Мы с трудом продвигались вслед за Фебой, а утреннее солнце уже скрывалось за стеной надвигающейся бури. Воссы наверняка наступали нам на пятки, а нам еще и о Дивоках приходилось беспокоиться. Но мы шли и шли, неуверенно, на ощупь, как…
– Вон там! – закричала Селин. – Смотрите!
Я прищурился, вглядываясь в темноту, прикрывая рукой глаза от ветра.
– Семеро мучеников, – прошептала Диор. – Это… великаны?
– Oui, – изумленно выдохнул я. – Но не из тех, которые размалывают твои кости в муку.
Мы слезли с лошадей, и они выросли перед нами из снега, вырисовываясь огромными силуэтами на фоне грохочущих небес. Даже погруженные в землю по бедра, они все равно возвышались над нашими головами. Одному богу известно, как давно их вырезали, высекли в скалах Найтстоуна чьи-то совершенно невероятные руки. Вечные и прекрасные, покрытые инеем статуи из холодного темного гранита.
Первым был пожилой мужчина с длинной бородой и распущенными волосами. Мантию на нем вырезали с таким мастерством, что казалось, она колышется на воющем ветру. Правую руку он прижимал к сердцу, а левую, пустую, вытянул ладонью вверх.
– Отец, – прошептала Селин, почтительно склонив голову.
Вторым был молодой человек, внешне похожий на первого, но с более жестоким выражением лица и с аккуратно подстриженной бородой. Его глаза глядели свирепо и бесстрашно. На нем были древние доспехи, в руках он держал меч и шлем, увенчанный короной. Я удивился, – ведь чаще всего его изображали на колесе в момент смерти. Но эта статуя воплощала его не таким, каким он умер, а таким, каким он был при жизни. Воином. Предводителем. Потенциальным завоевателем.
– Сын, – выдохнула Диор, и ее губы похолодели.
Вседержитель и Спаситель. Отец и сын. Бог, сотворивший этот мир, и спаситель, основавший в нем свою церковь. Статуи были прекрасны и в то же время ужасны, и мне стало интересно, кто же их вырезал. Диор вопросительно уставилась на молодого. В конце концов, она была его потомком, и у нее в жилах текла его святая кровь. Но в то же время она была уличной крысой, воровкой и мошенницей, настолько далекой от короля-воина, насколько это вообще возможно, и при этом до сих пор дышала.
И все же…
Мое внимание привлекло рычание Фебы, и я отвел взгляд. Феба стояла на вершине горного хребта у нас за спиной, глядя на покрытый льдом и снегом перевал, и шерсть у нее вздыбилась. Сунув руку в карман плаща, я достал подзорную трубу. А там, в серой дали…
– Ну и ну, – выдохнул я. – Наконец-то Бог нассал нам в кашу.
– Габи? – крикнула Диор. – В чем дело?
Я повернулся к ней, к девочке, которая собственными руками убила Велленского Зверя, стоявшей в тени своего предка. Я бросил ей подзорную трубу, она поймала ее в воздухе и поднесла к глазу. И с ее губ сорвалось холодное проклятие, когда она увидела, кого Фабьен послал вслед за своим сыном.
– Семеро долбаных мучеников…
Нас почти настигли две девушки, они сидели верхом на темных лошадях на гребне холма далеко внизу. Высокие, как ивы, с острыми подбородками и еще более острыми скулами. У них были длинные и прямые, как мечи, волосы, подстриженные жесткой бахромой над ресницами, и, хотя вокруг завывал штормовой ветер, его резким порывам не удавалось шевельнуть ни одну прядь. Обе в бриджах для верховой езды, в сапогах до колен, и с хлыстами в руках. Элегантные плащи выглядели изящно, а на губах у обеих девушек алело пятно, напоминающее ножевую рану на этих прекрасных, но внушающих ужас лицах.
