Ну извини, милая. Ангелов, в прямом понимании этого слова, не существует – это я тебе как божественный инквизитор говорю. А те, которые существуют, – не белые и пушистые. Одному я даже когда-то пообрывал крылья. И на вкус и цвет они как куриные, только побольше.
Да уж, были времена, приходилось идти на крайности…
Присаживаюсь на краешек мягкого матраса, кладу руку девчуле на голову, осторожно нажимаю на нужные точки.
– Мм… – бормочет она, не просыпаясь, но уже улыбается.
– Как тебя зовут, милая? – спрашиваю шёпотом, поглаживая второй рукой её мягкие волосы.
– Та-аня… – отвечает она и зевает.
А красотка, однако!
– Таня, Та-анечка, солнышко… Расскажи мне, а чей это дом?
– Гра-афа Хатурова, – тут же отвечает она. – Александра Васильевича-а…
– А кто ещё из его родни тут живет?
– Его жена, Мария Александровна. Она классная… и красивая очень, а граф…
– Танечка, Танечка… – останавливаю её. – Это потом расскажешь. Кто ещё живёт?
– Их дети. Трое. Старший – Анатолий… дурак противный, – охотно делится Танечка, – проходу мне не даёт…
– Сколько ему лет? – перебиваю.
– Семнадцать. Ну такой дебил…
– Та-анечка…
– Ага-а…
Девчонка опять улыбается, подставляет мне под руку маленькое ушко. А в ушке аж четыре серьги, ишь ты…
– А Петька ничего так, – продолжает она. – Ему четырнадцать, но он всё за Толькой повторяет, прям попугай. А ещё Ярик, он младший, ему двенадцать, что ли. Этот мимимишный такой, как куколка, а Петька с Толькой…
– Да-да, я понял, – опять перебиваю. И с интересом ощупываю её серьги. Какой странный материал! Не металл, не фаянс… – А больше никто не живёт?
– Только Никита. – В голосе горничной появляются мечтательные нотки. – Он такой… Глаза такие красивые, све-е-етлые, будто прозрачные… Он на год Тольки старше, но стройный, а Толька кабан натуральный. Никита с мальчишками Хатурова не дружит из-за Тольки, я знаю! Александр Васильевич не знает, а у них прямо война! Только тихая…
Война, значит. И глаза светлые. Я вспоминаю своё отражение в зеркале и с интересом уточняю:
– Никита – это черноволосый такой?
– Ну да-а-а…
Ну вот я и выяснил, как меня зовут. Почти тёзка. Что ж, это удобно.
– А графу этот Никита кем приходится, Танечка?
– Нике-ем… – Она опять зевает. – Никита – покойного князя Каменского сын, он Хатуровым вообще никто, прикинь?!
То есть пацан даже не родственник. Но тогда какого хрена он тут делает?
А Танечка, продолжая сладко дрыхнуть, выдаёт мне желанную инфу.
Князь Станислав Каменский умер года два назад. И его жена – то есть мать Никиты – очень быстро выскочила замуж второй раз, за какого-то барончика.
Дальше даже стало интересно: новоявленный отчим Никиты обанкротился со скоростью ошпаренного страуса. Потом влез в крупные долги. Никитина мамаша нашла выход из положения: упала в ноги Хатурову, другу почившего князя. Хатуров денег дал, но затребовал в залог Никиту – единственного наследника рода Каменских.
Больше года юный князь Каменский безвылазно торчит в поместье Хатурова. Парню даже школу закончить толком не дали: посадили на домашнее обучение. Но аттестат он получил. То ли граф боится, что пацан сбежит, то ли есть другая причина? Знать бы, зачем мальчишка этому Хатурову вообще понадобился. Вряд ли из человеколюбия. Видел я таких человеколюбивых в гробу в белых тапках.
Наконец у горничной начинают подрагивать ресницы. Верный признак, что внушение ослабло. Я машинально плету заклятие: несколько движений пальцами, дополнительное усиление магического приказа чистой силой и лёгкое движение кистью, чтобы заклинание впиталось в чистый лоб девушки.
И… обламываюсь, потому вместо привычного плетения в сторону Танечки выплёскивается протуберанец вязкой тьмы. Едва успеваю остановиться и втянуть его в себя.
Это простое вроде бы действие заставляет меня покрыться холодным потом. Кружится голова. Тошнит так, будто я неделю нюхал носки Гамены.
Но хуже всего то, что я не могу понять: мне плохо из-за того, что я чуть не выплеснул часть тьмы, или наоборот, потому что был вынужден втянуть её обратно? Бесит и то, что придётся проверять. Обязательно придётся! Знание своих сил и возможностей – вот то, что спасает магу жизнь. Иногда не так важна сила, как это знание.
