Автограф письма Бетховена к Струве был частично опубликован в 2012 году в аукционном каталоге антикварной фирмы «И. А. Штаргардт» в Берлине и продан тогда же с аукциона неназванному покупателю за 140?000 евро[46 - Stargardt, 2012. № 589. S. 320. № 14а.]. В случаях приобретения того или иного раритета анонимным коллекционером нередко случается так, что документ на долгие годы исчезает из обращения, и лишь избранные специалисты, имеющие личные связи в кругах собирателей автографов, иногда получают доступ к оригиналу на условиях строгой конфиденциальности. В новом боннском собрании переписки Бетховена, выпущенном в свет под редакцией Зигхарда Бранденбурга в 1996–1998 годах, можно обнаружить немало таких примеров: в комментариях говорится, что текст публикуется по оригиналу, хранящемуся в частной коллекции, но местонахождение коллекции никогда не указывается[47 - BG 1. № 58, 60, 131.]. Видимо, письмо к Струве вызвало такой интерес у всех, кто занимается жизнью и творчеством Бетховена, что владельца, сохранившего свое инкогнито, удалось склонить к передаче ценного документа Дому Бетховена в Бонне. В соответствии с благородной политикой Дома Бетховена оригинал оцифрован, расшифрован и доступен для просмотра онлайн[48 - Электронный адрес сайта ДБ: https://beethoven.de.].
При публикации в 2016 году четвертого тома отечественного собрания писем Бетховена мне были доступны лишь первая и последняя страницы письма, фигурировавшие в аукционном каталоге. В этом неполном виде перевод письма был помещен в Дополнении к последнему тому этого издания[49 - БП 2. С. 690–693.]. Перевод полного текста был опубликован мною в 2019 году и подробно прокомментирован в журнале «Старинная музыка»[50 - Кириллина Л. В. Новые штрихи к биографии Бетховена // Старинная музыка. 2019. № 2. С. 1–10.], но для ясности дальнейшего изложения приведу его и здесь, опустив немецкий текст подлинника.
Вена, 17 сентября [1795]
Мой дорогой! То, что ты мне написал сюда, бесконечно меня порадовало. Ведь я и предположить не мог, что ты теперь находишься в холодной стране, где людей ценят куда ниже, чем они того заслуживают. Не сомневаюсь, тебе там встретится немало такого, что будет претить твоему образу мыслей, твоему сердцу и вообще всему строю твоих чувствований. Настанет ли время, когда вокруг останутся лишь настоящие люди? Мы, наверное, сможем наблюдать приближение этого счастливого момента лишь в отдельных краях, но повсеместно – нет, такого мы не увидим, для этого, пожалуй, должны пройти еще столетия.
Мне хорошо понятна боль, которую тебе причинила смерть твоей матери. Ведь и я уже дважды оказывался в подобном положении после смерти моей матери и моего отца. Поистине, кому бы не стало больно, когда насильственно изымается часть столь редкостного гармоничного целого? – О смерти можно говорить без неприязни, лишь только если представлять ее себе в виде улыбчивого, мягко влекущего к сновидениям образа, и тогда покорившийся ему окажется только в выигрыше.
Мне здесь живется пока хорошо, я приближаюсь к намеченным мною целям. Как скоро я отсюда уеду, определить точно я еще не могу. Мое первое путешествие должно быть в Италию, затем, вероятно, в Россию. Ты, надеюсь, непременно напишешь мне, во сколько обойдется путь отсюда в П[етербург?], ведь я намерен послать туда кого-нибудь как можно скорее. Твоей сестре я вскоре пришлю кое-какие мои музыкальные произведения. Профессор Штупп из Бонна тоже тут. Привет тебе от Вегелера и Брейнинга[51 - Вероятно, подразумевается Лоренц фон Брейнинг, который изучал в Вене медицину в 1794–1797 годах. Его брат Стефан приехал в Вену в декабре 1795 года, то есть после написания письма к Струве. Бетховен считал их обоих своими ближайшими друзьями, как и Вегелера.]. Прошу тебя, пиши мне как можно чаще, и пусть твоя дружба ко мне не уменьшится из-за расстояния.
Остаюсь навсегда твоим, как и прежде, любящим тебя
Бетховеном.
Прежде чем анализировать это письмо, необходимо рассказать о семье Струве, которая оставила заметный след в русской политике, культуре и науке XVIII–XX веков.