Они подняли руки в нашу сторону, хотя одна указывала правой, а другая – левой. Они казались отражением друг друга, не только в движении, но и внешне. Первая была черноволосой, с кожей цвета эбенового дерева – дочь равнин Зюдхейма. Вторая же – пепельноволосая, с кожей цвета светлого мрамора – дитя гор Элидэна. Их одежда тоже контрастировала: светлая на темной, темная на светлой. Но глаза у обеих выглядели бездонными озерами, совершенно черными от бессчетных столетий, что они ходили по этой земле бессмертными стопами.
– Гос-с-споди, помоги нам, – прошептала Селин у меня за спиной.
По моим венам разлилась раскаленная добела ярость, и я покачал головой:
– Он не слышит нас, сестра.
Альба и Алина Восс. Душегубицы. Старшие дети Вечного Короля. Существа настолько древние, что никто не мог сказать, сколько им на самом деле лет. Ходили слухи, что они были самыми первыми жертвами Восса: жрицы-девственницы, похищенные всего через несколько ночей после того, как восстал сам Фабьен. Другие шептались, будто они – охотницы за тьмой, колдуньи, которых послали убить его, но он поработил и развратил их своей кровью. Никто точно не знал, что произошло тогда, но сегодня они обладали невероятной силой, почти равной силе своего ужасного отца, который направил их по следу Диор. И теперь…
– Они нашли меня, – прошептала она.
Душегубицы пришпорили своих лошадей, и плащи у них за спинами взметнулись, когда они, точно стрелы, понеслись по снегу к нам. Чертыхаясь, я смотрел, как Диор запрыгнула на спину Пони, и сердце у меня застучало боевым барабаном.
– Мы уже близко! – крикнула Селин. – Мы будем в безопасности, как только доберемся до Кэрнхема! Ни одно дитя Восса не осмелится с-с-ступить на священную землю Эсаны!
– Скачем! – проревел я.
Так мы и поступили. Казалось, за спиной у нас бурлила сама преисподняя, грохотал гром, над головами клубились грозовые тучи. Я скакал изо всех сил, глаза слезились от холода, рядом неслась Диор на Пони. Феба мелькала впереди гладким кроваво-красным пятном, а Селин прижалась к моей спине, шепча что-то себе под нос в ритме, который я наконец распознал как молитву: старое благословение на битву, которому Серорук научил меня еще в Сан-Мишоне.
– Господь – мой щит неруш-ш-шимый.
Неслись мы все дальше в этот горько-мрачный день.
– Он – огонь, что сжигает вс-с-сякую тьму.
Через снега, что становились все глубже и глубже.
– Он – буря, что вознесет меня в рай.
Мы мчались, несмотря на ветер, холод и страх. Наши животные тоже испытывали ужас, и я тоже его чувствовал. Словно тяжесть висела в самом воздухе. Словно буря над головами была живой, но на сердце мне будто давило некое спокойствие, тишина, и это казалось неправильным, потому что мы неслись вперед, вперед, гремел гром, а вокруг завывал черный ветер, точно голоса проклятых.
– Возвращайся! – кричал он. – Возвращайся, пока можешь. Живым здесь не рады.
– Габи? – крикнула Диор.
– Я тоже это чувствую, – отозвался я.
Я потянулся к ней и коснулся кончиков ее пальцев.
– У меня есть ты, – сказал я.
Диор улыбнулась, тонкая и хрупкая.
– А у меня есть ты.
В небе сверкнула молния, ослепительно-белая стрела разорвала мрак на полосы. И в этой короткой вспышке моя сестра подняла бескровную руку и крикнула:
– Там!
Задыхаясь, мы остановили измученных лошадей. Впереди нас ждал край утеса, словно умоляя нас спуститься в воющую тьму. И из этой пропасти поднималась башня – отвесный гранитный шпиль, соединенный с краем утеса узким каменным мостом. Под аркой пролета, над ревущей внизу пропастью, на длинных цепях болтались железные виселицы. Вдоль перил стояли статуи: святые и ангелы выглядели такими живыми, что мне показалось, будто они не вырезаны, но прокляты – заколдованы какой-то магией, превратившей их теплую плоть в холодный камень. А по ту сторону моста…
– Кэрнхем! – закричала Селин, спрыгивая в снег.
