Глава 3. Раненый незнакомец, первая помощь
– Возьмите его за руки, – скомандовала повариха, – а я за ноги.
Пока мы пытались затянуть незнакомца под крышу «Милосердной Мариты», ветер задувал в холл сквозь открытую настежь дверь. Глядя на это безобразие, я недовольно морщилась. Каких денег и усилий стоило протопить этот старый дом, а сейчас он стремительно терял драгоценное тепло – и всё из-за нашей медлительности.
Я бы и рада поторопиться, но бессознательный мужчина был тяжел, очень тяжел. Было видно, что под всеми этими объемными зимними тряпками он худой, зато высокий и плечистый. Учитывая, что мышцы весят больше жира, он, наверное, состоял из одних стальных мышц.
– Ох, не управимся вдвоем, – взвыла Линара, вся красная от напряжения.
Наконец мы перетащили нашего безвольного гостя через порог, и, к моему облегчению, смогли закрыть входную дверь, отрезав порывы кусачего, студеного ветра. Теперь нас ждал подъем на второй этаж. Я в отчаянии взглянула на крутую лестницу, убегающую во мрак. Проследив за моим взглядом, Линара тяжело вздохнула.
– Надо позвать Джораха, – выдала она.
– Если он еще не упился вусмерть.
– Утро ведь, не успел.
Джорах работал в «Милосердной Марите» зимой и поздней осенью – кочегарил в угольной котельной при доме, занимался мелким ремонтом, чистил двор от снега и помогал таскать тяжести, например, полные ведра горячей воды из кухни в банную.
Работник из Джораха был неважный, но другого при наших скудных финансах мы позволить себе не могли. Только этого любителя прикладываться к бутылке.
Покончив с завтраком, дети покидали столовую и замирали в дверях с открытыми ртами. Всем было любопытно, что за темная фигура распласталась на полу холла в луже талого снега. Я разогнала сирот по спальням, а самого старшего, Тима, отправила в котельную за помощью.
Джорах явился весь синий, помятый и пропахший яблочной настойкой. Наш кочегар едва держался на ногах. Я очень сомневалась, что этими дрожащими руками он удержит хотя бы вилку, не говоря уже о здоровенном мужике без сознания. Однако Джорах меня удивил.
Втроем мы кое-как подняли замерзшего незнакомца на второй этаж и отнесли в свободную спальню.
– Надо бы привести его в чувство, – Линара согнулась и уперла руки в колени. На ее обрюзгшем лице блестел пот. Дыхание вырывалось из груди с прерывистым свистом.
– Сначала осмотрим его. Вдруг ранен.
– Ага, и карманы пальто проверим. Может, кошель найдем или какую другую ценность. Скажем, что воры его обчистили. Поди докажи обратное.
Я посмотрела на Линару с укоризной, но мой взгляд ее совершенно не устыдил.
– А что? – насупилась повариха. – Просто так я что ль его сюда волокла, с больным-то бедром? Всякая помощь требует благодарности.
Я покачала головой.
Рубашка под суконным пальто была в странных бурых пятнах, на ощупь – какая-то неприятно жесткая, шершавая, заскорузлая.
Да это же засохшая кровь!
Вскоре я нашла подтверждение своей страшной догадки – прореху в шерстяной ткани, сквозь которую была видна рана, красная и воспаленная. Похоже, беднягу ударили ножом в бок.
К счастью, к тому моменту, как незнакомец попал в мои руки, кровотечение успело закрыться, но бедняга все равно нуждался в помощи. Оставлять все, как есть, в надежде, что само заживет, было нельзя.
– Тим, – позвала я мальчика-сироту, – принеси мне таз чистой воды, Джорах тащи сюда свою яблочную настойку, Линара…
Я посмотрела на повариху, которая до сих пор не могла отдышаться. Гонять по лестницам толстуху с больным бедром было бесчеловечно, так что за бинтами и нитками я отправилась сама, оставив повариху присматривать за раненым.
Прежде мне не доводилось зашивать раны, а у Сибилл Шевьер такой опыт был. Без присмотра дети часто попадали в неприятности, калечились, а услуги докторов стоили дорого. Директриса экономила и лечила воспитанников в меру своих сил. Об этом было стыдно и неприятно вспоминать, но ей нравилось причинять боль, оттого и не гнушалась она штопать рассеченные лбы и разбитые колени.
Когда я вернулась с аптечкой в спальню, наш гость все еще был без сознания. В который раз я невольно поразилась его утонченной красоте. Никогда не видела таких привлекательных мужчин. Даже в кино. Контраст белой матовой кожи и угольно-черных волос, бровей, ресниц просто завораживал.
– Ну я пойду? – спросила Линара и, не дождавшись ответа, похромала к выходу.
