– Спрашивайте, господа. – Барышня присела на диванчик рядом с матерью.
Ванзаров счёл нужным представиться ещё раз. И смущённого Бранда тоже представил. Что не произвело на Надежду Ивановну впечатления. Редкая барышня, не интересуется сыщиками. Не любит, что ли, криминальные романы…
– Когда приехали из Москвы?
– В четверг утром, – ответила мадам Гостомыслова вместо дочери.
– Какова цель визита?
– Цель визита! – возмущённо повторила она. – Захотели посетить столицу и приехали. Ни у кого дозволения не спрашивала и не стану.
– Часто бываете в Петербурге?
– Никогда прежде не была. Не люблю ваш каменный колодец. То ли дело Москва: простор и уют.
– Как Надежда Ивановна оказалась на катке? – Вопрос Ванзаров обратил генеральше, дочь без матери рта не раскроет, покорна воле родительницы.
– Перешла через улицу.
– Чтобы попасть на каток Юсупова сада, нужно иметь приглашение Общества любителей бега на коньках.
Мадам нахмурилась:
– У нас гостевые билеты.
– Их может вручить только член Общества. Прошу назвать, кто вам вручил.
Надежда Ивановна чуть повела головку к матери. Та тихонько погладила её ручку. Белую как снежок.
– Слышала, что полиции манеры незнакомы. Что ж, вы в своём праве. Билеты предоставил господин Куртиц.
– Иван Фёдорович?
– Нет, его отец.
– Вручил в четверг, в пятницу или в субботу утром?
– Лежали на столе в этом номере, – ответила мадам, а дочь чуть заметно кивнула.
– Давно знакомы с Фёдором Павловичем?
– Меньше двух недель, – вдруг ответила Надежда Ивановна. На лице матери скользнула тень досады.
– При каких обстоятельствах познакомились в Москве?
– Какое это имеет отношение к происшествию? – строго спросила мадам. И получила краткий ответ:
– Требует выяснения.
Взвесив на мысленных весах, она мягко погладила руку дочери.
– Фёдор Павлович с сыновьями посетил каток Зоологического сада, увидал мастерство Наденьки, пригласил на каток Общества. – Она взяла паузу. – А потом сделал приглашение, от которого нельзя отказаться.
– Ваша дочь знакома с Иваном Фёдоровичем? – спросил Ванзаров под сопение Бранда.
– Был представлен отцом.
– Иван Фёдорович посещал вас с визитом в Москве?
Мадам Гостомыслова позволила себе усмехнуться:
– Каким только дуракам не дано право посещать приличный дом в сезон смотрин.
Спрашивать, зачем Иван Фёдорович нанёс визит барышне на выданье, получил ли отказ, было неприлично и не нужно. Даже Бранд понял и подивился всесилию логики. Ванзаров собрался переходить к главному. Раздался робкий стук в дверь.
Гостомыслова разрешила войти.
Появилась горничная с массивным подносом, уставленным тарелками, блюдами и графином с морсом. Девушка старательно смотрела под ноги. Сделав несколько шажков, остановилась и подняла лицо:
– Куда прикажете…
Выскользнув из рук, поднос рухнул на пол, разразившись звоном битого стекла и грохотом серебряного блюда. Надежда Ивановна бровью не повела, мадам поморщилась:
– Как таких дур на службу берут! Где милейшая горничная, что до тебя прислуживала?
Сжав руки на фартучке, горничная стала умолять о прощении, обещала всё прибрать вот сейчас же и принести новое. Генеральша выгнала её. Перед Андреевым, заглянувшим на шум, снова захлопнулась дверь. На ковре осталась груда битой посуды вперемешку с едой. Как будто в столице так принято. Бранд даже сопеть перестал.
– Господа, у вас всё?
– Надежда Ивановна, прошу рассказать, что случилось, – обратил Ванзаров прямой вопрос.
Не выразив смущения, барышня ответила прямым взглядом:
– Я катала фигуры, Иван Фёдорович подъехал, предложил совместное катание.
– Какая дерзость, – проговорила генеральша. – А ты, Наденька, должна строже себя держать.
– Я согласилась сделать один круг в качестве любезности, – не оправдываясь, ответила дочь. – Он подал руку, мы поехали. Внезапно споткнулся, стал падать и упал окончательно. Мне пришлось звать на помощь, прибежали люди. Я вернулась в гостиницу.
– Иван Фёдорович выглядел болезненно?
– Нет, был весел и любезен. Счёл возможным кататься с сигарой во рту. Видимо, в Петербурге так принято.
– Иван Фёдорович закурил сигару?
– К счастью, нет. Не выношу сигарного дыма.
– Угощали его конфектами или монпансье?
– С какой стати?
– Мадам Гостомыслова, вы следили за дочерью из окна, – сказал Ванзаров, будто не сомневался. – Заметили ещё что-то?
Генеральша чуть не сказала, что думает о дерзости полиции.
– Не понимаю, почему столько суеты из-за несчастного случая, – возмутилась она. – Искренне жаль молодого человека, но при чём тут мы?
– Обстоятельства смерти господина Куртица требуют выяснения, – ответил Ванзаров.
