– Ах, ведь! – Бранд шлёпнул себя по шинели. – Гостиница Андреева на нашем участке, напротив Юсупова сада. Зачем ему номер, он же с отцом проживает?
– Зачем номер молодому неженатому человеку? Особенно в такой гостинице.
Намёк был понят, Бранд хмыкнул, будто смутился. Дескать, он себе таких вольностей не позволяет. Хоть сам молод, не стар. Его интересы – служба. И только служба.
Ванзаров покрутил ключ на пальце и спрятал в карман пальто.
– Сергей Николаевич, в костюме Куртица по улице можно идти?
– Ни в коем случае! – заявил Бранд. – Настоящие конькобежцы такую вольность не допускают: костюм для льда. Коньки к ботинкам привинчены. От гостиницы не пошёл бы на коньках.
– Где он переоделся и оставил уличную одежду?
– Ах, ведь! – воскликнул поручик. – Как я забыл… В Юсуповом гостевой павильон с комнатами для переодевания. В суматохе упустил… Да, и вот ещё что. Свидетели показали: Ивана Куртица давно не видели на катке. Только появился – и такое несчастье.
– Как давно не был?
– Не уточнил. Простите…
– Благодарю, – сказал Ванзаров, протягивая руку для прощания. – Скажите приставу, чтобы доставили тело в Мариинскую больницу, господин Лебедев там проведёт вскрытие.
Бранд повёл себя дерзко: нарочно завёл руку за спину:
– Господин Ванзаров… Родион Георгиевич… Позвольте дальше с вами…
– Зачем?
– Признаюсь: в участке скука смертная, пристав из меня душу вынимает, ругает почём зря, бумагами заваливает, а я хочу… Хочу настоящую полицейскую службу… В сыск хочу… Простите за откровенность… Можно с вами? Прикажите быть при вас… Имеете право прикомандировать меня от участка для помощи в розыске…
Ванзаров вспомнил, как весной 1895 года пришёл в участок служить и защищать [28 - Об этом узнаете в романе «Смерть мужьям».]. И как быстро узнал, что в жизни нет места иллюзиям. А в полицейской службе – тем более. На какой-то миг заглянул в зеркало прошлого. В Бранде он увидел себя.
– Башлык на фуражку наденьте, – сказал он. – Отмороженные уши сыску бесполезны.
– Слушаюсь! – обрадовался Бранд. – Я мигом!
Выбежал из мертвецкой, забыв запереть. Бойкий юноша, есть за что приставу злиться.
Выходя, Ванзаров прижал дверь мертвецкой куском льда.
17
Сердце Тухли обратилось в камень. Ни жалости, ни раскаяния. Пусть будет стыдно тому, кто виноват. Он оделся во всё лучшее, что нашёл в платяном шкафу Ванзарова, натянул своё пальтишко ещё приличного вида и модный котелок – память семейной жизни и забот жены.
Полный решимости, Тухля спустился с лестницы. Вышел из дома и перешёл улицу, чуть не попав под несущуюся пролётку, однако не испугался. Но стоило ему подойти к витым воротам Юсупова сада, решимость покинула его.
Над опорами ворот гордо реяли флаги – флаг Общества любителей бега на коньках с крылатым коньком и трёхцветный государственный. За воротами виднелась чёрная шинель швейцара с золотым шитьём на отворотах. Её владелец с окладистой бородой и фуражкой с крылатым коньком на тулье казался маршалом коньковых войск.
На пруду пятеро садовых работников в валенках и чистых полотняных фартуках заливали лёд из огромных леек, будто грядки поливали. Струи воды почти смыли вензель, от него еле угадывались верхушка «I» и острые уголки «М». Величественная картина. Сердце Тухли дрогнуло заячьим хвостиком. Обман раскроется, ему скажут: «Да какой вы Ванзаров, посмотрите на себя! Ванзарова мы знаем, он орёл, герой. А вы кто? Тухля, одним словом».
Как известно, римляне презирали трусость. Шли на кинжалы друзей с гордо поднятой головой. Тухля был истинным римлянином. Не по рождению, по духу. Как он считал. И подошёл к воротам. Оглядев его с ног до головы, швейцар вынес не лучшее мнение. Открывать не поспешил.
– Что вам угодно? – спросил он строго. Как бродягу.
Тухля пожалел, что он римлянин. В душе. А тут ещё городовой на углу улиц глянул как-то подозрительно. Да ещё ворона закаркала. Ну всё, конец, сейчас разоблачат, позора не миновать… Немного дрожащей рукой он предъявил гостевой билет.
Внимательно рассмотрев пригласительный билет, швейцар поклонился и даже приложил ладонь к фуражке.
– Добро пожаловать, господин Ванзаров, на каток Юсупова сада.
