвижности, лишь изредка слегка вздрагивая. Наконец она резко вскинулась, будто услышав чей-то голос, и удивленно вскрикнула:
– Там Кергон!
Этрел кивнул.
– Когда он ослаб, как и прочие Стихии, то решил залечь глубоко под землей, где и уснул, окруженный камнем. Вероятно, близость родной стихии придавала ему сил и успокаивала, как и его присутствие укрепляло местные камни. Но время шло, мир продолжал рушиться, так же прогрессировала и болезнь Стихий. Присутствие камня замедлило этот процесс для Кергона, но не смогло его остановить. Когда ему стало совсем плохо, его боль отразилась на этих горах, и те стали рассыпаться. А ускоренное разрушение гор причиняло Кергону еще большую боль. Стихия и Стихия поддерживали друг друга, а теперь их присутствие рядом лишь ускоряет гибель и того и другого. Но и это еще не все. Причувствуйся внимательнее, ощути структуру камня, просуще… проникни в самую его суть, слейся со скалой, если потребуется. Я хочу, чтобы ты ощутила это сама.
– Сливаться со стихиями мы не умеем.
– С собственным творением?
– Миры творят Стихии, мы лишь их направляем.
– Тогда протяни свое внимание внутрь и обостри его, насколько можешь. Это тебе точно доступно.
Рэйна вновь приникла к скале, распласталась по ней, будто пытаясь принять ее форму, ее глаза закатились, тело била мелкая дрожь. Она оставила в этой оболочке лишь крошечную долю сознания, обратившись к своей истинной сути, парящей в межпространстве, протянула множество незримых нитей от ее органов чувств напрямую к скале. Эти нити распушились мириадами тончайших волокон и проникли в камень, собирая ощущения от каждой частицы, которой касались. Забирали эти знания и сплетали вновь в единую картину. Теперь Рэйна заметила, что некоторые частицы камня изменились – очень немногие, поэтому она не почувствовала этого сразу. Их структура стала другой, они уже были не совсем камнем и продолжали медленно меняться. Кроме того, в них ощущалась едва заметная пульсация.
– Великий Создатель, как такое возможно?.. – шепотом выдохнула она, вернув сознание во внутримировое тело. – В камне зарождается жизнь, и я к этому непричастна.
– Все верно, – вновь кивнул Этрел. – Это Дети Камня, новые порождения Кергона.
– Он не посмел бы творить без моего указания. Стихии не могут…
– Могут. Способны на это, просто им даже на ум не придет ослушаться Творца. Но сейчас Кергон делает это неосознанно. Жизнь, чье зарождение ты ощущаешь, – воплощение его кошмаров. Уж поверь, тебе не понравятся его порождения. С Альматил все еще хуже. Она заснула в озере, посередине которого находится остров с самым большим из ее храмов. Вероятно, ее рассудок совсем помутился, и она не осознавала, что времена уже совсем не те. Тогда люди больше века считали ее демоном, близость храма пробуждала в них не любовь и почитание, а страх и ненависть. Вот что ощущала сквозь сон Стихия, покоясь на дне. На берегу стояла довольно большая рыбацкая деревня. Рыбаки – люди небогатые, как бы ни пугала их близость храма, уйти, бросив единственное жилье, было нелегко. Когда огромное озеро сплошь заросло тростником и мхом, превратившись в болото, известное ныне как топь Эвы, от деревни все же оставалось еще несколько домов. Сейчас все жители той деревни мертвы. Их погубили твари, порожденные болью, страхом и отчаянием Альматил. Если не веришь, можешь сходить и взглянуть на них сама. Хотя, думаю, для тебя это будет то еще зрелище. Будто все правила, по которым такие, как ты, творят жизнь, вывернули наизнанку. Остальных Стихий я не искал, но не думаю, что им сейчас легче. Представь, что может создать заснувший в каком-нибудь вулкане Шиххар. Ты не готова расстаться с этим миром, чтобы не страдать еще сильнее, чем сейчас, но страдаешь не только ты, так что подумай еще раз.
