Офицер небрежно швырнул на стол густо исписанные листки бумаги. Я машинально собрала их в ровную стопочку.
– Софья, ты понимаешь, на что идёшь? – Офицер смотрел на меня своими звериными глазами. – Назад пути нет.
– Я когда-нибудь давала повод в себе усомниться? – холодно поглядела в ответ я, пряча трясущиеся руки под стол. – Я верна идеалам Братства Справедливости.
– Да. Ты принесла много пользы своей стране, льера. Но главные злодеи ещё процветают, в то время, как простой народ с таким трудом выживает. Иди, сестра, сделай, что должно. Наш человек найдёт, как с тобой связаться. И помни – даже если не все идёт по плану, главное, береги себя. Не вздумай опускать руки.
Я кивнула, сжимая кулак и пряча флакончик. Беречь себя. Сделать что должно.
Убрать… нет, нужно смотреть правде в глаза: убить своего отца.
Офицер, кстати, как и все остальные, считает, что Александр Лисовский – не родной мне. Возможно, они даже думают, что он как-то неправильно вёл себя по отношению ко мне. Некоторые сестры пытались разузнать, не обижает ли меня он. Предлагали помощь, защиту, покровительство. Но мне ничего не нужно: отец никогда мне слова дурного не сказал, не то, что ударил или еще что.
Отец. Человек, вырастивший меня. Обеспечивающий. Полностью оплачивающий мои капризы. Не бросивший меня, как многие мужчины. Передавший мне свой дар. Я буду гореть в аду, потому что я предательница и неблагодарная тварь.
Но я все равно сделаю то, что должна. Я избавлю свою страну от чудовища по прозвищу "Королевский палач".
– Хотя знаешь что? Я тебя провожу. В нашей стране женщине опасно гулять одной по улице.
Я кивнула, соглашаясь. Так оно и было. Во всяком случае, в столице.
– Только зайдем в одно место. Как раз покажу тебе твою страну еще с одной стороны, – сказал Офицер и подал мне руку.
Я кивнула, опираясь на его локоть.
Несмотря на то, что уже вечерело, да еще и август почти заканчивался, солнце палило нещадно, моя белоснежная блузка, кажется, была мокрой от пота, а соломенная шляпа с широкими полями только мешала. Мы пошли пешком, хотя могли взять извозчика. Здесь, в богатом квартале, они на каждом шагу. Не выгодно в столице иметь свой транспорт: налоги высокие, земля дорогая, да и гадят они, лошади. Штрафы за унавоженную мостовую немыслимые, а извозчики и конка от них освобождены, ибо общественный транспорт. Офицер, кажется, пытался до меня донести жизнь тех, кто не имел карет. И удобной обуви тоже не имел. Туфельки у меня атласные, на тонкой кожаной подошве. В таких хорошо танцевать или пить чай в гостиной, а вот гулять по брусчатке совсем грустно. Но не мне жаловаться, право слово! В следующий раз буду думать.
Мы пришли к деревянному одноэтажному дому, похожему на конюшню. Здесь даже окон нормальных не было, только слуховые. В этом районе я не была ни разу, поэтому даже не поняла, зачем мы здесь. Офицер толкнул дверь, зашел первым – хотя по правилам приличия должен был пропустить даму вперед. Я прошла за ним, но тут же пошатнулась, схватившись за его локоть. Пахло зверем. Тяжелый смрад буквально заполонил мои легкие, как морская вода.
Георг сунул мне в руки надушенный белоснежный платок, и я с облегчением туда уткнулась. Только после этого удалось оглядеться. В помещении, к моему ужасу, вплотную друг к другу стояли гробы – прямоугольные деревянные ящики без крышек, во многих из которых лежали люди.
– Что это за место? – с ужасом спросила я, оглядываясь и с облегчением замечая, что люди в гробах шевелятся.
– Ночлежка, – спокойно, даже как-то равнодушно ответил Офицер. – Плати серебрянник и ночуй. За два – можно помыться вон там, за ширмой, и получить чашку супа.
– Это ужасно!
– Нет. Ужасно – ночевать на улице, где тебя могут сожрать крысы или просто убить. Сейчас лето, здесь не так много народу, а зимой еще не пробиться.