Род Струве был весьма многочисленным и разветвленным. Семья, которую Бетховен назвал в письме «редкостно гармоничным целым», происходила из Магдебурга, но с 1747 года была связана с Регенсбургом. Отец семейства, Антон Себастьян Струве (1729–1802), получив солидное университетское образование, поступил в 1755 году на службу к герцогу Карлу Петеру Ульриху Шлезвиг-Гольштейн-Готторпскому – сыну старшей дочери Петра I Анны. Императрица Елизавета Петровна, как известно, избрала своим наследником сына рано умершей сестры, и в 1762 году голштинский герцог стал императором Петром III, а Струве оказался на русской службе: Петр III назначил его секретарем дипломатической миссии при регенсбургском рейхстаге. В Регенсбурге, как мы уже знаем, Струве общался и дружил с Иоганном Фациусом; дружеские отношения сохранялись и после их расставания. По-русски Струве именовался «Антон Севастьянович Штруве», однако русского языка он не знал, при его должности в этом не было необходимости. За долгую и плодотворную службу во времена царствования Екатерины II он стал кавалером Св. Владимира 4-й степени и имел титул статского советника. В 1799 году А. С. Струве вышел в отставку.
В 1756 году Антон Струве женился на Софии Доротее Реймерс (1735–1795) – старшей дочери секретаря Гольштейн-Готторпского посольства в Регенсбурге Николауса (Клауса) Реймерса – начальника Фациуса до его назначения «русским агентом». В этом браке родилось двенадцать детей; взрослых лет достигли три дочери и шестеро сыновей. В момент написания комментируемого письма мать семейства, София Доротея, уже умерла (это случилось 21 мая 1795 года). Из сестер Генриха Струве здравствовали тогда старшая, Катарина Элизабет (1759–1838), которая была замужем за Кристофом фон Зельпертом, и младшая – Филиппина Розина Элизабет (1775–1819), вышедшая замуж за Франца Фердинанда фон Грюна. Скорее всего, именно ей Бетховен обещал прислать из Вены ноты своих новых сочинений. Возможно, подразумевались три Трио ор. 1, вышедшие в свет в Вене летом 1795 года, или более ранние публикации произведений, не обозначенных опусами, – таковыми были вариационные циклы WoO 40, WoO 66, WoO 67.
Еще одна сестра Струве, Сусанна Мария, скончалась в Бонне в марте 1789-го (дата ее рождения неизвестна). В первом браке, заключенном в 1777 году, она носила фамилию Кауфман, а овдовев, стала в 1782 году женой дипломата Иоганна Людвига Дёрфельда (1744–1829), секретаря британского посла в Бонне[52 - Schmidt, Voig, 1829–1831. Bd. 1. S. 124; Braubach, 1995. S. 142.]. Дёрфельд также входил в круг общения молодого Бетховена, хотя был намного старше композитора.
Практически вся семья Струве, не только отец и его сыновья, но и дочери, благодаря их мужьям или детям, имела отношение к дипломатии. Все пятеро сыновей Катарины Элизабет и Кристофа фон Зельперта поступили на службу в российскую Коллегию иностранных дел[53 - Springer, [1795]. S. 20.].
В 1787 году на дипломатическую службу были приняты трое сыновей Антона Себастьяна, которые находились еще в очень юном возрасте; к своим должностным обязанностям они приступили, завершив университетское образование.
В Регенсбурге долгие годы служил старший сын Антона Себастьяна Струве – титулярный советник Иоганн Густав (Густав Антонович) Струве (1763–1828)[54 - Месяцеслов, 1796. С. 53.]. Следующий по старшинству брат, Георг Струве (1766–1831), работал в русских дипломатических миссиях при немецких дворах, в частности был советником русского посольства в Веймаре (напомним, что супругой наследного принца, впоследствии великого герцога Карла Фридриха Саксен-Веймарского, с 1804 года была великая княгиня Мария Павловна, сестра императора Александра I). Еще один брат, Кристиан Струве (1768–1812), в 1805 году отправился в составе русского посольства во главе с графом Юрием Александровичем Головкиным (1762–1846) в Китай, однако по ряду причин миссия не увенчалась успехом и даже не была доведена до конца: делегация добралась лишь до Монголии и вернулась обратно[55 - Кристиан Струве был назначен в состав посольства 8 июня 1805 года и вернулся в Петербург 18 декабря 1806 года. (См.: Баснин, 1875. С. 6.) Через некоторое время после возвращения, 28 февраля 1807 года, К. Струве опубликовал статью в № 22 Sankt Petersburgische Zeitung, в которой рассказывалось о фактическом провале этой миссии. Сходная статья под названием «Географические эфемериды» появилась затем и в одной из берлинских газет, и подозрение в разглашении сведений о неудачном посольстве пали на Струве (Там же. С. 103).]. Наконец, Август Вильгельм Струве (1770–1838) служил в Петербурге в государственном почтовом ведомстве в невысоком чине коллежского асессора; насколько нам известно, дипломатом он не стал.