Мы с больным остались в спальне одни.
Снаружи закручивалась метель. То и дело слышался короткий дробный стук – это ветер бросал в оконные стекла снежную крупу.
Ножницами я разрезала на мужчине испорченную рубаху и кое-как избавила его от окровавленных тряпок. Рану промыла водой, обработала яблочной настойкой, которую Джорах с трудом оторвал от сердца. Воняло от бутылки так, что закладывало нос. Затем зажгла свечу и сунула иголку в огонь.
В теории и воспоминаниях Сибилл все было просто, но, когда пришло время заняться делом, мои руки дрогнули. Стало не по себе. Понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом.
– Господи, помоги мне, – шепнула я в тишину спальни.
Просто представь, что зашиваешь подушку.
Радовало, что пациент без сознания и не надо бояться причинить ему боль.
Зажав пальцами края раны, я воткнула иголку с ниткой в плоть.
И тут же мужчина на постели дернулся, застонал и распахнул глаза.
– Где я? Кто вы? Что вы со мной делаете? – прохрипел он, отыскав меня взглядом.
Его ресницы были мокрыми от растаявшего снега и слиплись иголочками. Зрачки казались неестественно широкими, наверное, от боли. Черными озерами они затопили радужку, оставив лишь узкий ободок зелени по краям.
Проклятье! Теперь, когда больной пришел в себя, зашивать рану будет еще сложнее и физически, и морально.
– Не волнуйтесь. Вы в приюте «Милосердной Мариты». Мы вам поможем.
Незнакомец шумно дышал. Его грудь тяжело вздымалась и опадала. Взгляд прожигал насквозь. Мужчина смотрел хмуро, словно недовольный тем, что я сижу так близко, практически нависаю над ним, но отстраниться я не могла, потому что держала иголку и уже успела сделать первый стежок.
– Как вас зовут? – спросила я, надеясь, что удастся сбыть беднягу родным. Пусть сами о нем заботятся. Как верно заметила Линара, наш великовозрастный подкидыш явно не из простых. Судя по одежде, деньги у него есть, а значит, он может оплатить работу хорошего лекаря.
Мужчина на постели открыл рот, словно собирался назвать мне свое имя, и застыл. Его изящные черные брови сошлись на переносице. На лбу проступила глубокая морщинка. Выглядел он как человек, который мучительно пытается что-то вспомнить.
– Меня зовут… – красавец брюнет нахмурился еще больше. – Зовут…
С протяжным вздохом он откинулся на подушку, и я почувствовала, как дернулась нитка, продетая в иголку, что я держала в руке.
– Ш-ш-ш, – зашипел мой пациент, потревожив рану, а затем простонал с обреченным видом: – Не помню. Я ничего не помню.
Ну дела.
Ситуация осложнилась. Похоже, на руках у меня был не просто раненый, а раненый с амнезией. Такого, даже подлечив, на улицу не выставишь – пропадет.
Мужчина морщил лоб, кусал губы, тер пальцами переносицу. Наверное, усиленно копался в своей дырявой памяти.
– Надо зашить рану, – вздохнула я, предвкушая неприятную обязанность. – Потерпите. Вот, выпейте.
Свободной рукой я потянулась к бутылке с яблочной настойкой нашего кочегара – какая-никакая анестезия.
С брезгливым видом незнакомец покрутил бутылку перед лицом, принюхался к янтарной жидкости внутри и скривился.
– Мерзость.
Но все-таки хлебнул из горлышка. Острый кадык на белой шее дернулся вверх-вниз.
– Приступайте.
Его голова опустилась на подушку. Длинные черные волосы рассыпались по белоснежной наволочке. Пальцы стиснули простыню.
«Не просто богатый, – подумала я, украдкой рассматривая своего пациента. – Знатный. Не какой-нибудь зажиточный лавочник, сколотивший состояние на продаже булок, а дворянин».
Это было видно.
Даже потеряв память, незнакомец вел себя с уверенностью человека, привыкшего, чтобы ему подчинялись. Взгляд – властный, исполненный гордости, тон – командный и не терпящий возражений. В каждом жесте мужчины сквозило глубокое чувство собственного достоинства. Так ведут себя сильные мира сего. Те, кто твердо стоят на ногах. Люди с титулом и огромным состоянием. Богачи не в первом и не во втором поколении.
И все же этот человек здесь – под крышей «Милосердной Мариты», в убогой комнатушке с сырыми стенами, раненый, уязвимый и нуждающийся в моей помощи.
Со вздохом я принялась за лечение.