– А что мы тут делаем?
– Смотрим, нельзя ли кому-то помочь. Подожди здесь.
Он направился к толстому усатому дядьке, а я принялась оглядываться. В углу, в одном из гробов, сжавшись в комочек, сидела молодая девушка. Одета она была скромно, но очень опрятно, особенно в сравнении с местными обитателями. На лице девушки был откровенный ужас. Я не могла к ней не подойти.
– Здравствуйте, – тихо сказала я. – Кто вы? Что делаете здесь?
– Ночую, – угрюмо ответила девица, поправляя тонкие очки на переносице.
– Почему здесь?
– А где, на улице? На улице боюсь.
– А здесь не боитесь?
– И здесь боюсь. Но тут хоть не изнасилуют и не убьют. Наверное.
– Что у вас произошло? Я могу как-то помочь?
Девушка посмотрела на меня, а потом вся затряслась, обхватывая себя руками. В ногах у нее стоял неплохой кожаный саквояж. Платье в клетку их хорошей ткани, ботинки приличные, и сама она вся такая чистая, с нежными руками – не то гувернантка, не то школьная учительница.
– Я… мне надо где-то прожить три дня, – сбивчиво залепетала она. – Я должна была работать у льера Шубина… Мы переписывались. Я приехала, а его нет. Сказали, что будет через две недели, он уехал с семьей на воды в Руан. А у меня в первый же день украли кошелек… Нет денег ни на гостиницу, ни на еду! Я продала сережки в ломбарде… Сначала снимала комнату у одной женщины, но потом она обвинила меня в воровстве, и мне пришлось отдать оставшиеся деньги, чтобы она не вызвала стражников.
– Льер Шубин… – наморщила лоб я. – Странно. Он вроде бы переведен на службу в Руан. Но возможно, я ошибаюсь. Вот что, лирра… как вас зовут?
– Сусанна, Сусанна Липецкая.
– Лирра Липецкая, вам есть, куда вернуться? Я дам вам денег на дилижанс до дома. Не стоит здесь оставаться.
– Нет, льера, мне некуда идти. Я сирота. Моя родня оплатила обучение в закрытой школе, но домой меня никто не ждет. Боюсь, меня даже на порог не пустят, к тому же я давно уже живу самостоятельно. У меня и рекомендации есть, я была гувернанткой и компаньонкой у дочери льеры Шепетовой, но сейчас девочку отправили в пансион, а я нашла новый дом, как видите.
– Я понимаю, Сусанна. В любом случае – вставай. Поживешь пока у меня, найдем тебе работу.
Девушка всхлипнула, прижимая ладони к щекам. Я отвернулась, чтобы дать ей прийти в себя.
Из ночлежки выходили уже втроем: я, Офицер и Сусанна. На улице Офицер оттащил меня в сторону и шепотом спросил:
– Ты нормальная вообще? Тащить в дом всяких бродяжек? Она тебя обнесет запросто.
– Я посмотрела ее рекомендации, они безупречны, – тихо ответила я, оглядываясь на Сусанну: не услышит ли обидных слов? – И потом, я же менталист. У нее нет никаких злых намерений.
– Ну-ну, – буркнул Георг, но ничего больше не сказал.
А мне на него вдруг сделалось совершенно наплевать, потому что у здания ночлежки остановилось ландо, из которого ловко выпрыгнул высокий красивый мужчина. Офицер проследил за моим взглядом и зло плюнул землю.
– Дегенерат, – процедил он сквозь зубы, подхватывая меня под локоть и быстро уводя прочь.
– Кто, лирр Рудый? – изумилась я. – Да он… да он столько делает для людей!
– Дегенерат и сволочь, – отрезал Грег. – Ищейка проклятая, столько народу погубил!
– Лирр Рудый ловит преступников! – возмутилась я. – И еще сиротский дом построил!