– Благодарю, – ответил Тухля, подражая манере друга. Страх держал холодными лапками.
– Извольте пройти к главному павильону. – Швейцар указал на длинное одноэтажное строение, поставленное на берегу пруда. – Господин распорядитель всё покажет. Приятного катания…
– Благодарю, любезный. – Тухля ощутил, как окрепла гордость римлянина. Надо бы швейцару на чай дать, да только нечем. Он ограничился поклоном.
Каток пустовал. Раза два поскользнувшись на утоптанной дорожке, Тухля добрался до павильона. Ступив на деревянный наст, испытал облегчение и вошёл в гостевые сени. Из-за конторки поднялся моложавый господин приятной наружности, модно одетый, с модно завитыми усиками. Окинул Тухлю оценивающим взглядом. К счастью, Тухля не знал, что о нём подумали. Гордость римлянина могла сникнуть.
– Чем могу служить?
Тухля бесстрашно вручил гостевой билет и добавил:
– Я тут впервые…
Распорядитель изучил билет, будто убеждаясь, что не фальшивка, даже не поленился раскрыть. Он наградил гостя самой приветливой улыбкой:
– Господин Ванзаров…
Тухлю передёрнуло, он затравленно огляделся.
– А? Где? Ах, да… Это я… да… – сам же подумал: «Как тяжко жить под чужим именем».
– Господин Ванзаров, – повторил распорядитель, всё ещё протягивая билет. – Рады приветствовать на катке Общества. Я распорядитель, Иволгин Николай Иванович. Всегда к вашим услугам.
– Благодарю. – Тухля овладел собой, насколько это вообще возможно, и забрал билет. – Уже можно кататься?
Наивности можно было умилиться. Иволгин и бровью не повёл:
– Придётся немного подождать, только лёд залили. Вы у нас сегодня первый посетитель. Позвольте познакомить с правилами катка…
Иволгин сообщил, что каток открыт с десяти утра до десяти вечера все дни недели, когда поднят флаг с крылатым коньком над воротами. Если флаг не поднят, кататься нельзя. В первую очередь по причине тёплой погоды и состояния льда. Тут он добавил, что нынешний сезон неудачный: минувшая зима запоздалая и неблагоприятная. Кататься смогли только с 27-го.
Тухля искренно посочувствовал: сам измучился безо льда.
Распорядитель продолжил. Пригласительный билет не может быть передан другому лицу. Совершивший такой поступок гость навсегда лишается права посещать каток. Тухля выразил глубокое одобрение. На этом правила не закончились.
Оказывается, гостям нельзя бросать на лёд окурки, спички, мусор – для предупреждения несчастных случаев. Вход в дамские комнаты мужчинам воспрещается. Не на коньках ходить по льду запрещается. Провожатых слуг надо оставлять в передней павильона. Нянюшки с маленькими детьми на лёд не допускаются. Музыкальные дни, когда играет духовой оркестр: четверг, суббота, воскресенье. Гостевой билет на особые мероприятия Общества на катке недействителен.
Тухля невольно подумал, что в царском дворце правила проще.
– Господин Ванзаров…
– А? Где? – Тухля выскочил из своих мыслей.
– При вас имеются коньки? – спросил Иволгин ласково.
– Оставил дома… Сегодня… Спешил…
– Гости часто забывают, особенно в первый раз. Одну минутку…
Распорядитель вошёл в чуланчик, который находился за его конторкой, и вернулся с парой ботинок с прикрученными коньками. Тухля понял, что ему придётся встать на узкие металлические полоски с острыми как бритва лезвиями. Стоять. И даже прокатиться. Какой ужас…
– Полагаю, ваш размер, господин Ванзаров.
Тухля обречённо взял ботинки. Тяжёлые.
– Мужские комнаты для переодевания направо. – Ему указали.
– Да, да… Благодарю… Я только… Немного прогуляюсь… Осмотрюсь… Тут у вас…
– Как вам угодно.
Иволгин счёл свои обязанности исполненными, вернулся за конторку. Тухля оставил ботинки на ближайшем стуле. Выйдя из павильона, он принял независимый вид и направился по снежной тропинке, огибавшей пруд. Со стороны могло казаться, что господин совершает моцион. Тухля знал: это позорное бегство. Римлянин испугался, римлянин отступил. И отступал всё дальше. Не находя сил встать на коньки.
Он шёл, пока не оказался на дальнем берегу пруда напротив островка, на котором виднелись остатки разрушенного снежного городка. Прибежала чёрная кудлатая дворняга, повиляла хвостом, села на задние лапы, издав жалобный вой.
– Пшла вон! – буркнул Тухля с горя. Некогда зверей утешать, его бы кто утешил. Собачка поплелась прочь.