На этом фоне биография друга Бетховена, Генриха фон Струве, выглядит вполне характерной для этой семьи, причем одной из самых удачных в карьерном отношении. Познакомимся же с этим человеком поближе.
Генрих (Генрих Антонович) фон Струве (1772–1850) родился в Регенсбурге, изучал право в Эрлангене и в Бонне. Предполагается, что в Бонн он приехал в начале 1789 года, затем задержался в связи с кончиной сестры Сусанны и по каким-то причинам решил остаться в городе и завершить свое образование в местном университете. Не исключено, что там он и познакомился с Бетховеном. Ведь Бетховен под влиянием друзей тоже записался в 1789 году в студенты Боннского университета (на философский факультет). Хотя он вряд ли имел возможность посещать занятия из-за своих многочисленных служебных и семейных обязанностей, сама атмосфера боннского университета оказала на него очень сильное и благотворное влияние. Под покровительством князя-архиепископа Максимилиана Франца этот новый университет, основанный в 1784 году и торжественно открытый в 1786-м, оказался очагом вольнодумства, процветавшего как среди профессоров, так и среди студентов. Первое здание университета располагалось на Боннгассе, недалеко от дома, в котором родился Бетховен, хотя в 1780-х годах он там уже не жил. С профессорами и студентами Бетховен общался не только в стенах университета и в находившейся рядом с ним церкви иезуитов (она считалась университетской), но и в целом ряде публичных мест: в Обществе любителей чтения, в придворном театре, в винном погребке и книготорговой лавке вдовы Анны Марии Кох на Ратушной площади, в домах видных боннских жителей, собиравших у себя любителей музыки и литературы.
Струве оказался в ряду близких друзей Бетховена, провожавших его в конце октября 1792 в Вену. Время было очень тревожное: ожидали, что Бонн вскоре будет захвачен французскими войсками; двор Максимилиана Франца покинул город 22 октября; по-видимому, уехали и члены придворной капеллы (в альбоме Бетховена совсем нет записей его коллег по капелле, что в иной ситуации выглядело бы очень странно). Прощание Бетховена с боннскими друзьями длилось с 29 октября по 1 ноября 1792 года; 2 ноября он отправился в Вену и больше никогда на родине не был.
Струве оставил в альбоме Бетховена следующую запись, датированную 30 октября:
Предназначение человека.
Признавать Истину, любить Красоту,
желать Добра, совершать Благое.
Думай иногда, даже находясь вдалеке, о твоем верном и неизменном
друге Генр[ихе] Струве из Регенсбурга, состоящем на Русской Импер[аторской] cлужбе.
Ниже помещалось символическое изображение двух переплетенных венков (первого – из роз, второго – из виноградной лозы) и объяснение рисунка:
Символ. После цветения юности пожинай в зрелом возрасте плоды мудрости[56 - Braubach, 1995. S. 23.].
Запись Струве была полностью выдержана в традициях своего жанра; большинство памятных напутствий в альбоме Бетховена примерно таковы и включают в себя некое красивое изречение (иногда это поэтические строки), символическую миниатюру (при умении автора записи рисовать), несколько слов «от себя» и подпись. Бетховен сам неоднократно создавал подобные записи в альбомах своих подруг и друзей, особенно в юности – с поэтическими цитатами, но без рисунков. Сохранились, в частности, его запись в альбоме Жаннеты (Иоганны) Хонрат из Кёльна (датируется периодом до октября 1792 года) с цитатой из стихов Готфрида Августа Бюргера, запись в альбоме венской любительницы музыки Теодоры Иоганны Вокке (22 мая 1793 года) с цитатой из «Дона Карлоса» Фридриха Шиллера, запись в альбоме любимейшего из боннских друзей Лоренца фон Брейнинга (1 октября 1797 года) с еще одной цитатой из «Дона Карлоса»[57 - БП 1. № 2а, 5, 22 и др.]. При всей этикетности подобных альбомных сувениров по ним можно понять, какие идеи считались у молодежи 1790-х годов достойными цитирования и каков был круг излюбленных авторов.
