Учитель. Назад в СССР 2
Дмитрий Буров
Аристарх Риддер
Учитель (Риддер, Буров) #2
Сколько себя помню, я всегда был прямой как палка. Всегда говорил людям в лицо то, что они заслуживают. А вот мир последние лет сорок, наоборот, петлял как змея в траве.
Но ведь было же и другое время. Время, когда белое было белым, а чёрное чёрным.
Что ж, вокруг меня СССР времён своего расцвета, вторая половина шестидесятых.
Давай, Егор, вот тебе второй шанс, смотри, не упусти его.
Аристарх Риддер, Дмитрий Буров
Учитель. Назад в СССР – 2
Глава 1
Отчего-то я сразу понял, что обращались именно ко мне. Уж больно позывной в тему. Зверь, значит, Зверев, Горыныч, видимо, от имени Егор – Горка – Горыныч. Правда, для студента педагогического института чересчур вычурное имечко, но мой визави служил в армии, может, оттуда корни тянутся.
И всё-таки я постарался сделать вид, что не услышал, понадеялся, человек решит – обознался и пройдёт мимо. Не тут-то было. Товарищ оказался настойчивым. Спина разом взмокла от холодного пота, я лихорадочно копался в памяти бывшего хозяина моего тела, пытаясь выяснить, откуда, куда, зачем. В смысле, чей голос и почему Зверь Горыныч.
Некстати вспомнились все книжные истории, которые читал запоем на пенсии. В них попаданцы сохраняли память и чётко понимали, кто они в новой жизни. В моей голове мельтешили сумбурные обрывки, да и те как будто кто-то скрыл за туманной пеленой. Мне бы часов тридцать в сутки, успел бы и дневники с письмами Егоркины почитать, и… А, нет, данные по объекту в моём нынешнем теле и положении не соберу.
Только в Москве появлюсь да начну расспрашивать, тут-то и нарвусь обязательно на кого-нибудь, кто очень хорошо знал идеалиста Зверева и спалюсь практически сразу. Хотя…
Мысли пронесли за долю секунды, пока я медленно разворачивался к настойчивому товарищу. Дёрнул плечом, намекая собеседнику, стоявшему за моей спиной, что не люблю фамильярностей. Лицо, что ли, перекривить до неузнаваемости? Или соврать про потерю памяти после катастрофы? Самолётной? Бред. Автомобильной, точно! Ну а что, в кино прокатывает.
Да, Саныч, пенсионер из тебя получился классический. Можно сказать, профессиональный КНС: книги, новости, сериалы. Ещё сплетни. Но по этой части специализировались в основном соседки. Ну что, значит, временная амнезия, если не повезёт с незнакомым товарищем. Я совершенно ничего не вспомню.
Растянув губы в улыбке, застыл напротив мужчины лет тридцати, может, чуть больше, с аккуратной бородой, в слегка помятом костюме, в кедах, что удивило меня больше всего, с сумкой через плечо. Молодой человек радостно улыбался, глядя на меня, и тянул руку, чтобы поздороваться.
Я пожал протянутую ладонь, старательно нахмурился, делая вид, что пытаюсь припомнить, кто стоит передо мной. Надеясь, что мужик сам представится. Надежды мои оправдались, мужчина широко улыбнулся и посетовал:
– Забыл, забыл, Егор Александрович, – собеседник покачал головой. – Нехорошо…
Я смущённо улыбался и лихорадочно копался в памяти. Друг? Может быть, но тогда неблизкий. Близкий кинулся бы обниматься, напропалую удивлялся бы, хлопал по плечам, интересовался, куда я пропал, и что здесь делаю.
Мужчина напротив всего этого не делал, смотрел, чуть прищурившись, но с искренней радостью и интересом.
Армейский товарищ? Позвал не по имени, позывным. Но и здесь загвоздка: сослуживцы так себя не ведут. Опять-таки градация: если дружили, то почему так скромно, я бы даже сказал, интеллигентно, что ли, подошёл? Где бурная радость от встречи? Все эти «а помнишь», «сколько лет, сколько зим», «какими судьбами»?
На друга детства тоже непохож. По возрасту вроде можно притянуть за уши, но отчего-то я сомневался, что передо мной стоит лучший друг Егора Зверева.
– Эх, Зверь Горыныч, вот и получается, что память у ящеров короткая, что волос у девиц. Забыл, забыл, кто тебя почвоведение преподавал.