Вот только заново испытывать все эти ощущения не хочется совсем.
Зато я знаю, как немного подпитаться силой. Сплошная наука, никакой магии!
Убираю ладони с Танечкиной головы, склоняюсь и легко целую девчулю в аппетитные губки. А она вскидывает руки, обнимает меня за шею и охотно отвечает. Гипнотический транс, сработанный магом, – он такой, да. Даёт дофаминовую связь. Горничная хорошо выспится и сна наутро не вспомнит. А дофамин усилит кровоток, что быстрее приведёт меня в порядок.
– Спокойной тебе ночи, милая… – ласково говорю, поднимаясь.
– Мм… – сладко вздыхает она.
Возвращаюсь в особняк, низко надвинув капюшон и держась раскидистых деревьев – в саду Хатуровых довольно много фонарей.
Нетрудно выяснить, где именно спят сынишки графа. И да, со спящим человеком много чего можно сделать, умеючи, и без всякой магии. Но вот сил почти не осталось, что было – ушло на попытку плетения. Придётся мне потерпеть с воспитанием сожителей Никиты Каменского. Но не забывая кредо инквизиции: долг платежом красен.
Пора спать и набраться сил. Слишком много приключений на задницу в первый день перерождения – вредно для здоровья.
Однако приключения этой долгой ночи никак не хотят заканчиваться.
Когда я почти дохожу до каменной лестницы в дом, аллею пересекает… нечто.
Больше всего оно похоже на полосу тумана высотой метра в полтора. Холод… тьма… влага. Но за туманом на стене особняка вырисовывается тень: реальная форма твари. Гибкое тело, длинный хвост. Присевший в прыжке хищник. Если бы не странные, явно шипастые лапы – был бы похож на кота. И шипит! Больше того – меня обдаёт вполне себе реальной слюной.
Уж не на него ли так истошно лаяла местная псина?
Выпестованное веками чувство опасности почему-то молчит. А вот тёмный эфир Карха во мне вдруг с силой тянется вперёд, к непонятной туманной хрени. Это… какое-то странное притяжение. Оно не позволяет остановиться и подумать, не позволяет даже испугаться. Ноги словно сами шагают вплотную к туману.
Острая морда тычется в мою – но вовсе не с поцелуями. Обнюхивает.
– Накормиш-шь? – спрашивает странный кот. Голос нечеловеческий, гулкий, и я не сразу понимаю, что он звучит только у меня в голове.
Не могу сопротивляться зову и кладу беззащитную ладонь на клок тумана.
На стене особняка тень открывает змеиную пасть с клыками длиной в палец.
* * *
Наблюдаю за тем, как зубы зверя вонзаются в предплечье.
– Аргх! – Пришедшая боль немного отрезвляет, но тело всё равно будто не моё. Наблюдаю за ним словно со стороны.
Если не смотреть на тень, выглядит так, словно клок тумана просто окутал мою руку почти до плеча.
Боль исчезает, но появляется неприятное сосущее ощущение. Похоже, зверь откровенно вампирит, вытягивая эфир напрямую из каналов. Вот же наглая дрянь!
В голове наконец проясняется, хотя разорвать связь я всё ещё не могу.
Такой твари, как эта, в бестиарии инквизиторов нет, а повидал я немало. Спасибо божкам рукожопым. Этих амброзией не корми, а дай сотворить и выпустить в мир какую-нибудь крокозябру. Потом инквизиция охреневает, сражаясь с тварями, народ тащит к алтарям дары – задабривать божков, а те обжираются маной и весело творят новую гнусь.
Зато все счастливы и все при деле.
Зверь урчит, и клок тумана постепенно приобретает те же очертания, что и тень на стене. Чёрная чешуя на морде, заострённый варановый хвост – два метра мрака. Жуткая тварь, но почему-то ладонь сама тянется коснуться вздыбленной шерсти на холке.
– Погладиш-ш-шь? – внезапно спрашивает кот, поднимая морду от моей руки.
Неожиданно в голове появляется телепатическая картинка: пушистый чёрный котёнок трётся об мои ноги.
Зверь-телепат? Таким нельзя показывать страх. Поэтому я хмыкаю и интересуюсь:
– Это ты-то котёнок? Ты себя в зеркало видел?
Пробую послать мысленный ответ: жуткий монстр, капающая с клыков слюна и откушенная человеческая голова у лап. Я ни разу не телепат, а вот кот в телепатию точно умеет, потому что тут же даёт ответ.