В первых строках своего напутствия Струве привел изречение философа Моисея Мендельсона (1729–1786) – деда композитора Феликса Мендельсона-Бартольди (1809–1847). Это изречение к 1790-м годам превратилось в крылатое выражение и часто приводилось либо с кратким указанием авторства, либо вообще без ссылки на источник, как и сделал Струве. Бетховен в своих альбомных записях также обычно не указывал авторов цитируемых строк, рассчитывая на полное понимание адресатов, читавших те же самые книги. Между тем напутствие Струве явно перекликается со второй частью записи Бетховена в альбоме Вокке: «Творить добро, где только можно, любить свободу превыше всего; за правду ратовать повсюду, хотя бы даже перед троном» (Wohl thun, wo man kann, Freiheit ?ber alles lieben, Wahrheit nie, auch sogar am Throne nicht verleugnen). Первая часть этой записи давно уже идентифицирована исследователями как цитата из «Дона Карлоса» Шиллера, явно истолкованная молодым Бетховеном как его собственный портрет: «Поверьте мне, пылающая кровь – мое злонравье, юность – преступленье. В чем грешен я? Пускай я бурным вспышкам подвержен, все ж я сердцем добр»[58 - Дон Карлос, инфант Испанский. Драматическая поэма. В кн.: Шиллер??Ф. Избранные произведения. В 2 т. Т. 1. М., 1959. Акт 2, сцена 2.]. Но относительно процитированного выше продолжения, говорящего о свободе и правде, никаких гипотез пока нет. Эта сентенция явно не придумана самим Бетховеном, а тоже является цитатой, очень близкой по смыслу высказыванию Мендельсона, приведенному в записи Струве. Говоря в своем письме о «строе мыслей» и «чувствований» Струве, Бетховен, несомненно, имел в виду те самые прекраснодушные идеалы, которые распространялись в виде звонких цитат в среде боннских мечтателей эпохи Просвещения – ученых, студентов, артистов, интеллектуалов, молодых свободомыслящих аристократов.
Упомянутый в комментируемом письме боннский юрист Иоганн Райнер Штупп (1767–1825), который по возрасту был немногим старше Бетховена, уже имел ученую степень, но, вероятно, был со студентами на дружеской ноге. Имя Штуппа в опубликованной до сих пор переписке Бетховена встречается лишь однажды, и то не в письме самого композитора, а в письме Вегелера к нему из Кобленца от 28 декабря 1825 года. В этом письме Вегелер, в частности, сообщал Бетховену: «Из наших знакомых: три недели тому назад умер советник Штупп; Фишених – государственный советник в Берлине; Рис и Зимрок – два милых старика, однако здоровье второго куда хуже, нежели первого»[59 - BG 6. № 2100.]. Бартоломеус Фишених, как и Штупп, принадлежал к молодой боннской профессуре прогрессивных убеждений (Фишених был другом семьи Шиллера). О контактах Бетховена со Штуппом мы ничего конкретного не знаем, однако то, что композитор счел необходимым сообщить в 1795 году Струве о его приезде в Вену (к тому же выделив фамилию подчеркиванием), а через тридцать лет Вегелер, в свою очередь, сообщил Бетховену о смерти Штуппа, свидетельствует о том, что между ними могли существовать довольно теплые отношения. Так что это письмо позволяет протянуть еще одну сквозную нить от молодости Бетховена к его поздним годам.
