До жилища Рут Кармоди оставалось не больше мили. Миссис Норидж тщетно пыталась придумать повод, который заставил бы ее заглянуть к мачехе покойного лавочника с расспросами. Так ничего и не придумав, она пошла вверх, придерживая шляпку.
Домик с побеленными стенами гувернантка увидела издалека. Он ушел в землю почти по самую крышу. Вокруг бродили утки, из корыта ел поросенок. Пятнистая мелкая дворняжка выкатилась под ноги миссис Норидж, заливаясь визгливым лаем.
– А ну цыц! На место, Прорва!
От хриплого окрика собачонка послушно отбежала в сторону.
Навстречу миссис Норидж торопилась старуха. Из-под платка, покрывавшего голову, выбивались белые пряди. Светло-голубые глаза казались очень яркими на загорелом лице. Она была чрезвычайно худа и опиралась на палку, но спину держала прямо.
– Не бойтесь, милочка! Вы, должно быть, заплутали? – Хозяйка приветливо улыбнулась, не сводя глаз с нежданной гостьи. – Не хотите ли чаю?
– С удовольствием, благодарю вас!
Миссис Норидж прошла в дом. Она ожидала увидеть картину откровенной бедности, однако в комнатке, куда ее провели, было чисто и уютно. Возле окна стоял не стул, а старое, но добротное кресло, покрытое клетчатым пледом. Над очагом сушились связки трав, от которых исходил приятный аромат. Из окна открывался прекрасный вид на горы. Заварив чай, хозяйка поставила перед гостьей тарелку с печеньем.
– Я пропитываю его ромом, чтобы оно подольше сохраняло свежесть. Для людей этот способ тоже годится, если не переусердствовать. По крайней мере, так утверждает мой старый друг Билли Абнер.
Чай был вкусным и ароматным. Миссис Норидж вскоре отогрелась.
– Я слышала о вас, – неожиданно сказала Рут, когда гувернантка представилась. – Это ведь вы гуляете в любую погоду по утрам?
– Я считаю прогулки необходимыми для здоровья.
– А мне просто нравится бродить туда-сюда. Идешь себе, глядишь по сторонам, и кажется, будто бы шел и шел так целую вечность…
– Вы давно живете здесь?
– Я родилась и выросла в этом доме. – Лицо Рут озарила улыбка. – Мой отец был стригаль, наша семья всегда держала овец. Я с детства выпасала их на этих склонах. Мне пришлось вернуться, когда я овдовела. Я слышала, вы часто переезжаете?
Если миссис Норидж и удивилась такой осведомленности, она ничем этого не показала.
– Одно время я вовсе не имела своего угла, – ответила она. – После смерти мужа мне казалось, будто меня несет по свету, точно перекати-поле. Я находила в этом некоторое утешение. Не быть больше ни к чему привязанной… Что ты не имеешь, того не лишишься.
Рут Кармоди понимающе взглянула на нее и кивнула. Некоторое время обе женщины провели в молчании. Казалось, оно ничуть не беспокоит ни ту, ни другую. Миссис Норидж пила чай, Рут смотрела в окно.
– Но вы все-таки обрели дом? – наконец спросила она.
– Временное убежище, не более. Оно мне по душе.
– А что видно из вашего окна? – с каким-то тревожным любопытством спросила старуха, вглядываясь в нее.
– Река. Я люблю смотреть на воду.
Рут Кармоди закивала, словно гостья подтвердила ее ожидания.
– Вода и горы – вот что привносит спокойствие в наши сердца, не так ли? Эти места прекрасны. И когда идет дождь, и когда падает снег, и когда солнце палит так, что жарко даже овцам, я не перестаю хвалить Господа за то, что позволил мне жить среди этой красоты. Фермеры считают меня помешанной… – Она ухмыльнулась. – Пускай! Мои глаза будут впитывать эти краски до последнего вздоха, как божественную музыку. Быть может, эти холмы – колыбельная, пропетая для нас самим Господом? Да только его чада так далеки от Него, что разучились слушать.
– Этот дом принадлежал вашему отцу? – спросила миссис Норидж.
– А до него – его матери, моей бабке. Здесь я родилась, отсюда повел меня под венец мой Роджер… Соседские девчонки сплели для молоденьких овечек веночки из цветов, и те бежали за детьми, а дети бежали за нами… Колокольчики звенели, все смеялись… Ах, какой чудесный был день! Мы прожили с Роджером пятнадцать счастливых лет. Не найдется таких слов, чтобы описать, как я горевала, когда он скончался. Родители давно умерли… Что было делать? Я вернулась в свой дом. Он спас меня, миссис Норидж. – Она огляделась. – Эти стены обняли меня, его очаг согрел мое разбитое сердце. Я выхожу – и вижу овраг, склоны которого розовеют от вереска, будто облака на закате. Слышу, как бурлит река. Я давно проросла корнями в доски пола, на котором стоит ваш стул. Сколько воспоминаний, сколько жизни! Помню, я была совсем малюткой, когда отец принес в дом барашка. Какой он был милый! Я бегала с ним по всему дому, а он носился за мной. Его копытца так звонко стучали! Отец смеялся, а мать делала вид, что сердится, но я видела улыбку на ее губах. Лучи солнца падали сквозь окно, и нам было так хорошо… Ах, миссис Норидж! Я думаю, какая-то часть нас никогда не взрослеет. В глубине души я все то же дитя, бегающее с барашком наперегонки, и мой дом кажется мне просторным, как дворец.