На правах полиции он попросил, а точнее – приказал мадам с дочерью не выходить из номера и не покидать Петербург. Мадам Гостомыслова испепелила его взглядом. Но не слишком удачно. Он поклонился и вышел. Бранд отправился следом, старательно отдав официальный поклон и закрыв за собой дверь.
– Что скажете, Сергей Николаевич?
Поручик многозначительно хмыкнул, как человек, не знающий, что сказать.
– Вы оказались правы насчёт причин катания барышни с Куртицем и степени их знакомства.
– Пустяки. Что ещё?
– Суровая семейка. На убийц не похожи.
– Благородные люди не выглядят преступниками, но бывают ими. Что вас смущает, говорите прямо.
Бранду осталось позавидовать такой проницательности.
– Ничего существенного.
– Тем более говорите.
– Слушаюсь… Мадемуазель вижу впервые, а такое чувство, будто видел её раньше. Как это называется?
– Дежавю.
– Вот оно. Слово забыл. Говорю же, ерунда. Что теперь, Родион Георгиевич?
– Вернусь в третий номер, – ответил Ванзаров громко, заметив, как за углом прячется Андреев, и добавил: – Затем на каток.
Вероятно, Бранд ожидал чего-то более занимательного.
– На каток? – повторил он. – А что там делать?
– Прокатимся.
23
– Господа, прошу простить, сейчас это решительно невозможно.
Иволгин говорил почтительно, но фигура его выражала непоколебимый запрет: на лёд никто не допускается. Даже почтенные члены Общества. И точка. Выдать коньки отказался категорически.
Посторонним на льду делать было нечего. Лёд принадлежал конькобежцам, которые носились по линии пруда. Тренировочные забеги на скорость не отличались от состязаний. Только призы не давали и финишную ленточку не натягивали. Бегуны были в спортивной форме, то есть в тёплых трико, шерстяных свитерах грубой вязки, кожаных перчатках и тёплых вязаных шапочках, облегавших голову колпаком. На спины нашиты квадраты белёной ткани с крупными чёрными цифрами.
– Сколько продлится тренировка? – спросил Ванзаров, невольно следя за быстролетящими фигурами.
– Около двух часов.
– Хорошо бегут, ах, хорошо, – сказал Бранд. Он увлёкся, окончательно забыв, зачем они здесь.
– Лучшие спортсмены, – не без гордости ответил Иволгин. – За небольшим исключением.
В этот момент конькобежец под номером 33, который сильно отстал от основной группы, рухнул на пустом месте, будто срезанный камыш. Шлёпнулся боком, раскинув руки, его развернуло по инерции. Сев на льду, он возмущённо стукнул кулаком. Как ребёнок, которому не купили игрушку.
– Какая досада, – посочувствовал поручик.
Распорядитель хмыкнул довольно презрительно:
– С ним такое происходит регулярно. Господин Котов чудесный человек, но у него печальный недостаток.
– Считает себя спортсменом? – спросил Ванзаров, наблюдая, как упавший поднялся и коряво пытается пристроиться к трём бегунам, чтобы закончить дистанцию.
– Не просто спортсменом – чемпионом. Принимает участие и в забегах, и в фигурном катании. С неизменным результатом. Классический неудачник. Летом на лодочках катается, а зимой на льду себе развлечение нашёл, – Иволгин не скрывал иронии.
– Упрямства ему не занимать, – заступаясь за беднягу, заметил Бранд. Он всегда был на стороне униженных и оскорблённых. Хоть и полицейский.
Публика встретила конькобежцев на финише бурными криками. Одинокие личности стояли по берегу, основная толпа собралась на веранде павильона. Как по команде, болельщики повернулись к большой аспидной доске, на которой были написаны фамилии и цифры, плохо различимые издалека. Кое-кто получал от господина у доски купюры, остальные бросали скомканные бумажки на пол.
Среди разгорячённого мужского общества была заметна одинокая дама. Она не приняла участия в ставках, держалась у столика с закусками, пригубила рюмку ликёра. Не заметить ярко-красный полушубок с вышивкой, пушистый воротник и шапочку с ярким пером было так же трудно, как не заметить тропическую птичку в русских снегах. Взгляд её остановился на Ванзарове. И не отрывался дольше, чем позволено невинному женскому любопытству.
– Похоже на тотошник, – сказал Ванзаров.
– Именно так, – без тени смущения ответил Иволгин.
Почему в центре столицы устроены азартные игры на тотализаторе, запрещённые везде, кроме ипподрома, спрашивать не имело смысла. Приставу Кояловичу виднее, что у него на участке творится.
– Господа Протасов и Картозин присутствуют?
– Протасов ставки принимает, Картозин только что в забеге участвовал, номер 15, наш чемпион-победитель. Если возможно, сейчас их не трогайте. – Распорядитель проявил заботу. – Вспомнил одну странность, господин Ванзаров.
– Не скрывайте, господин Иволгин.
– Вчера, когда Иван катался, я, признаться, вышел посмотреть на новенькую, мне показалось… Показалось… Как бы это сказать…
– Говорите как есть.
– Мне показалось, что все, кто был на льду, будто ждали, что с Иваном что-то случится. Следили, как он катается. Нет, зря сказал, пустое… Выдумка… Показалось…
