Татьяна подняла на нее глаза.
– Ты правда так думаешь?
Ольга кивнула и увидела, как та приободрилась и приосанилась – даже глаза заблестели. Доброе слово и кошке приятно. «Вот ведь женские судьбы, – подумала Ольга. – Да нет, человеческие! Все хотят счастья. Любви и покоя. Честности и правды. Никто не хочет ворованного и чужого. Просто так получается».
Иришка радовала – с аппетитом трескала черешню и абрикосы, не вылезала из воды, загорела, порозовела, поправилась. И ни разу не заболела! Ольга смотрела на нее – и сердце таяло от счастья. Но домой хотелось нестерпимо. По ночам ей снилась ее квартира, родная и уютная, кухня с занавесками в красный горошек, любимый диван, картины на стенах, двор за окном. По своим скучала отчаянно – упрашивала мужа приехать хотя бы на недельку, на пару дней. Он почему-то отказывался, ссылаясь на работу. Да и настроение, если честно… Нет, конечно, он соскучился. «Но не до курортов мне сейчас, Оль, ей-богу».
Она обижалась – значит, совсем не соскучился.
Голос был у мужа странный – незнакомый, глухой. Ольге казалось, что его раздражают ее звонки. И становилось очень тоскливо и тревожно. Но она успокаивала себя, что все это – и его голос, и настроение, и нежелание приехать – закономерно. Человек мать потерял! А тут она со своими обидами и дурацкими предложениями. И она опять умирала от чувства вины: неужели все-таки не простил?
Упрашивала приехать и маму, но заболел отец – обострилась застарелая язва, – и мама днями не выходила из больницы.
И Ольга снова страдала. У мамы ни перерыва, ни передыха – сначала Ирина Степановна, теперь – папа. А она тут ест персики и виноград, купается и загорает. Да еще капризничает и ноет. Стыдно, ей-богу!
Чувство вины потом мучило Ольгу всю жизнь. Всю жизнь она помнила о той поездке. Всю жизнь не отпускало – вот глупость-то, да? Никакая логика (свекровь все равно уходила, дочку надо было вытаскивать и так далее) не работала. Будь она верующей, давно бы отмолила, покаялась. А так… Только страдала.
В начале сентября решила ехать домой. Настолько было плохо, что даже не посоветовалась со своими. Спать перестала, считала не дни и часы – минуты!
С билетами тоже была большая проблема, но тут снова помогла Татьяна. У нее везде были свои люди.
Ольга отбила мужу телеграмму – решила не звонить, чтобы не уговаривали остаться еще на месяцок – подступало самое лучшее время, бархатный сезон. В телеграмме указала номер поезда и вагона.
Накануне купили две огромные корзины фруктов – янтарный и темный, почти чернильный, виноград «каталон» и «кокур», фиолетовые, с ладонь, сливы, огромные, крепкие, с малиновым бочком груши «бере», сочные, медовые, Ольга почему-то вспомнила, что их любил Есенин. Персики с пушистой кожицей и бутылку домашнего вина – выпить за встречу.
При подъезде к Москве была возбуждена и страшно нервничала. Поглядывала на дочку. Подкрасила глаза и губы – косметикой она пользовалась редко и мало.
Ей понравилось свое отражение, что бывало совсем нечасто, почти никогда. Сейчас из зеркала на нее смотрела молодая, загорелая, румяная и сероглазая женщина со слегка выгоревшими, вьющимися, мягкими волосами.
Наконец поезд дернулся и остановился. По платформе, заглядывая в окна, побежали встречающие. Ольга вглядывалась в людей, пытаясь отыскать любимого мужа. Мужа не было. Зато она увидела маму, которая растерянно улыбалась и махала им рукой.
Сердце екнуло. Интуиция? Значит, что-то и вправду произошло? Ольга выскочила из вагона, едва не забыв подхватить дочку.
Первый вопрос:
– Мама, где Лева?
Мама отвела глаза:
– Да ты не волнуйся! Все не так страшно. Просто Лева в больнице.
Ольга почувствовала, как ее заливает тревожным жаром.
– В больнице, господи! Что с ним, мамочка?