Тухля понял, что покинет каток, как эта собачка: с позором. Хуже другое: что сказать Ванзарову? Ну, положит билет дома, будто не трогал. Придёт Пухля на каток, тут ему говорят: «Вы какому жулику билет передали? Правила нарушили? Ах вот как? Вам отныне запрещён вход на каток! Пшёл вон!» После такого Ванзаров погонит с квартиры. Катастрофа…
Тухля бросил прощальный взгляд на павильон. Невдалеке от него распорядитель слушал барышню в сером полушубке, послушно кивая. Она явно отдавала распоряжения.
Глаза не обманывали – это она! Сердце Тухли издало радостный клич. Он вспомнил, ради чего обокрал друга. Ну конечно, всё ради неё! Невероятной, чудесной, волшебной! Ради неё надо на коньки встать.
Барышня сказала что-то, распорядитель поклонился, она быстрым шагом направилась к воротам. Тухля не знал, что делать: учиться кататься? Последовать за ней?
И он выбрал.
Тухля очень спешил. Когда выскочил за ворота, пролётка с барышней удалялась. Быть может, навсегда.
– Извозчик! – закричал Тухля, как цезарь, который требует коня и готов отдать за него полцарства.
Откуда ни возьмись подъехала пролётка. Тухля взлетел орлом, плюхнулся на диванчик и приказал: «Вон за той пролёткой!» Он не знал, есть ли у него хоть копейка. Это неважно. Тухля пустился в погоню за счастьем.
18
Швейцар у ворот Юсупова сада оказался упрямым, как несмазанные петли. Зелёная книжечка Департамента полиции не произвела на него впечатления. Как и помощник пристава. Он заявил, что у них порядок, воскресное катание, играет духовой оркестр, посторонних пускать не велено. Трудно сказать, изучил швейцар законы или крепко держался за место, но формально был прав: полиция не имела права входить без существенной причины. А причины не имелось: известно, что Куртиц-младший умер самостоятельно.
Ванзаров мог поднять и переставить швейцара в сторонку, как кадку с пальмой. Но такой поступок разрушил бы в глазах Бранда светлый образ сыска. А это всегда успеется. Ванзаров попросил швейцара вызвать распорядителя. Страж дверей отправился в глубины сада. Вскоре он вернулся, сопровождая моложавого господина. Мгновенный портрет указал: распорядитель не старше двадцати трёх, выдержан, спокоен, уверенный, не лакействует, держит себя с достоинством, играет джентльмена в английском стиле, в драке сломан нос, носит модное пальто, перчатки тонкой кожи и заколку в галстуке с крылатым коньком. Не женат.
– Добрый день, господин Бранд, – сказал он. – Мы полицию не вызывали.
Поручик собирался доказать, кто главный, но не успел.
– У нас личное указание от Фёдора Павловича Куртица проверить некоторые обстоятельства вчерашнего случая, – ответил Ванзаров.
Распорядитель приказал швейцару открыть калитку, поклонился и представился незнакомому господину.
– С кем имею честь? – спросил он. Когда узнал, с кем имеет, выразил удовольствие: – Сегодня утром ваш брат, господин Ванзаров, посетил нас. Приятный господин, похожий на вас.
Иволгин сделал неудачный комплимент: Борис Георгиевич похож на младшего брата чуть меньше, чем павлин на ворона. Не стоило углубляться в эту скользкую тему.
– Что именно хочет проверить Фёдор Павлович?
Бранд опять не успел вставить слово.
– Каток находится под вашим присмотром, господин Иволгин?
Распорядитель согласно кивнул:
– Слежу за порядком. Чтобы члены общества и наши гости чувствовали себя как дома. За исключением вчерашнего несчастья, происшествий у нас не бывало. Не так ли, господин Бранд?
Помощник пристава многозначительно хмыкнул.
– Что вам известно о вчерашнем случае?
Вопрос чиновника сыска показался странным. Иволгин немного замешкался.
– То же, что и всем, – наконец ответил он. – Наш милый Иван Фёдорович умер на катке. Полиция установила смерть от естественной причины. Наверное, сердце остановилось. Огромное несчастье и потеря для фигурного катания. Иван Фёдорович, как все полагали, должен был взять первый приз на состязаниях, что начнутся завтра.
– Случилось нечто иное, – сказал Ванзаров, следя за лицом Иволгина.
Брови его только чуть дрогнули.
– Неужели? – спросил он, понизив голос.
– Проводится розыск по убийству Ивана Куртица. Сведения строго конфиденциальные. Вам понятно, что это значит?
Как ни старался Иволгин казаться джентльменом, новость сломила невозмутимость.
– Вот как, – растерянно проговорил он. – Вот, значит, как… Бедный Ваня, простите, Иван Фёдорович. Но как это возможно, господа?