– Надеюсь, ему не скоро понадобится ремонт.
– Что вы! – живо возразила старуха. – Он дряхлеет вместе со мной. Того гляди, крыша обвалится и похоронит меня под балками. Но я не пожалею об этом! Нет-нет, не пожалею.
За окном мелькнул силуэт, закрывший солнце. На мгновение в комнате стало темно.
– Билли, это ты? – не выказывая испуга, позвала Рут.
В дверь постучали, и в дом вошел мужчина лет пятидесяти: очень высокий, крепкого телосложения, с грубым обветренным лицом. Он вынужден был стоять сгорбившись, чтобы не задеть макушкой притолоку.
– Свежего сыра вам принес, миссис Кармоди, – буркнул он, не здороваясь. – Говорят, к завтрему ждут грозу. Не шляйтесь где попало.
Даже не взглянув на гувернантку, он вышел, тяжело топая. Миссис Норидж проводила взглядом его высокую сутулую фигуру.
– Это и есть Билли Абнер, – сказала старушка. – Мой друг и единственный сосед. У него ферма на той стороне холма. Всю жизнь Билли разводит овец.
– Мистер Абнер довольно немногословен, – заметила гувернантка.
Рут засмеялась:
– О, не обижайтесь на него. Он и правда угрюмец. Но знаете, двадцать лет назад, ранней весной я вытащила из реки его мальчонку. Малышу было годика три… Река волокла его как дохлую плотвичку. С тех самых пор Билли приглядывает за мной. То мяса принесет, то овечью шкуру подарит. Столько лет хранить благодарность в своем сердце… А ведь мое купание в ледяной воде оказалось напрасным. Сынок его умер всего годом позже, а вскоре за ним ушла и жена – от той же хвори, будь она неладна. Билли давно одинок. А вот поди ж ты, не было дня, чтобы он не проведал, жива ли я.
Она долила гостье чаю.
– Вам не страшно здесь одной, миссис Кармоди? – спросила гувернантка.
– Ох, Джейкоб полагал, что мне грозит опасность. «В городе спокойнее», – так он повторял.
– Джейкоб? – Миссис Норидж изобразила непонимание.
– Мой пасынок. Сын Роджера от первого брака. У него мясная лавка в городе… Его недавно убили.
– Сочувствую вашему горю, миссис Кармоди.
– Благодарю вас. – Рут зябко поежилась. – Роджер очень любил сына и оставил ему в наследство большую ферму. Неисповедимы пути Господни… Джейкоб надеялся, что лавка обеспечит ему процветание. Он действительно много трудился, чтобы добиться этого. И вот он мертв, а я хороню его… Вы спросили, не страшно ли мне? Нет, миссис Норидж. Сколько дикой, волнующей красоты, вы только взгляните! – Она обвела горы рукой. – И я – часть этих чудесных мест.
Гувернантка хотела поинтересоваться, были ли враги у ее пасынка. Но Рут Кармоди с отрешенной улыбкой смотрела в окно, где простирались зеленые склоны, и миссис Норидж промолчала.
Спускаясь пешком по горной дороге, гувернантка заметила широкую, уходящую в сторону тропу; она свернула на нее. Тропа вывела ее на другую сторону холма, к просторной ферме. Перед домом сидел, ощипывая гуся, Билли Абнер. В двух шагах от него на земле развалилась косматая собака, метис овчарки. При виде гостьи псина с усилием подняла голову и снова уронила в траву.
Когда гувернантка приблизилась, фермер неохотно встал. Он без выражения смотрел на нее сверху вниз. В его бороде застрял пух, но это не было смешно – скорее, жутко.
Миссис Норидж не отвела взгляда.
– Мистер Абнер, я бы хотела чем-нибудь помочь Рут Кармоди. В чем она больше всего нуждается?
Фермер оттянул ворот мешковатой рубахи, словно та натирала ему шею, и поморщился.
– В покое, – буркнул он, – и больше ни в чем.
– Она живет очень стесненно, – настаивала гувернантка. – Вы ее друг, кому как не вам знать, что может ее порадовать…
– Говорю вам, она не принимает подачек!
– Вы несправедливы ко мне, мистер Абнер.
– Я вас знать не знаю, мэм.
– Но вы знали Джейкоба Кармоди?
Фермер помолчал.
– Видал пару-тройку раз, когда он сюда заглядывал, – нехотя бросил он. – Это нечасто бывало.
– Вам не известно, были ли у него враги?