По правде говоря, это было похоже не столько на логово, сколько на собор. Готические башни, устремленные в небо, окна с витражами, такими красивыми, что на них было даже больно смотреть. Архитектура Кэрнхема поразила меня до глубины души. Холоднокровки были монстрами, вышедшими прямо из чрева ада, и все же это место выглядело как священная земля. Его размеры внушали благоговейный трепет: казалось, что это храм, построенный не для людей, но для богов, и меня поразила гениальность, сила воли и желания и то гребаное время, которое, должно быть, потребовалось, чтобы создать все это из ничего…
– Как все это здесь очутилось? – выдохнула Диор. – Как такое возможно?
– Человек может вершить великие дела, chеrie, – ответила Селин. – Когда у него есть вера.
– Великие, – пробормотал я. – Или ужасные.
Я бросил осторожный взгляд через плечо и, хотя не увидел и следа преследовавших нас Душегубиц, но чувствовал, как они приближаются сквозь ревущий снег. И все же, пока я ехал по мосту навстречу обещанной Селин безопасности, ощущение, будто нас здесь не ждут, и бремя ужаса только усилились. Моя рука все это время лежала на рукояти Пьющей Пепел, и я почти ждал, что каменные святые вот-вот оживут, разорвут нас в клочья и сбросят с моста в пропасть.
Затаив дыхание, замерзшие, мы добрались до конца пролета. К двум огромным дверям из кованой бронзы, позеленевшей от бремени бесчисленных лет, вела широкая лестница. Над ними в камень были вделаны два массивных диска, покрытых инеем, богато украшенных и красивых, – часы, как я понял. Однако, когда я слез с Медведя, то увидел, что они отслеживают не минуты, а движение лун и звезд и медленное течение столетий.
Двери были слегка приоткрыты. Будто нас ждали. Сквозь иней над ними виднелась надпись – цитата из Священного Писания из Книги Обетов.
«Ищущие прощения в свете Господа, входите и будьте желанными гостями».
Диор спешилась, дрожа от холода и страха.
– Н-нам постучать или?..
– С-с-следуйте за мной, – скомандовала Селин. – Ничего не говорите, ничего не делайте, пока мы не попросим. Одному богу известно, как давно у хозяина этого дома не было гос-с-стей. – Селин сердито посмотрела на меня, сверкнув глазами. – И да поможет Бог тому, кто обнажит с-с-сталь в этих залах.
– Да поможет Бог тому, кто заставит меня это сделать, – ответил я, обнимая Диор.
– Я говорю с-с-серьезно, брат. Сейчас мы танцуем на лезвии бритвы. С-с-существо за этими дверями видело взлеты и падения империй. Он вкус-с-сил рай в Крас-с-сном походе против неверных и ис-с-спил пепла в Войнах Крови. Он – древний. Эсана. Помощник самой ужасной Марин. – Мертвые, пылавшие исступлением глаза остановились на Диор. – Но он откроет тебе истину, chеrie. И этот мир обретет с-с-спасение от ночи вечной. Мы знаем это.
Феба тихо рыкнула, устремив золотистые глаза нам за спину.
– Согласен, – сказал я, оглядываясь на мост. – Давай, черт возьми, заканчивай с этим, Селин.
Бросив на нас последний горящий взгляд, моя сестра развернулась и протиснулась между дверей. За ней последовала Феба, расправив плечи, крадучись, как за добычей. А затем я взял Диор за руку, и мы переступили порог храма Дженоа, с колотящимся сердцем и пересохшим горлом.
В щель между дверями надуло много снега, который холодным ковром устилал каменный пол. Нас встретил величественный вестибюль, огромный, круглый и холодный, и слабый свет моего фонаря проникал в темноту лишь на несколько десятков футов. Мы увидели огромный камин из темного камня, внутри которого могла поместиться карета, и кроваво-красную драпировку по бокам. Две лестницы, изогнутые дугой, словно пара распростертых рук, вели на верхний этаж. Сотни канделябров, колонны толщиной с дерево, а на каждой стене – что самое странное – мы увидели… страницы.
– Семеро мучеников, – прошептал я, высоко поднимая фонарь.