– Ничего страшного, – ответила бодрым голосом мама, тут же взявшая себя в руки. – Ничего страшного! – уже увереннее повторила она. – Нервное расстройство, детка, это часто бывает! Сама понимаешь – почти год в стрессе. Мужики ведь слабый народ. Положили его в клинику неврозов, в Соловьевку. Конечно, не без проблем. Ты же знаешь, как сложно туда попасть. Диагноз простой и довольно распространенный – нервный срыв, депрессия. Сейчас уже легче, честное слово! Я езжу к нему через день. Он уже говорит, начал есть понемногу. И даже выходит гулять! – Мамино лицо озарилось счастливой улыбкой.
– Говорить? – переспросила Ольга. – И даже гулять? Мама, ты что? Что ты такое говоришь, мама? Получается, что он не говорил, не ходил и даже не ел?
– Да, Оль. Было. Три недели лежал носом к стенке. На вопросы не отвечал, ничего не ел, только до туалета еле дошаркивал. Ну слава богу, схватились мы быстро, не зря наша Галя – медик! Сразу сообразила, в чем дело. Правда, – мама задумалась, – мы очень боялись, что добровольно он туда не пойдет. Знаешь, как эти больные… Они же не всегда понимают, что с ними происходит. Не могут дать объективную оценку своему состоянию. Врачи говорят, что это нормально. К тому же мать потерял, есть причина… В общем, завтра поедешь и сама все увидишь. – И мама переключилась на внучку, запричитала, заохала: – Ирочка! Да ты на себя не похожа! И где наша прежняя Ирочка? Худая и бледная, словно веточка? Теперь ты похожа на пирожок с повидлом! А, детонька?
Мама тискала внучку. Зацеловывала, тормошила. Смущенная и отвыкшая от бабушки девочка вырывалась и жалась к матери.
Остановили носильщика, загрузили коробки с фруктами, из которых вырывался на волю сладковатый, пьянящий запах, и чемоданы и двинулись к выходу. Очередь на такси была внушительной. Сев в машину, мама назвала свой адрес.
– Поедете к нам, пообедаем, отдохнете. Наговоримся, наконец! Я так соскучилась, Оля!
Ольга перебила ее:
– Сначала на Шаболовку! В Соловьевку! Какой пообедаем, мама? Какой отдохнем?
Мама с испугом глянула на нее, но возражать не посмела.
Такси остановилось на Донской. Ольга обернулась на мать:
– Как ты могла, мама! Как ты могла все это скрывать? Кого ты из меня делаешь, мам? Законченную сволочь? – Она выбралась из машины, на ходу распорядившись: – Ты и Иришка – домой! – И бросилась к воротам больницы.
Иришка провожала ее изумленным взглядом, кажется, собираясь заплакать. Но Ольге было абсолютно на все наплевать – в том числе и на дочку. В корпус она вбежала, чуть не грохнувшись на ступеньках.
В трехместной палате было тихо. На кровати у окна лежал мужчина, почти с головой укрывшись верблюжьим одеялом со сбитым пододеяльником. Она осторожно подошла поближе и увидела родной затылок. Слезы подступили к горлу.
– Левушка! – просипела она. – Левушка! Это я.
Он тяжело и громко вздохнул и медленно, словно нехотя, повернул голову.
Ольга увидела его измученное и бледное лицо, запавшие, полные тоски и боли глаза, острые скулы и сухой, плотно сжатый рот.
– Оля, – сказал он и закрыл глаза. – Ты вернулась?
Ольга встала на колени возле кровати и обняла его. Плакали оба. Сначала громко, сил сдерживаться не было, потом немного утихли, ощущая, что бурные слезы чуть облегчили, чуть примирили их с обстоятельствами, с ситуацией, с ее виной, его обидой и общей болью.
Ольга села на край кровати и принялась рассказывать мужу про жизнь в Малоречке, про море и горы, про забавную и несчастную хозяйку Татьяну, стремящуюся изо всех сил схватить удачу за хвост. Про дочкины успехи – пять кэгэ плюс, а, Левка? Ты не узнаешь ее! Мама сказала, что наша доходяга – просто пирожок с повидлом! Ой, Левка! Какая же я балда! В машине же полно фруктов! Персики, виноград, груши! А я ничего не взяла… Ладно, завтра принесу тебе полный набор!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=54882190&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