– Да, чтобы из детей выращивать себе верных рабов! Сволочь, выбрал самых беззащитных! Разве ты не знаешь, что его прихвостни отбирают детей у родителей, лишают их детства…
– Какое детство, ау! – не стерпела я. – Он забирает малышей у проституток и пьяниц и дает им шанс вырасти нормальными законопослушными гражданами! Разве не это – цель Братства? Чтобы каждый гражданин Орассы мог полноценно трудиться и не иметь нужды ни в чем?
– Не надо так орать, льера, – поморщился Офицер. – Я понял вашу позицию. Возможно, вы и правы, но это не меняет того факта, что Ферзь глубоко неприятен мне, как человек. Ладно, прощайте. Дальше сами дойдете.
Я молча кивнула, оборачиваясь, но мы уже далеко ушли. Ян меня не заметил, а я бы все отдала, чтобы он подошел ко мне хотя бы поздороваться. Но он никогда меня не замечал.
3. Невзаимность
Снова вздохнув, я медленно побрела домой. Настроения не было никакого.
Почему так получается, что любовь часто не взаимна? Зачем она вообще нужна, такая любовь, если приносит одни лишь страдания? Я влюблена в лирра Рудого с детства, он – самый замечательный человек. И никакому Офицеру я не позволю говорить о нем дурно! И прозвище его – Ферзь – мне нравилось. Он тот, кто родился в нищете и забвении, а потом ценой колоссальных усилий, упорным трудом пересек шахматную доску, чтобы стать… кем-то важным. Из маленького приютского мальчика – главой Инквизиции. Без связей и протекций. Оттого и прозвище такое получил, которым по праву мог гордиться. Разве можно им не восхищаться?
Смутно закрадывается подозрение, что Ян бы не одобрил мою связь с Братством Справедливости. Всё же я не совсем дура, и прекрасно понимаю, что он на другой стороне баррикад. Но… я больше ничего не могу сделать! Я молодая, богатая, одаренная – я нужна своей стране, я хочу сделать ее лучше, и если для этого нужно… что нужно?
Помотала головой, ощущая странную усталость и туман. Невольно ухватилась за плечо бредущей рядом женщины. Кто это? Ах да, Сусанна. Гувернантка.
– Вам плохо, Софья Александровна?
– Да, нехорошо, – я тяжело дышала, воздух отказывался проходить в легкие.
– Наверное, тепловой удар. Потерпите, мы уже почти дома.
Мелькнула мысль – а откуда она знает, где мой дом? Да еще и по отчеству назвала. Мелькнула и пропала. Слишком душно. Не помню, как и до дома добрела.
Там уж меня, конечно, на диван усадили, веером обмахали и чаем с льдом и лимоном напоили. Жизнь продолжалась.
В столице летом и в начале осени весело, множество развлечений под открытым небом: концерты в парке, танцевальные вечера, скачки на пустыре возле старого театра. Отца держит здесь работа, он – тайный советник короля, а меня – ну, у меня тоже забот хватает. Вместе с девочками Моховыми мы взялись помогать детскому приюту: два раза в неделю ходим учить детишек чтению и рисованию. По факту, конечно, больше болтаем и рассказываем сказки, но детям нравится, они к нам тянутся, а это самое главное. К самым маленьким нас только не пускают, а жаль. Там наши руки пригодились бы куда больше. Я один раз случайно сунулась в младшее крыло, чуть не свихнулась от смрада и криков: младенцы лежали в деревянных люльках одни, в мокрых вонючих пеленках, истошно вопя. Рядом не было ни нянек, ни лекаря. Ох и скандал я устроила – до сих пор душа радуется. Орала на прибежавших смотрительниц, сама взялась детей купать, велела немедленно накормить.
Тогда даже до Яна дело дошло – приют-то на его деньги открыт. Его светлость изволил нанести мне визит. Я была счастлива видеть его, но вышло не очень хорошо. Не знаю уж, что ему наговорили, но разговор у нас получился тяжелый.
– Вы бы, Софья Александровна, в чужие дела не лезли, – ядовито выговаривал он мне тогда, а я смотрела на его губы и изнемогала от желания вспомнить, какие они на вкус. – Если вам нечем заняться, то вяжите носочки для детей или там платки расшивайте, лишним не будет. А в мой приют больше не приходите, я запретил вас туда пускать.