Я боялась, что мой пациент, изнеженный аристократ, будет кричать и дергаться от боли, но мужчина не издал ни звука и ни разу не шелохнулся. Когда, закончив зашивать рану, я подняла на него взгляд, то увидела, что он прикусил губу до крови. Его лицо было мертвенно-бледным, на лбу от напряжения вздулись вены.
– Всё, – шепнула я, и незнакомец облегченно прикрыл глаза.
Складывая швейные принадлежности обратно в аптечку, я обнаружила, что у меня трясутся руки.
Еще бы! Это вам не чулок заштопать.
Метель снаружи усилилась. Ветер ревел в дымоходных трубах, просачивался сквозняком сквозь щели в гнилых оконных рамах. Потоки воздуха гуляли над полом, забирались под юбку и холодили щиколотки.
Наш безымянный гость обмяк на постели без сил и готовился погрузиться в сон. Бинтуя рану, я нечаянно задела его ладони – ледяные!
– Вам надо согреться, а то простудитесь или того хуже.
– Да, холодно, – отозвался раненый сонным голосом и поежился.
Я укрыла его до подбородка тонким лоскутным одеялом – добротных пуховых в «Милосердной Марите» отродясь не было.
За спиной с противным скрипом приотворилась дверь. В темную щель просунулось круглое лицо с обвисшими щеками – Линара.
– Руки ему растереть надобно, – сказала повариха и окинула больного расчетливым взглядом, словно в мыслях прикидывала, сколько золота спросит с него за свою заботу. – И супу горячего. Со вчерашнего бобовая похлебка осталась. Принести?
Пробовала я ее похлебку. Гадость редкостная. Не уверена, что наш высокородный гость согласится ее откушать даже с голодовки. Да и спит он почти.
– Чаю сделай. А еще возьми у Джораха пустые бутылки и налей в них горячую воду. Положим в постель. Будет грелка.
Линара кивнула.
– А руки ему всё ж разотрите, госпожа, – голос поварихи потонул в скрипе старых дверных петель.
Я с сомнением посмотрела на своего пациента. Под ветхим одеялом, сшитым из кусков разных старых тряпок, он весь дрожал.
– Можно? – я осторожно коснулась его ледяной руки.
Мужчина слабо кивнул.
Глава 4. Детский труд, учеба вместо работы
Было неловко растирать в ладонях руки незнакомого мужчины, благо тот почти спал и не обращал на меня внимания. Пальцы у него были длинные и тонкие, как у пианиста, кожа – нежная и гладкая, словно у девицы. Что тут скажешь: аристократ. Откуда взяться мозолям, если всю тяжелую работу за тебя выполняют слуги?
Укрытый до подбородка разноцветным одеялом, наш усталый дворянин смежил веки. На бледные щеки упала тень от густых ресниц.
Красив! Аж до неприличия. Настолько, что хочется любоваться и любоваться им, будто чудесной картиной или скульптурой.
Постепенно его ледышки согрелись, кожа потеплела, а потом явилась Линара и принесла две бутылки с кипятком. Пришлось обернуть их тканью, чтобы пациент нечаянно не обжегся во сне. Одну бутылку я устроила у него в ногах, другую – под боком.
В комнату боязливо, на цыпочках вошел Тим и протянул мне глиняную кружку, над которой клубился дымок.
– Чаю? – предложила я гостю, но мужчина на кровати только что-то неразборчиво промычал, не разомкнув глаз. – Ладно, отдыхайте. Загляну к вам позже.
– Ну что он сказал? – стоило выйти за дверь, Линара набросилась на меня с вопросами. – Кто он? Барон? Баронет? Ну явно же какая-то важная птица. Надеюсь, он изъявил желание щедро отблагодарить нас за помощь? Если сам не додумался – с господами это бывает, можно аккуратно ему намекнуть.
Я плотнее закуталась в наброшенный на плечи платок и начала спускаться по лестнице, держась за перила.
– Боюсь, ты будешь разочарована, Линара. Наш гость ничего не помнит о себе, даже имени.
– Как!
Судя по звуку, повариха за моей спиной всплеснула руками.
– Ну ничего, – добавила она спустя какое-то время, – вспомнит.
У подножия лестницы стояли, понурив головы, две хорошенькие девчушки лет восьми, одетые в шапки и поношенные тулупы. Обе курносые, белокурые, прозрачные от недоедания. Явно двойняшки.
– Мы готовы, госпожа Шевьер, – пискнула одна, не поднимая на меня глаз. Ее соседка шмыгнула носом.
– К чему готовы? – нахмурилась я.
– Как это к чему? К работе, – раздался позади голос Линары. – Что-то вы, госпожа, стали больно забывчивой. Вева, – кивнула она на малышку слева, – с понедельника по субботу работает в лавке мадмуазель Гвенадет. А Инес, – указала она на девочку справа, – в доме мадмуазель Реко.
