– И всё же благодаря Западу мы получили технологии, которые позволили нам сделать то, что было совершенно немыслимо ещё какие-то сто лет назад. Десять миллионов бросков – жалкая песчинка в том океане закономерностей, которые смогли исследовать мы с появлением нового поколения быстрых процессоров. И вот: теперь мы знаем, что к спасению ведёт одна-единственная узкая тропа. Проторить которую должен человек из холодной северной страны на краю мира, которая совершила в своей истории так много страшных ошибок, но всё равно остаётся живой.
– То есть, вы всё посчитали, – констатировал я.
– Всё посчитать невозможно, – ответил китаец. – Но мы знаем достаточно, чтобы вмешаться.
– Спасибо, – кивнул я. – Это было очень кстати.
– Ты поступал глупо и недальновидно, – заметил китаец.
– Уж как получилось, – вырвалось у меня до того, как я успел прикусить язык.
Опять он провоцирует меня на эмоции.
– Впредь будь осторожнее, – сказал он. – Ты подобен маленькой лодке из вощёной бумаги на краю огромного шторма. Шансы, что ты сможешь прорваться через бурю есть, но не слишком высокие. Высшая ирония в том, что судьба целого огромного мира зависит от этого маленького кораблика.
– Означает ли это, что вы и дальше готовы мне помогать? – я решил, что сейчас самый подходящий момент, чтобы задать вопрос, который меня больше всего интересовал с момента начала нашей встречи.
– У тебя есть один шанс из десяти тысяч не погибнуть до того, как ты уверенно встанешь на тропу спасения, – ответил он. – Мы же можем обратить вспять то, что выпало, всего лишь три раза. Один из них ты уже использовал. В противном случае наша помощь потеряет смысл: тропа закроется.
Я потёр подбородок, ещё раз вздохнул, с грустью взглянув на чайный столик, сиротливо притулившийся в углу столешницы.
Почему-то сильно захотелось чая. Такого же бодрящего, которым он угощал меня в прошлый раз.
– То есть шанс один к десяти тысячам, так? Что мне удастся предотвратить Катастрофу? И вы сможете помочь всего лишь два раза? Я правильно понял?
– Нет, – улыбнулся китаец. – В той точке, где ты оказался, шанс того, что Катастрофы не случится, составляет уже один к ста. Это очень много. И с каждым годом вероятность благоприятного исхода будет расти. Один к десяти тысячам – твой шанс дожить до того времени, когда вероятность Катастрофы минует.
– То есть… – начал соображать я, но китаец меня перебил.
– То есть, скорее всего, ты погибнешь, спасая нас всех, – ответил он. – Такова участь тех, кто приходит.
Я вздохнул и попытался улыбнуться.
– Что мне делать? – спросил я. – Чтобы не допускать ошибок?
Китаец чуть прищурился, глядя на меня.
– Правильный вопрос. Я постараюсь дать тебе три совета. А уж то, насколько ты ему последуешь, зависит только от тебя.
– Я внимательно слушаю, – кивнул я.
– Первое, – начал китаец, – ты не справишься без друзей. Но для этого тебе нужно научиться понимать, кто друг, а кто не очень. Второе: избегай соблазна личной власти. Он будет очень силён и приведёт к тебя к гибели, если не сможешь ему противостоять. И третье: прояви милосердие там, где места для милосердия не останется.
Я помолчал, осмысливая сказанное. Что ж, даже такой иносказательной информации было уже не мало: по крайней мере, теперь я точно знаю, что использовать самые простые и очевидные способы управлять ситуацией не следует.
– Ясно, – кивнул я.
– Надеюсь, что завтра у тебя будет. И что оно наступит белым и чистым.
Он использовал игру слов, которую можно перевести лишь приблизительно: чтобы сказать «ясно» я использовал слово, первый иероглиф которого имеет значение «завтра», а второй – «белый».
– На выходе тебе передадут способ, каким ты сможешь связаться с нами во второй раз, – сказал китаец. – Мы закончили. Если хочешь что-то ещё спросить у меня или у «Книги перемен» – спрашивай. Это последняя возможность.
Я начал лихорадочно прокручивать в голове вероятности возможных комбинаций. Определение, кто друг, а кто – нет. Остаться ли с Жириновским, или попытаться его переиграть? Можно ли рассчитывать на Бардри и отца Гии?..
И тут вдруг понял, что хочу спросить совсем не об этом. Не о делах.
– Как дела у Саши? – спросил я.
Китаец просиял, как будто я только что подарил ему что-то очень ценное.
– Он учится, как и положено порядочному молодому человеку его возраста, – ответил он. – Но ещё он спрашивал о тебе. Спрашивал постоянно. Чем-то ты ему очень понравился.
– И… что вы ему говорили? – спросил я.
– То, что знали сами, – ответил китаец. – Рассказали о том, что с тобой случилось в Грузии. Он очень переживал, но теперь считает тебя настоящим героем. И очень хочет быть твоим настоящим другом.
– Это довольно сложно, учитывая, что он учится за океаном, – улыбнулся я.