На родине, несмотря на все трудные обстоятельства его юности, Бетховен ощущал себя в кругу единомышленников и мог откровенно делиться с ними своими мыслями и чувствами, как и они с ним. Это показывает краткий, но выразительный пассаж из комментируемого письма, в котором речь идет об утрате родных и об отношении к смерти. Семью Бетховена, в отличие от дружной и любящей семьи Струве, трудно назвать «гармоничным целым». Но вряд ли он был неискренен, признаваясь другу, что горевал не только после смерти матери, но и после смерти отца. Иоганн ван Бетховен умер 18 декабря 1792 года, когда Людвиг уже находился в Вене. Биографы, полагающие, что Бетховен на всю жизнь сохранил стойкую неприязнь, если даже не ненависть к отцу, превратившемуся к концу жизни в жалкого опустившегося пьяницу, не дают себе труд представить, что могло твориться в душе юноши, который в 22 года остался круглым сиротой в чужом городе – без родных, без денег, без близких друзей и поначалу без покровителей[60 - В частности, в монографии Майнарда Соломона неоднократно говорится о «ненависти» и «презрении» Бетховена к отцу и о том, что он безжалостно покинул его в 1792 году, зная, что отец неизлечимо болен (Solomon, 1977. P. 32, 43).]. Ведь Бетховен помнил Иоганна и другим, каким тот был в свои лучшие годы. Детство Людвига отнюдь не было сплошь безрадостным. Дом, полный музыки и друзей, веселые семейные праздники, прогулки и игры на берегах Рейна, летние странствия вместе с отцом по живописным окрестностям Бонна – их с удовольствием принимали в небольших замках и усадьбах, где они давали концерты на радость провинциальным аристократам. Нет оснований не доверять свидетельству Фанни Джаннатазио дель Рио, которая много общалась с Бетховеном в 1816 году: «О своих родителях он говорил с большой любовью и уважением, и особенно о деде, которого называл человеком чести»[61 - Kerst 1. S. 216. Фанни – старшая дочь Каетана Джаннатазио дель Рио, владельца частного пансиона в Вене, в котором обучался племянник Бетховена Карл. Навещая племянника, Бетховен часто бывал в их семье.]. Что касается отношения к отцу, то о вероятном посмертном примирении с ним может свидетельствовать карандашная помета Бетховена, сделанная на копии партитуры «Утренней песни» (Morgengesang) К. Ф. Э. Баха, выполненной Иоганном: «Написано моим дорогим отцом»[62 - Этот раритет был подарен в 1893 году боннскому Дому Бетховена Иоганнесом Брамсом. В настоящее время партитура оцифрована и доступна онлайн на сайте музея (шифр BH 93).].
Рассуждения молодого Бетховена о смерти («О смерти можно говорить без неприязни, лишь только если представлять ее себе в виде улыбчивого, мягко влекущего к сновидениям образа») кажутся в гораздо большей мере общим риторическим местом, чем предыдущее признание в своей скорби по утраченным родителям. По крайней мере, в ранних сочинениях Бетховена мы никакого «улыбчивого» и «влекущего к сновидениям» образа смерти не найдем, хотя эта тема возникает в его творчестве уже в 1790-е годы, прежде всего в вокальной музыке. Самое значительное из написанного в Бонне – Кантата на смерть императора Иосифа II WoO 87, 1790, – обрамлена мрачно-величественным оркестрово-хоровым порталом: «Мертв! Мертв!» (Todt! Todt!). Начальные аккорды вступления, звучащие как траурный набат, отозвались позднее в самых знаменитых произведениях «героического периода»: опере «Фиделио» (вступление ко второму акту) и увертюре «Кориолан» ор. 62.
Интересно, однако, сравнить процитированную сентенцию о «мягкой» смерти с высказываниями других современников, чтобы понять, насколько она была в духе эпохи позднего сентиментализма, причем независимо от того, принадлежали ли такие суждения католикам или протестантам (семья Струве исповедовала лютеранство). Так, Антон Себастьян Струве, потеряв в 1795 году любимую жену, принялся записывать для себя самого морально-философские рассуждения на латинском языке, которым он с юности мастерски владел, будучи страстным поклонником античных авторов. В биографии, составленной его сыновьями, приводятся некоторые из таких высказываний:
«Мудрец не находит ничего ужасного в смерти, которая может случиться в любой день из-за житейских случайностей и которую из-за краткости нашей жизни долго ждать не придется. Я осознал, что никогда не был особенно привязан к жизни.
Самое желанное – воссоединиться с усопшими, которых мы любили в этой жизни, и радоваться вместе с ними вечному существованию, уготованному нам, если мы жили славно и умерли охотно. О поистине блаженная жизнь, о желанная смерть, открывающая нам врата к счастливейшей жизни!»[63 - Struve, 1802. S. 14–15.]
Сравним эти записи с известными фрагментами из писем Моцарта к отцу, в которых он говорит о смерти матери (к отцу из Парижа, 9 июля 1778 года) и рассуждает о смерти вообще (к отцу из Вены, 4 апреля 1787 года). В обоих случаях Моцарт уверяет отца, что мысль о смерти нисколько его не страшит («когда угодно господу, тогда угодно и мне»[64 - Моцарт, 2006. № 462. С. 136.]), напротив, он считает ее «истинным, лучшим другом Человека», и в ней нет «не только ничего пугающего, – но очень много успокоительного и утешительного!..»[65 - Там же. № 1044. С. 421. В публикации сохранены особенности моцартовской орфографии и пунктуации.]. Возможно, эти высказывания Моцарта были призваны смягчить горе Леопольда от утраты любимой жены и примирить его с неизбежностью собственной смерти (второе из писем был написано в период неизлечимой болезни Леопольда). Но Моцарт, очевидно, желал бы относиться к смерти именно так, хотя, судя по горестной и страстной музыке его «Реквиема», ему не всегда это удавалось.