От такого поворота я даже очнулась от сладких рез и недоуменно переспросила:
– Что значит «запретил»?
– Это значит, что вы туда больше прийти не сможете, – равнодушно пояснил Ян. – Слишком уж вы шумная.
– Но дети…
– Детям хорошо и без вас.
– Им плохо было! Они все… в ужасном состоянии, особенно младенцы!
– Не выдумывайте. Я там был, прекрасные дети.
– Но Ян, я всё видела!
– У вас, Софья, чересчур богатое воображение.
– А вас обманывают.
– Хорошо, – устало вздохнул он. – Хотите, прямо сейчас поедем в приют, и вы покажете, где там ужасное состояние младенцев?
– Хочу, – твердо ответила я.
– Одевайтесь.
Я накинула плащ – на улице моросил дождь – и разыскала корзину с орехами и петушками на палочке – я всегда беру ее в приют.
– Это что? – заглянул в корзину Ян. – Этого не нужно. Дети хорошо питаются. Вы что, таскаете эту гадость каждый раз?
– Да, детям нужно сладкое.
– Зачем? Чтобы у них зубы потом болели? Женщины! – он закатил глаза, вырывая у меня корзину и оставляя ее на комоде. – Да идемте же, мне некогда с вами тут лясы точить, у меня работы полно.
Пришлось идти.
Ехать с ним в одном экипаже – блаженная мука. У него двухместное ландо, и правит он сам, а это значит, что я сижу рядом с ним. Наши бедра то и дело соприкасаются, отчего меня бросает то в жар, то в холод. К счастью, у меня хватает моральных сил как-то сосредоточиться на совершенно других мыслях – к примеру, о том, что ночлежки в столице не отапливаются. Пришла осень. Скоро люди будут замерзать. Ян странно косится на меня, но я не думаю, не думаю о том, какой он красивый. И о том, какие у него сильные руки. И о том, что случилось между нами год назад на маскараде.
– Софья, простите мое любопытство, – наконец, не выдерживает Ян, – вы ведь дружите с Георгом Селивановым? Вас часто видят вместе.
– Ну… – я не понимаю, что он имеет в виду, но сердце вдруг начинает колотиться с бешеной скоростью. – Мы друзья, да.
– Что он за человек?
– Хороший человек, замечательный.
– Вы любовники?
– А вам какое дело? Впрочем, да, вы правы.
В этот момент мне кажется, что я разом убиваю двух зайцев: даю понять Яну, что я вовсе по нему не сохну, и прикрываю свои отношения с Офицером.
– Будьте осторожны с ним, – выдает Ян после долгого молчания. – Мы приехали.
Он подает мне руку, помогая выйти из ландо, и я снова представляю, как была бы счастлива, если б этот мужчина каждый день улыбался мне. Каждый день держал меня за руку.
В приюте сегодня спокойно, не шумят дети, нет уроков пения, которые меня всегда забавляли. К сожалению, мне не дали даже заглянуть к «моей» группе малышей, Ян, как всегда спеша, потащил меня дальше в младшее крыло. Я зашла в спальню и обомлела: как день с ночью! Чистота, тишина, все младенцы спят. Одна нянька качает колыбель, вторая – кормит младенца грудью и шепотом поясняет:
– Кормилица я, некоторым деткам коровье молоко нельзя. Вот меня и наняли, чтобы самых слабеньких выкармливать.
Окна вымыты до блеска, полы сверкают, на столике возле двери стопка чистых пеленок и выставленные в ряд бутылочки. Я хлопаю глазами, не понимая – то ли мне в прошлый раз привиделось, то ли мой скандал имел последствия. Наверное, всё же – второй случай.
– А почему они все спят? – шепотом спрашиваю я няньку, а она вдруг бледнеет и оглядывается на кормилицу.
– А чего бы им не спать? – бойко отвечает грудастая тетка. – Они поели недавно, чистые, выкупанные. Разве льера не знает, что здоровый младенец много спит?
Я в самом деле не разбираюсь в детях такого возраста, ибо никогда с ними дела не имела, поэтому удовлетворенно киваю головой. А вот Ян почему-то недовольно хмурится и качает головой.