Абнер с раздражением дернул подбородком и провел ладонью по широченной красной шее.
– Откуда, по-вашему, я могу об этом знать, скажите на милость?
– Может быть, миссис Кармоди упоминала об этом… – Гувернантка упорно не замечала грубости его тона.
– Да неужто я буду с вами обсуждать то, что она мне доверяла? – Абнер недобро скривился. – Странные вещи вы говорите, ей-богу. Оставьте в покое Рут, да и меня – сделайте такую милость! А теперь уж простите, мэм, но я малость занят.
С этими словами он вернулся к своему занятию. Некоторое время миссис Норидж наблюдала, как пух и перья летят в подставленную старую наволочку, и наконец ушла.
7
Рут Кармоди не добавила ничего нового к тому, что гувернантке уже было известно. И все же, трясясь в кэбе по проселочной дороге, Эмма думала, что поездка не была напрасной.
Вернувшись в Эксберри, она заглянула к портнихе и обсудила, во сколько обойдется перелицевать старое платье. Миссис Норидж жила чрезвычайно экономно и вполне могла позволить себе новую одежду. Но одной из ее немногочисленных слабостей была привычка к старым, хорошо зарекомендовавшим себя вещам. Ее отношение к ним в некотором смысле можно было назвать дружеским.
Спускаясь по улице, гувернантка заметила впереди, возле полицейского участка какое-то столпотворение. Босые мальчишки ввинчивались между прохожими, женщины приподнимались на цыпочки, чтобы лучше разглядеть происходящее.
Внезапно по толпе пронеслось: «Душегуб! Душегуб!»
Гувернантка вскинула брови.
– Сцапали голубчика, – прошамкала беззубая старуха, оборачиваясь к ней. – Плясать ему на виселице!
Эмма пробилась в толпу как раз вовремя, чтобы увидеть знакомую тощую спину Кевина Брукса.
– Сволочь, мерзавец! – Из толпы кто-то швырнул в мясника надкусанное яблоко, но промахнулся.
– Отдайте его нам! – выкрикнул какой-то толстяк тонким голосом.
Один из двух констеблей, которые вели Брукса, обернулся и гневно уставился на толпу. Взгляд его был полон такой ярости, что люди невольно отхлынули назад.
– А ну разойтись! – рявкнул констебль. – Представление закончено.
Дверь участка захлопнулась, но никто не ушел.
– Сразу было понятно, что это Брукс, – сказала женщина, державшая за руку девочку лет пяти. – Кто, кроме мясника, мог совершить такое зверство? Ох, на что только не пойдут люди от зависти!
– Почему его схватили только сейчас? – обратилась к ней миссис Норидж.
Та пожала плечами:
– Видать, сообразили, что больше некому.
Такое объяснение миссис Норидж не устраивало. Дождавшись, когда толпа понемногу разбредется, она без колебаний зашла в полицейский участок.
8
– Простите, сэр, тут какая-то женщина требует разговора с вами. – Дежурный констебль выглядел очень смущенным.
– Пошлите ее к черту, – невозмутимо отозвался инспектор. – То есть передайте, что я занят. Я допрашиваю подозреваемого.
– Я так и сказал, сэр. Она настаивает. Уверяет, что вы знакомы. И еще – что у нее есть сведения, которые касаются Душегуба.
Утверждение о сведениях инспектор пропустил мимо ушей. В этом городке не нашлось бы человека, который не знал бы хоть что-нибудь о Душегубе! А вот поди ж ты, ловить его пришлось целых пять дней, несмотря на всеобщую осведомленность. Но слова о знакомстве его заинтересовали.
– Кто она такая?
– Некая Норидж, сэр. Она заявляет, что вы ее вспомните.
По лицу начальства констебль понял, что требовательная неулыбчивая женщина оказалась права. Инспектор поднялся и почему-то проверил, все ли пуговицы у него застегнуты.
– Пусть войдет, – коротко распорядился он. – Увести пока обвиняемого.
– Прошу вас, мистер Джервис, – послышался знакомый суховатый голос. – Будет лучше, если мистер Брукс останется.
Бретт Джервис досадливо хмыкнул. Эта женщина верна себе! Он встречался с миссис Норидж, когда служил в Росдейле: она помогла ему распутать дело об убийстве, которое потянуло за собой еще несколько ниточек. Джервис получил благодарность от начальства и премию.
– Я и не знал, что вы в Эксберри! – воскликнул он.
– И я не ожидала вас увидеть. Давно ли вас перевели из Росдейла?
– Полгода тому назад. Надеялся тихо-спокойно дослужить до пенсии. И что же? Всего шесть месяцев спустя – пожалуйста, получите: зверское убийство. Зверское, – с нажимом повторил он, обращаясь к молча сидевшему в углу Кевину Бруксу.
Тот не вымолвил ни слова.
– Убийство действительно чрезвычайно жестокое, – согласилась миссис Норидж. – Однако мистер Брукс не имеет к нему никакого отношения.