Бетховен, конечно, не знал ни приведенных здесь высказываний Моцарта, ни записей Струве-отца, но пытался смягчить скорбь своего друга в сходных выражениях. Как и цитаты из стихов любимых поэтов или крылатые афоризмы популярных философов, подобные мысли были общим местом культуры конца XVIII века. В молодости, да и позднее, гораздо более характерным для Бетховена было не смиренное принятие смерти, а героическое противостояние ей. «Жалок тот, кто не умеет умирать! Я знал это еще пятнадцатилетним мальчиком», – сказал он однажды Фанни Джаннатазио дель Рио[66 - Эти слова приведены в ее дневнике, то есть были записаны по свежим следам. Kerst I. S. 215.]. В самом проникновенном и тщательно отделанном в литературном отношении документе из эпистолярия Бетховена, «Гейлигенштадском завещании» 1802 года, обе моральные парадигмы – принятие смерти и противостояние ей – естественным образом соединяются. В конце этого исповедального письма, обращенного к братьям Карлу и Иоганну, Бетховен писал: «Итак, решено: с радостью спешу я навстречу смерти. <…> Явись когда хочешь, я тебя встречу мужественно»[67 - БП 1. № 64. С. 185.].
В 1795 году Бетховен, утешая друга, еще не подозревал, какой страшный недуг ему уготован и насколько скоро ему придется стать героем настоящей трагедии: трагедии гениального музыканта, постепенно теряющего слух. Его карьера шла в гору, и слова из письма к Струве – «Мне здесь живется пока хорошо, я приближаюсь к намеченным мною целям» – полностью отражали реальное положение дел. Несколькими месяцами позднее, 19 февраля 1796 года, Бетховен писал брату Иоганну из Праги: «Дела мои идут хорошо, как нельзя лучше. Своим искусством я обретаю друзей и уважение, чего же большего мне еще желать?»[68 - Там же. № 17. С. 115.] Еще чуть более года спустя Бетховен почти в тех же словах сообщал о своих успехах Вегелеру в Бонн в письме от 29 мая 1797 года: «Дела мои идут хорошо, и я могу даже сказать – всё лучше»[69 - Там же. № 21. С. 122.]. К занятию какого-либо официального поста он в это время, по-видимому, не стремился. Напротив, завоевав репутацию «короля пианистов» в Вене, он строил планы больших гастрольных поездок, которые отчасти освещены в комментируемом письме к Струве. Только из этого письма и больше ни из какого другого источника мы узнаём, что, оказывается, осенью 1795 года Бетховен обдумывал планы возможных поездок в Италию и в Россию. Об Италии мы говорить здесь не будем, поскольку в дальнейшем у Бетховена не сложилось прочных взаимоотношений с итальянскими музыкантами, меценатами и дипломатами. С Россией же дело обстояло иначе: хотя посетить нашу страну Бетховену не довелось, количество русских почитателей у него постоянно возрастало.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71778955&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
См. перечень статей А. И. Климовицкого на эти темы в библиографическом списке в конце книги.
2
Раку М. Г. Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 298–348. (Серия «Научная библиотека»).
3
Л. ван Бетховен: pro et contra: антология / сост., вступ. статья, комментарии Г. В. Ковалевского. СПб.: РХГА, 2020.
4
Бетховен Л. ван. Письма. В 4 т. Т. 4. М., 2016. № 1659. С. 687–688.
5
Аберт Г. В. А. Моцарт. Ч. 2. Кн. 1. М., 1983. С. 91.
6
Подлинник не сохранился, текст известен в пересказе очевидца, в присутствии которого письмо было написано и отправлено. См.: Бетховен Л. ван. Письма. В 4 т. Т. 1. М., 2011. № 135 и комментарии к нему. С. 277–278.
7
Wetzstein, 2006. S. 126–131. Здесь и далее ссылки на источники, приводимые в Списке литературы в конце книги, даются в сокращении.
8
Точно упрямый осленок (лат.). Цит.: Гораций. Сатиры. I, IX.
9
Вегелер, 2007. С. 41.
10
Цит. по: TDR I. S. 100.
11
Wetzstein, 2006. S. 54, 129.
12