– Э-э-э… – смутное воспоминание мелькнуло где-то на задворках разума, выталкивая наружу мужское имя. – Геннадий Анатольевич? – неуверенно поинтересовался я.
Моё тело странно отреагировало на незнакомое имя. Волоски на руках встали дыбом, кожу словно опалило огнём. Минутное замешательство сменилось уверенностью, я заметил, что с именем угадал. Потому улыбнулся приветливей и радостно провозгласил:
– Геннадий Анатольевич! Простит, не признал сразу, богатым будете…
– Что? – собеседник удивлённо моргнул, я тут же исправился.
– Да вот, ма… э-э-э… бабушку в больницу привёз… – про матушку решил не говорить, вдруг настоящую знает. – Гипертонический криз… Вы уж простите, что не признал… – я виновато пожал плечами. – Сами понимаете, голова другим забита… Переживаю…
– Сочувствую, – преподаватель покачал головой, сочувственно поджав губы.
Мы вежливо помолчали с полминуты, но затем деятельная натура педагога взяла верх, и он принялся меня расспрашивать.
– Ну что? Как ты? Слышал, закончил с отличием… – Геннадий Анатольевич сделал паузу.
– Есть такое, – согласился я.
– Аспирантуру предлагали?..
И снова вопросительная пауза и ожидание ответа.
– Э-э-э… – чёрт его знает, предлагали, или нет. Но раз интересуется, вероятней всего, так оно и есть.
– Было дело, – кивнул я.
– Отчего же не остался?
– Ну-у-у…
Вот и что ему ответить? Всю правду, как на духу? Что, мол, брежу идеями просвещения, мечтаю повторить путь… великого педагога. Которого из? Как назло, ни одной фамилии в голове. Песталоцци – вылезло непонятно откуда, но озвучить вслух я не рискнул. Вроде педагог, но мало ли что… Тут же вспомнилась «Педагогическая поэма», в своё время читал несколько раз, просто больше читать было нечего. Но – интересно. Признаю честно, понравился мне метод перевоспитания трудных подростов, в смысле малолетних уголовников.
– Понимаю, сам такой был по молодости, – Геннадий Анатольевич понимающе покачал головой. – Теория – это прекрасно, но практику в полевых условиях, так сказать, не заменит ничто.
– Можно и так сказать, – вымученно улыбнулся я, молясь про себя всем богам и лешим, чтобы хоть какая-нибудь медсестричка вышла из кабинета и назвала фамилию Марии Фёдоровны, разыскивая родственников. Но видимо в этот вечер от меня отвернулись все, кто устроил перемещение наших с Егором разумов.
– Куда по распределению попал? Неужто в Новосибирск? – поинтересовался преподаватель.
– Почти. Недалеко тут… деревушка… точнее, село… Жеребцово, может, слышали? – выдавил из себя, надеясь, что бывший учитель Егора ни разу в жизни не слыхал это лошадиное название.
– Жеребцово?.. Жеребцово… – нахмурился мой собеседник. – Не припоминаю… Ну да ладно… не суть… – отмахнулся Геннадий Анатольевич.
«Почемучка», – внезапно всплыло в голове.
Перед глазами мелькнула картинка учебного класса, перепачканного мелом преподавателя с растрёпанной бородой, который размахивая руками, что-то вещал студентам, а затем резко останавливался и задавал аудитории вопрос: «Почему? Правильно, потому что…» – тут же отвечал сам, не давая возможности ученикам подумать. Но так было только во время нового материала.
«Лапшин его фамилия, – на поверхность вылезло воспоминание. – И Егора он ценил и уважал, был его научным руководителем по какой-то теме… А потом Почемучка то ли уволился, то ли перевёлся куда-то в другое место… Но как выясняется, не забыл талантливого ученика, с которым… Точно, Егор – победитель какой-то олимпиады… Причём не раз и не два, а со школьных времён… Ботаник, что ли?»
Сумбурные воспоминания разрывали мою голову на части. Виски заломило, в затылок словно шуруп засадили, и теперь медленно его проворачивали. Я сцепил зубы, чтобы не выругаться. Это что получается, теперь так каждый раз будет при встречах со знакомцами Зверева из его прошлой жизни? Хорошенькая перспектива.
И ведь даже психологу не покажешься, чтобы там гипнозом, к примеру, вытащить все воспоминания. Специалист задаст закономерный вопрос: что с вашей памятью, батенька? Ах, амнезия? А позвольте-ка полюбопытствовать и заглянуть в вашу медицинскую карточку. Не имеете? Очень странно, даже подозрительно.