Страницы рукописей, вырванные из Заветов, – тысячи и тысячи страниц. Разные языки, разные письмена, разные пергаменты, но суть – одна. Весь огромный зал, каждый дюйм каменной кладки был исписан святыми словами Господа.
– Мастер Дженоа! – позвала Селин, преклонив колено и склонив голову. – Я Селин, лиат Вулфрика! Мы пришли с мрачными вес-с-стями и радос-с-стным откровением!
Голос моей сестры эхом отразился от холодного камня, достигнув невидимых высот над головой.
– Мастер Вулфрик отправился на покой! Но с тех пор как он пал, мы не с-с-сидели с-с-сложа руки! – еще громче закричала моя сестра в темноту. – Мы нашли ее, мастер! Ту, что была обещана звездами! Потомок Небес-с-с! Мы привели ее к тебе, чтобы она могла узнать правду о с-с-себе! Снять завесу! Покончить с этой тьмой и с-с-спасти наши проклятые душ-ш-ши!
Никто ей не ответил, кроме ветра и раскатов глухого грома.
Селин подняла голову.
– Мастер?
Диор сжала мою руку, и, несмотря на предупреждение Селин не обнажать сталь, я обнаружил, что достаю Пьющую Пепел из ножен. Небо расколола молния, и сквозь витражное стекло пробился на миг луч света. И когда он угас, вместе с ним угасла и надежда.
– О Боже… – прошептала Диор.
«Здесь устроила т-т-танцы смерть…»
Это пробормотала Пью, и я крепче сжал рукоять и шагнул вперед, поджигая ближайший канделябр с помощью огнива. Стало заметно светлее. И желудок у меня рухнул на каменные плиты, когда стало ясно, где мы стоим.
Не святилище это было.
Кладбище.
Когда-то огонь опалил здесь полы и стены, обуглив часть страниц Заветов до голого камня. Стены были забрызганы старыми пятнами крови. Пыль десятилетий покрывала все, но, что еще хуже, теперь я видел вечерние платья и фраки, даже старинные доспехи, разбросанные по всему залу, но тел… тел не было, если не считать горстей холодной серой пыли.
Селин подняла руки, стряхивая ее со своих ладоней.
Но это была не пыль.
– Пеп-п-пел.
– Что здесь произошло? – спросила Диор.
Моя сестра опустила голову. Ее пальцы сжались в кулаки, все тело задрожало. Она ударила по полу, разбив мраморную плиту на сотню осколков, и мое сердце похолодело, когда я по-настоящему осознал глубину нашего провала. Диор удрученно огляделась, и, заглянув в ее глаза, я увидел истину, которая постепенно доходила до меня. После стольких угроз и опасностей, после стольких обещаний…
– Он, черт возьми, сдох?
II. Огонь горит
– ЕСТЬ ТУТ КТО?
Тут кто? Тут кто?
– Ау! – снова крикнула Диор, прижав руки ко рту.
И темнота ответила: «Ау! Ау!»
Мы стояли в ужасной тишине Кэрнхема, и ничто не нарушало ее, кроме раскатов грома снаружи и эха наших голосов внутри. Селин ушла одна, очевидно, чувствуя себя не в настроении для компании. Мы с Фебой прекрасно понимали, что за нами еще гонятся Железносерды, и, кивнув мне, львица выскользнула обратно в бурю, бесшумная, как дым. А мы с Диор стали вместе бродить по замку в поисках ответов в этой темной тишине.
Пьющая Пепел сверкала в свете канделябра Диор, когда мы осматривали огромные залы, но моя эгида даже не затеплилась. Мы нашли оружейный склад – старинные доспехи и прекрасное оружие, разложенные на стеллажах, покрытых ржавчиной. За резными дверями виднелась огромная комната с полом в черно-белую клетку и статуями, вырезанными в виде огромных шахматных фигур. Все поверхности были покрыты пылью и пеплом. Все стены исписаны словом Божьим.
Однако об истинах, в поисках которых мы сюда шли, не было ни слова.
Теперь мы стояли на антресолях огромной библиотеки, глядя на море прекрасных полок и фолиантов, которых никто не касался бессчетное количество лет.