– Над озером вечер – и лотос теряет свой запах, – процитировал китаец. – За окнами осень. Угрюмо темнеет бамбук. И друга не вижу, с кем можно беседу затеять…
– Бо Цзюйи? – предположил я.
– Очень неплохо! – одобрительно кивнул собеседник. – Ты ведь понимаешь, о чём это стихотворение?
– О дружбе.
– И самопожертвовании, – ответил добавил китаец. – Это важно. Если ты этого желаешь – вы обязательно увидитесь. Да, Саше придётся пойти на некоторые жертвы ради этого, но он сам этого хочет.
– Это поможет мне выжить? – спросил я.
Китаец удивлённо взглянул на меня.
– Я ведь уже всё сказал. Зачем ты спрашиваешь то, что ясно как летний день?
Я улыбнулся и кивнул в ответ.
– Спасибо, – сказал я.
– На этом всё на сегодня.
Он достал из-под стола ещё несколько свитков и задумчиво положил их на стол.
Я кивнул и направился к выходу.
Возле двери стояли два вооружённых охранника. Меры безопасности тут были более серьёзными, чем там, на «Черкизоне». Связано ли это со мной или с другими делами – мне не было неизвестно наверняка.
В кабинете секретаря мне вручили довольно громоздкую «Мотороллу».
– Можете пользоваться как обычным телефоном, – сказал мне один из подручных Табаня (как про себя я начал называть китайца; Большой Босс). – Тарифный план не ограничен. Когда будет нужно – переставьте сим-карту в другой аппарат. Экстренный номер забит на ней, первым в списке, – пояснил он. – Достаточно просто позвонить и дождаться первого гуда.
– Ясно, – кивнул я. – Спасибо.
После этого я взял аппарат и вышел на улицу.
Глава 2
Что было бы, если бы я забыл пейджер? Или если бы его отобрали до того, как я нажал кнопку?
Хочется верить, что у китайцев на этот случай был особый план, но напрямую во время разговора я об этом спросить не решился.
После того, как я нажал на кнопку пейджера – тайком, в кармане, стараясь сделать так, чтобы Дмитрий Петрович не заметил – прошло долгих три минуты.
Я старался сидеть тихо, чтобы ни в коем случае не спровоцировать его на скорую расправу. Даже кровь не вытирал, которая стекала по шее ниже, на грудь, пачкая мой единственный приличный свитер.
От несправедливости происходящего стоял колючий комок в горле. А ещё в груди появился противный червячок сомнения: а что, если я действительно набедокурил пока был в отключке после той бормотухи, которую по недоразумению продавали под видом пива?
Я гнал эти мысли как мог, потому что от них мне становилось не только обидно, но и страшно.
Убить или покалечить свою девушку по пьянке… и как дальше жить после этого? Да и стоит ли?..
Хотя нет, я не мог. Ну никак! Даже при полной отключке сознания…
Похоже, Дмитрий Петрович почувствовал моё настроение. Потому что перестал метать глазами молнии в мою сторону и рефлекторно сжимать кулаки.
То, что произошло потом, впечатлило его настолько сильно, что даже спустя пару месяцев он обращался ко мне исключительно уважительно.
Я не знаю, какие силы и ресурсы были в этом задействованы. Даже представлять не хочу. Но далеко не последний человек в самой могущественной российской специальной службе несколько минут лежал, уткнувшись физиономией в ледяную грязь на обочине автострады, пока меня осматривал доктор.
– Ничего опасного, – сказал он, наклеивая пластырь на мою шею. – Рассечена кожа, верхний слой.
Один из моих освободителей, которые за всё время операции не проронили ни слова, только кивнул.
Они оставались в балаклавах до самого конца. Пока не подъехал руководитель Дмитрия Петровича и не забрал его с собой, вместе с его людьми.
– Подвезти куда-то надо? – единственная фраза, которую проронил один из людей в балаклавах.
Сначала я хотел автоматически отказаться. Достаточно было и того, что меня освободили. Но всё-таки я взял себя в руки и попросил:
– Можно в больницу, куда отвезли Мирославу?
Человек в балаклаве кивнул.
Как потом выяснилось, Мирославу пыталась похитить одна из криминальных группировок, которой Дмитрий Петрович даже без особого умысла наступил на больную мозоль. Дело было в похоронах одного из сотрудников, и на администрацию одного из московских кладбищ пришлось сильно надавить.
В итоге это всё вылилось в то, во что вылилось.
Дмитрий Петрович потом отдельно приезжал извиняться. Получалось у него плохо: возможно, он делал это впервые в жизни.
Мирослава пришла в себя на следующий день после того, как я навестил её. Про инцидент с её отцом я, разумеется, сразу рассказывать не стал. Сначала дождался, пока она выздоровеет.
Некоторое время мы продолжали встречаться. Я даже делал вид, что пытаюсь наладить отношения – но моя единственная цель состояла в том, чтобы убедить её, что это она сама решила расстаться. Если есть возможность – лучше не оставлять врагов за своей спиной, особенно тех, которые когда-то были тебе близки.
В итоге так и вышло: одним весенним вечером у нас случился разговор, после которого я больше не возвращался в квартирку на Волочаевской.