Я вздрогнул, представив дальнейшие перспективы. И это в лучшем случае. А если доктор согласится и под гипнозом выяснит, кто я есть на самом деле? Здравствуйте, мягкие стены и научная статья про пациента с раздвоением личности в каком-нибудь психиатрическом медицинском журнале.
– Что?
– Научную работу забросил? – повторил Геннадий Анатольевич, с понимающей улыбкой глядя на меня.
– Ну-у-у… – пожал я плечами, не зная, что ему ответить. – Пока времени нет… Вот материал наберу, тогда и за диссертацию можно… – неуверенно соврал я, припомнив сюжет одного из любимых фильмов. – Без практики оно как-то не так, – развёл руками. – Сами понимаете. Любой школьный учитель фору даст.
– Ну да, ну да, – преподаватель покачал головой, соглашаясь с моими доводами, но я видел, что не убедил его своими планами на будущее. – Ты вот что, Егор… Где, говоришь, работаешь? – поинтересовался Почемучка.
– Учителем в сельской школе, – отрапортовал я, надеясь, что эта информация заставит Геннадий Анатольевича отстать от бывшего студента. Неперспективный же стал. Но не тут-то было.
Почемучка просиял, похлопал меня по плечу и объявил:
– Прекрасно! Прекрасно, Егор… Александрович, если память меня не подводит, коллега?
– Не подводит, – подтвердил я.
– А знаете, что, Егор Александрович, – хитро прищурившись, начал Геннадий Анатольевич. Я напрягся. – А приезжайте-ка вы ко мне в гости с вашими ребятишками.
– С какими? – глупо переспросил я.
– С учениками, с уче-ни-ка-ми, – хохотнул Почемучка. – Что, Горыныч, не привычно оказаться по другу сторону баррикад?
– Каких баррикад? – продолжал тупить я.
Голова раскалывалась от боли, единственное, чего я хотел, чтобы препод Егора оставил меня в покое. Внутри тлела надежда: как только человек из зверевского прошлого покинет мою жизненную орбиту, физическое состояние наладится.
– Ну как же, товарищ Зверев, теперь вы – мой коллега. И не только мой. Припоминаете свой курс?
– Ну… припоминаю… – снова соврал я, чуть поморщившись.
– Самые гениальные хулиганы, – восторженно охарактеризовал Геннадий Анатольевич сокурсников Егора. – Уверен, в школе вам скучать не придётся.
– Это точно, – припомнив Федора Швеца и его товарища Саньку Бородина, вздохнул я, начиная понимать, о чём речь.
– Двойки, пропуски, проказы, экзамены… и… эксперименты! – Почемучка задрал указательный палец вверх и хитро на меня глянул.
Я мысленно взвыл: да когда ж ты от меня отстанешь, добрый человек? Ну не помню я, чего такого начудил твой любимый студент! Не помню!
– Да уж… – преподаватель чуть нахмурился и окинул меня задумчивым взглядом. – Главное, Егор Александрович, больше в спорах не участвуй, договорились? – весело блестят глазами, попросил Лапшин.
– Договорились, – кивнул я.
– Вот и ладненько! Вот и хорошо, – закивал Геннадий Анатольевич.
И ведь не спросишь, что товарищ педагог имеет в виду. Предполагается, что я помню, о чём речь. В затылке стрельнуло, и я мысленно взмолился: только не сейчас! Если это очередной приступ воспоминаний, давайте отложим на попозже! Когда я останусь один и будет возможность побиться головой об стену. Ну, или хотя бы выпросить у медсестрички таблетку от головной боли.
– Спасибо тебе, Егор, – вдруг неожиданно выдал Лапшин.
Я не успел подумать и выпалил:
– За что?
Геннадий Анатольевич посмотрел на меня со всей серьёзностью, убедился, что я дей1ствительно не понимаю, о чём речь, и выдал:
– Если бы не твой героический поступок тогда… все мои труды… годы работы сгорели в пожаре…
– В каком… – начал было я и растерянно умолк.
Перед глазами заплясало пламя, нос учуял запах дыма, до такой степени натуральный, что я невольно принюхался, вдруг пожар.
Пожар…
«Придурок… ты что наделал! Я нечаянно! Пожар! По-жар! Го-ори-им!» – заорали в голове смутно знакомые голоса.
– Я в то лето, когда с вами на практику поехал, большую часть своих наработок привёз… вечерами сидел… а тут пожар… сгорело бы всё к едрене фене, если бы не ты, – Лапшин экспрессивно взмахнул рукой.