– Хор-р-рош-ш-ший, – не соглашается он и обвивает мои ноги шипастым хвостом. – Твой. Хоч-чешь?
– И зачем ты мне?
– Защищ-щ-щать? Сим… С-сим… Симбиоз, – с трудом выговаривает кот с третьего раза.
Любопытно. Я бы от такого защитника не отказался. Правда, надо сначала разобраться, что это за симбиоз такой. И вообще, что это за зверь и как он здесь оказался? Не похоже, что это графский питомец.
– А если хочу… то что надо делать, чтобы ты – мой? – уточняю, поневоле копируя его манеру говорить. Чем проще – тем лучше. Вряд ли зверь способен осмысливать сложные фразы.
– Пр-рийти. С-спасти. Накор-рмить?
– Выражайся понятнее. Куда прийти, кого спасти и чем накормить. Что-то такое подойдёт?
Посылаю зверю мыслеобраз: тушка кролика.
– Ашч! – Кот чихает от отвращения. Прилетает картинка: чёрный котёнок блюёт на мои ботинки. – Гадос-с-сть. С-сам такое еш-ш-шь.
– Другими словами, мясо ты не жрёшь. Но тогда что?..
Сказать что-то ещё не успеваю: кот снова вцепляется зубами мне в руку. И до меня наконец доходит: тьма Карха – вот что пришлось зверю по вкусу.
Ну уж нет, прости, парень. Себя я жрать больше не дам.
Внезапно в голове будто взрывается мозг. Боль адская. Перед глазами радужные искры, словно внутри черепа обгадился единорог.
– Да ёпт! – сиплю я, падая на колени.
Кот вздрагивает всем телом, выплёвывает мою руку и молнией скрывается в темноте парка.
Проходит несколько минут, прежде чем я наконец соображаю, что произошло.
Печать от ментального воздействия, которую Высший поставил на мою душу. При перерождении душа не изменилась. А значит, и печать с неё не стёрлась и сейчас сработала.
Скорее всего, у зверя есть умение очарования или ментального подавления. Я отказался стать его едой, в ответ он попытался меня очаровать, чтобы полакомиться тёмным эфиром. И вот результат – магический откат у обоих.
Будучи инквизитором, при ментальном воздействии я ощущал лишь лёгкую щекотку в голове. Такое вот предупреждение, что в мозг лезут чужие лапы. Но Ник Каменский ни разу не менталист и не маг высокого уровня. Поэтому то, что должно было стать щекоткой, в его мозгу трансформировалось в натуральный взрыв.
Меня подавлять-очаровывать? Меня?! Догоню и хвост на унитазный ёршик пущу!
Зверя я всё ещё чувствую: слабый ментальный отклик где-то в темноте парка. Теперь я точно отыщу его. Там и посмотрим, кто, с кем и в какой симбиоз войдёт. Понятно, что в теле юного князя лучше в гнездо тварей не соваться, но если не пойти сейчас, думаю, к утру связь пропадёт.
Придётся идти.
Приняв решение, осторожно крадусь по парку особняка от дерева к дереву, играю сам с собой в ассасина. Парк здоровенный, дорожки ухоженные. На фонарях граф Хатуров точно не экономит: местами светло как днём, и фонари непривычные. Не огонь, не магия… Что?
«Электричество», – сам собой приходит ответ.
К тому же тут есть собаки. И наверняка – охрана.
Зато если кот не соврал и за кормёжку согласен защищать такого слабака, как я сейчас, – мне это очень пригодится. К тому же он вряд ли он оставит меня в покое. Судя по всему, без моего эфира воплотиться в свой реальный облик зверь не может. Надолго ли ему хватит выпитого? И могу ли я вообще делиться с ним тьмой в обмен на тот самый «симбиоз»?
След зверя тянется за пределы территории поместья. Но чем ближе кованая ограда, тем сильнее сопротивление магии. Понимаю это не сразу, только когда неожиданно для себя падаю и утыкаюсь лицом в траву, внезапно чуть не блеванув.
Ясно. Граф не только на фонари не жлобился, а и на охранную магию вокруг имения денег отвалил. С моими нынешними силёнками я отсюда не выберусь – скорее заработаю магический удар и сдохну под каким-нибудь розовым кустом.
С трудом поднимаюсь. Магический удар охранки настолько силён, что я едва стою. Точнее не я, Никита Каменский. Никак не привыкну к тому, что настолько слаб.
Надо вернуться в дом. Встречать новый день желательно отдохнувшим и выспавшимся. Кто знает, что ждёт меня утром.
Глава 3