Но нельзя сказать, что это было к худшему. Я вдруг понял, что ещё достаточно молод для того, чтобы гулять как следует. И с упоением предавался этому занятию по вечерам в увольнениях, когда не был занят на коммуникационном проекте. Ходил по клубам. Знакомился. Заводил разовые интрижки.
Проект стартовал вполне успешно, и с самого начала так получилось, что бизнес разделился на два больших сегмента: региональные политические заказы и обслуживание транснациональных корпораций, которые в то время активно заходили в страну.
При этом контроль со стороны Дмитрия Петровича к тому времени, конечно, уже отсутствовал. Он просто отодвинулся от этой темы. У нас на этот счёт случилась короткая встреча, где он гарантировал отсутствие проблем с его стороны.
Первого клиента привёл я, в виде ЛДПР и её региональных отделений. Владимир Вольфович решил, что это отличный способ обозначить своё влияние в создающемся бизнесе, при этом формально оставаясь вовне, и не создавая напряжения среди акционеров. Лиана же подписала «Халибёртон», одну из крупнейших нефтесервисных компаний мира, которая как раз в то время вышла на первые контракты с нашей нефтянкой.
Немного посовещавшись, мы назвали нашу консалтинговую компанию «Иванов, Гудавадзе и партнёры». В этом была определённая логика: юридическое лицо было оформлено на моего отца и на маму Лики, которая не меняла фамилию после того, как вышла замуж.
У меня появились стабильные деньги. К тому же очень неплохие. Я даже купил себе ноутбук, немыслимую по тем временам роскошь. Мне нужна была машинка, чтобы вести дела из казармы: клепать медиапланы, тезисы, редактировать согласованные публикации и прочее. По тем временам компьютер был очень продвинутым: процессор «Пентиум», сменный привод с возможностью чтения CD дисков… да, привыкнуть к тормознутости электроники того времени поначалу было сложно. Но я адаптировался.
В интернет я выходил по дайл-апу, через телефон в кабинете Ступикова. Загрузки текстового файла, чтобы прикрепить его к электронному письму, приходилось ждать пару минут. Но тем не менее система работала: я был в курсе дел бизнеса даже тогда, когда не мог вырваться за территорию.
Самого Ступикова, как и обещал, я взял на зарплату. Раз в месяц он делал обзор статей из открытых источников о тенденциях в методиках обучения в высшей школе, по официальному договору. У военных есть лазейка: официально разрешено заниматься преподавательской и научной работой, и даже получать за это деньги на стороне. Именно ей мы и воспользовались. Сам отчёт мне был совершенно не нужен, но я старался его проглядывать и с умным видом давать обратную связь, не упуская случая похвалить аналитические способности зама.
Свою бурную внешнюю деятельность я старался не светить. Но всё-таки кое-какие слухи дошли до руководства факультета. Меня вызывала на беседу полковник Цой, пытался выведать больше информации о моей «крыше» – или, как было принято говорить среди курсантов, «мазе». Разумеется, безуспешно. Тем не менее, он завуалированно предложил дружить, и это предложение я, конечно же, отвергнуть не мог.
Дружба заключалась в том, что я негласно начал спонсировать некоторые необходимые для факультета вещи: например, линолеум, чтобы обновить пол на этаже в учебном корпусе. Материалы для косметического ремонта в казарме и для новой душевой.
После каждой услуги степень моей свободы заметно повышалась и постепенно достигла такого уровня, что я, например, мог позволить себе вовсе не ходить в наряды.
Мог бы, но, конечно же, не позволил. Слишком сильно выделяться было нельзя, а то меня становилось видно даже на фоне других ребят, отпрысков не самых обычных семей.
Поэтому по нарядам и караулам я ходил, как и все, на общих основаниях. Разве что в ту же караулку брал с собой ноут и набирал очередную стратегию или тезисы для согласования с клиентом на следующий период.
А ещё, постепенно, я заново отрыл для себя игрушки того времени. Например, «Master of Orion» и его же вторую часть.
Основная часть учебной программы у нас была посвящена языковым дисциплинам. Учитывая, что язык я уже неплохо знал, сильно напрягаться не приходилось. А сторонние проекты как раз помогали эффективно изображать занятость учёбой.
Само собой продолжались тренировки с Гией. Теперь мы не только вместе занимались цигун, но и периодически выбирались в город. В нашем проекте консалтинговой фирмы он полноценно не участвовал, но иногда заходил в офис – небольшую каморку, которую мы сняли в ЦМТ.
Мы с Ликой только что сдали очередной отчёт клиенту и наняли сразу двоих помощников из числа толковых студентов с журфака МГУ. Сразу стало полегче, даже свободное время появилось.
В город пришла весна. Мы с друзьями начали выбираться в клубы. Часто я звал Лёху Зимина и Гию. Периодически к нам присоединялась Лика со своим парнем, Саней Щедриным. Он, кстати, оказался нормальным пацаном, из интеллигентной московской семьи, с правильными понятиями. Очень любил мотоциклы, катался на «Хонде» – почти немыслимой по тем временам роскоши.
